лось всего три дня». Все это страшно дѣйствовало на Мицкевича, который до такой степени измучился, что «три дня былъ между жизнью и смертью» (по сообщенію Ходьки въ маѣ 1846 г.). Но отъ дальнѣйшаго руководства Коломъ онъ, тѣмъ не менѣе, категорически отказался. Одновременно съ нимъ тотъ же процессъ переживалъ, хотя и менѣе страстно, Янушкевичъ, и здѣсь не покидавшій обожаемаго имъ Мицкевича. «Можетъ быть, мы ошибаемся, — писалъ онъ, — можетъ быть, другіе лучше видятъ вещи, но ни Адамъ, ни я не пойдемъ уже больше за прежними блуждающими огнями. Онъ пережилъ страшную борьбу, много страдалъ; въ продолженіе многихъ дней я былъ свидѣтелемъ этихъ страданій, но писать о нихъ равнодушно нельзя, и лучше всего не вспоминать, какъ о грѣхахъ послѣ исповѣди». Итакъ, товянизмъ принадлежалъ уже къ прошлымъ ошибкамъ Мицкевича. «Сонъ» жены «учителя» многихъ оттолкнулъ отъ секты, и въ апрѣлѣ 1846 г. 24 «брата» заявили, что остаются на сторонѣ Мицкевича.
Нѣсколько разъ судьба давала Мицкевичу возможность жить спокойно и обезпеченно. Если онъ не могъ остаться въ Петербургѣ на службѣ въ коллегіи иностранныхъ дѣлъ и пережить здѣсь возстаніе 1830 года, то въ Лозаннѣ передъ нимъ открывалась полезная и спокойная работа. И въ Парижѣ онъ могъ быть дѣйствительно полезенъ на созданной для него каѳедрѣ славистики. Но Мицкевичъ не могъ быть ни спокоенъ, ни счастливъ. Жажда подвига во имя любви къ ближнимъ, жажда высшаго идеала правды и справедливости равной для всѣхъ, заставляла его итти туда, гдѣ было страданіе, пить горечь вмѣстѣ съ наиболѣе страдающими. Вѣроятно, въ самой природѣ нравственной геніальности, выразителемъ которой былъ польскій поэтъ, заключается инстинктъ страданія, и безсознательно Мицкевичь шелъ туда, гдѣ ему было хуже. Но этимъ путемъ шли всѣ великіе реформаторы нашей нравственной жизни. Въ товянизмѣ Мицкевичъ переросъ свою поэзію. Это было заблужденіе, но такое заблужденіе, въ которомъ скрывается величайшая истина человѣчества: отреченіе отъ благъ жизни, отъ славы и добраго имени, отъ разума и его разсужденій ради безграничной, все сжигающей, все прощающей любви къ несчастнымъ, любви къ человѣку.
Галиційскія событія 1846 года He вызвали у Мицкевича ни одного слова возмущенія противъ крестьянъ, которые вслѣдствіе провокаціи австрійскаго правительства вырѣзали помѣщи-
