Страница:Адам Мицкевич.pdf/767

опять вернуться въ Парижъ, чтобы, замѣняя Товянскаго, вести правственно назидательныя бесѣды съ его сектой. Пламенная идѣятельная натура Мицкевича не довольствовалась только внутренней духовной работой; она требовала подвига. Въ концѣ ноября онъ произнесъ проповѣдь въ этомъ духѣ, и уже въ этомъ обозначилась разница между его стремленіемъ къ дѣлу и квіетизмомъ Товянскаго. Поэтъ настаивалъ, выражаясь на своемъ мистическомъ языкѣ, «на частичной реализаціи», на томъ, «чтобы въ каждомъ дѣйствіи обнаружить духъ». Одинъ изъ вѣрныхъ новой секты, Пильховскій, предложилъ передать посланіе лично императору Николаю I и, готовясь къ этому подвигу, офиціально продалъ себя въ рабство Товянскому. Этотъ удивительный актъ, написанный на гербовой бумагѣ и скрѣпленный нѣсколькими подписями, едѣлался достояніемъ гласности и еще увеличилъ ту смуту, которая господствовала среди польской эмиграціи. Разумѣется, все это была пустая фанфаронада, и Пильховскій вовсе и не ѣздилъ въ Россію. Но Мицкевичъ лишній разъ оказался въ непріятномъ положеніи и далъ лишній поводъ для издѣвательствь и нападокъ эмиграціонной печати, которая не щадила поверженнаго бога, не опускавшаго своей гордой и восторженной головы. Въ самомъ «Колѣ» товянчиковъ въ началѣ 1845 года вспыхнула вражда изъ за обращенія къ русскому царю, посыпались взаимныя обвиненія. Тогда же вышелъ 3 й томъ французскаго изданія лекцій, подъ заглавіемъ: «L'Eglise officielle et le Messianisme», и это изданіе послужило толчкомъ для расхожденія между Мишле и Мицкевичемъ, который такимъ образомъ становился все болѣе и болѣе одинокимъ. Въ мартѣ кончался шестимѣсячный отпускъ, но новый министръ Сальванди немедленно далъ поэту новый отпускъ, уже на цѣлый годъ, и назначиль его замѣстителемъ К. Робера. Залѣсскій, который не могъ примкнуть къ товянизму, становился теперь чужимъ человѣкомъ для Мицкевича. Въ мартѣ 1845 года онъ съ горечью сообщаль Домейкѣ, какъ ушелъ отъ своихъ прежнихъ друзей поэтъ. ««Адамъ пробылъ здѣсь (въ Фонтенебло) нѣсколько дней, но не зашелъ къ намъ, а когда я съ нимъ случайно встрѣтился у Карла (Ружицкаго, одного изъ самыхъ ревностныхъ товянчиковъ), я нашелъ его въ состояніи большого раздраженія. Не такъ то легко съ нимъ ладить. По большей части, они (т.-е. семейство Мицкевича) никого не принимаютъ у себя, кромѣ членовъ Кола». Тай-