изслѣдованія. Соплицы представляютъ, по выраженію С. Тарновскаго (Hist. liter. pol. V, 112), имя коллективное, родовое; оно означаетъ всю деревенскую польскую шляхту, изъ которой одни, можетъ быть, немного лучше, другіе немного хуже, но всѣ они не далеко ушли отъ своихъ отцовъ, какъ говорилъ поэтъ о самомъ панѣ Тадеушѣ.
Больше оригинальныхъ чертъ представляютъ только особый классъ этой шляхты, т. наз. «szlachta zasciankowa», да тѣ, кто старался эмансипироваться отъ старошляхетскихъ воззрѣній и вкусовъ. Изъ нихъ на первомъ планѣ надо поставить комическую фигуру графа, котораго до такой степени прельстила заграничная жизнь, что о ней онъ только и можетъ думать. Подобные типы были нерѣдки въ старой Польшѣ, гдѣ петиметры, набравшіеся французскихъ манеръ и забывшіе хорошее свое, вышучивались патріотической сатирой Нѣмцевича и Красицкаго. И во время своихъ скитаній на чужбинѣ Мицкевичъ долженъ былъ встрѣчать не мало соотечественниковъ, которые до карикатурности восприняли внѣшній европейскій лоскъ, оставшись въ душѣ носителями той же шляхетской вольницы, что и графъ «Пана Тадеуша». А графъ больше всего на свѣтѣ любилъ позу, воображалъ себя чувствительнымъ романтическимъ героемъ и совсѣмъ потерялъ способность реальнаго отношенія къ жизни. Изъ него могъ бы выйти Донъ -Кихотъ Польши, но въ душѣ графа нѣтъ того возвышеннаго идеализма, какой вдохновлялъ героя Сервантеса на борьбу съ мельницами, и фантазія его мелка, —мелка потому, что и душа его, въ сущности, ничтожна. Своимъ внѣшнимъ блескомъ его привлекла Телимена, но сердечныхъ моральныхъ требованій къ ней, какія предъявляетъ Тадеушъ, онъ не выставляетъ. Ради красиваго жеста онъ готовъ вмѣстѣ съ Тадеушемъ на патріотическій шагъ и уходитъ за Нѣманъ къ Наполеону. Пожалуй, ему одному не симпатизируетъ Мицкевичъ, и образъ графа даже въ этихъ мягкихъ тонахъ «Пана Тадеуша» вышелъ жалкимъ и смѣшнымъ. «Графъ любилъ новые и необыкновенные виды, звалъ ихъ романическими (romansowe); онъ увѣрялъ, что у него и голова романическая (romansowa, отъ romans— романъ); а въ сущности, онъ былъ большой чудакъ. Не разъ, гоняясь за лисицей или зайцемъ, онъ вдругъ останавливался и печально устремлялъ свои взоры къ небу, какъ котъ, который завидѣлъ воробьевъ на высокой соснѣ; часто безъ собаки, безъ ружья онъ бродилъ по ро-
