нужно, и ты будь спокойна. Впрочемъ, если ты долго останешься, ты заставишь меня больше хлопотать. Будь здорова; въ домѣ ничего новаго не произошло. Прислуга съ большимъ нетерпѣніемъ ждетъ тебя, и Елена особенно скучаетъ по тебѣ». Товянскій, забывъ, что именно онъ - то и оттолкнулъ поэта отъ общенія съ нимъ, теперь употреблялъ все свое вліяніе, чтобы черезъ жену подѣйствовать на Мицкевича и заставить его вернуться къ «дѣлу», но было уже поздно: прозрѣвъ однажды, поэтъ не хотѣлъ снова ослѣпнуть, хотя, по словамъ Владислава Мицкевича (III. 434), это вызвало нѣкоторый разладъ между супругами, который тянулся почти годъ. Съ другой же стороны, мы имѣемъ утвержденія самого поэта, что Целина никогда не вѣровала по -настоящему въ товянизмъ, такъ что утвержденіе сына его не представляется вполнѣ правдоподобнымъ. Оно и не подтверждено никакими документами. Болѣе того, еще въ концѣ 1846 года Мицкевичъ заявляетъ пріятелямъ, собравшимся на обѣдъ у А. Ходьки, что «принимаетъ ихъ довѣріе и обѣщаетъ вести ихъ дальше въ тонѣ Учителя». Но духъ Мицкевича уже не былъ исключительно занять мистикой: онъ возвращается к мысли писать исторію Польши. Услышавъ объ этомъ, Янушкевичъ предложилъ ему немедленно уплатить 4000 франковъ за право издать эту исторію. Мицкевичъ не согласился на договоръ, который слишкомъ ясно заключалъ въ себѣ желаніе помочь ему, но мысли объ исторіи не оставилъ.
Событія, уже совершившіяся и еще ожидаемыя, наполняли душу Мицкевича радостными надеждами. При встрѣчѣ новаго 1847 года онъ сказалъ въ своей рѣчи: «Я надѣюсь на Бога, что это послѣдній годъ нашихъ страданій. Даже на землѣ политическія отношенія запутываются все болѣе. Мое призваніе держать въ рукахъ польскую нить. Поэтому, несмотря на всѣ благопріятныя условія въ Россіи и во Франціи, я не пріобрѣлъ ни значенія, ни высокихъ должностей, которыхъ достигъ бы, если бы отрекся отъ своего призванія. Учитель есть мужъ мірового значенія. Я и мой хоръ можемъ способствовать только отчасти исполненію его миссіи. Я стану передъ нимъ съ моей нитью вь рукахъ, рядомъ съ братьями, которые останутся вѣрными». Для Мицкевича Мессіанизмъ не былъ вопросомъ академическимъ, какъ для правовѣрныхъ товянистовъ: онъ требовалъ спасенія народа сейчасъ, здѣсь же, а не гдѣ - то въ отдаленномъ будущемь.
