ся, что, не отступая отъ исторической правды, онъ далъ свѣтлые образы этого поколѣнія, Тадеуша и Зосю. Но спасти Литву они все -таки не могли. Настоящихъ политическихъ умовъ, какихъ либо большихъ талантовъ здѣсь не было, и поэма заканчивается картиной теплаго солнечнаго заката, создающей грустное, но примиренное настроеніе. «Солнце уже гасло, вечеръ былъ теплый и тихій; небосводъ кое-гдѣ былъ закрыть тучками, наверху онъ былъ голубоватъ, а къ западу розовѣлъ. Тучки предсказываютъ хорошую погоду: легкія и блестящія, тамъ онѣ подобны стадамъ овецъ, спящихъ на травѣ, здѣсь онѣ нѣсколько меньше и похожи на стада чирковъ; на западѣ стоитъ облако въ видѣ занавѣски съ фестонами, прозрачное, все въ складочкахъ, сверху жемчужное, по краямъ позолоченное, въ глубинѣ пурпуровое; оно еще тлѣло и пылало блескомъ заката, но понемногу все болѣе желтѣло, блѣднѣло и сѣрѣло. Солнце опустило голову, отодвинуло облако и уснуло, еще разъ вздохнувъ теплымъ дыханіемъ. А шляхта все еще пьетъ за здоровье Наполеона, военачальниковъ, Тадеуша, Зоси и наконецъ поочереди всѣхъ трехъ обрученныхъ паръ, за всѣхъ присутствующихъ гостей, за всѣхъ приглашенныхъ, всѣхъ друзей, какихъ только можетъ припомнить въ живыхъ, и за всѣхъ почившихъ, о которыхъ хранится вѣчная память. И я тамъ былъ съ гостями, медъ и вино пилъ, и то, что видѣлъ и слышалъ, помѣстилъ въ этихъ книгахѣ». Такъ кончается сказочнымъ рефреномъ послѣдняя польская поэма великаго эпика, воплотителя шляхетскихъ стремленій и вѣрованій.
«Панъ Тадеушъ» появился въ печати въ началѣ июля 1834 года. По свидѣтельству Владислава Мицкевича (П. 304), эмиграціонная печать, всецѣло поглощенная внутренними раздорами, или обошла поэму молчаніемъ, или сурово обрушилась на нее. Не доцѣнили сначала «Пана Тадеуша» и тѣ, которые прежде всего могли понять его значеніе. Словацкій сообщалъ въ письмѣ къ матери, что «героиня поэмы, хоть и пасетъ гусей, отличается какой-то свѣжестью старинныхъ описаній». Красинскій считалъ «Пана Тадеуша» поэмой мелкой шляхты. Другіе возмущались «провинціализмомъ» Мицкевича, обнаружившимся въ восклицаніи: «Litwo, ojczyzno moja», и пародировали: «О, Кіевская губернія!» или «О, Латышевскій уѣздъ» и т. п. Видимо, достигшій геніальнаго расцвѣта поэть переросъ своихъ современниковъ. Нужно было привыкнуть къ его образамъ и такъ же безсознательно проникнуться ихъ красотой,
