но глыбы льда; и мимоходомъ каждое облако сѣяло холоднымъ дождемъ, а за нимъ сзади летѣлъ вѣтеръ и снова сушилъ дождь, а за вѣтромъ опять налетало влажное облако; и такъ день поперемѣнно былъ холодный и мокрый». Въ слѣдующей пѣснѣ Яцекъ Соплица передъ смертью раскрываетъ свое инкогнито и разсказываетъ тяжелую исторію своей борьбы за благо родины, исторію, которая примиряетъ съ нимъ даже его лютаго врага Гервазія. Въ это время «ночь уже кончалась, и по небу- молочно- бѣлому и розоватому (niebo mleczne różowe) пробѣгали первые солнечные лучи; вотъ они проникли сквозь стекла, точно брилліантовыя стрѣлы, и упали на постель у головы больного, въ золото убравъ его лицо и чело, такъ что онъ сіялъ, какъ святой, въ огненномъ вѣнцѣ». Этимъ описаніемъ заканчивается и самая пѣсня. А въ слѣдующей, посвященной 1812 году, когда появленіе Наполеоновскихъ войскъ какъ бы возвѣщало зарю новой жизни этому краю, мы находимъ тщательно отдѣланное описаніе первыхъ минутъ разсвѣта. «Послѣднія жемчужины звѣздъ уже померкли и погасли на днѣ небесъ, и небеса блѣднѣютъ срединою чела (i niebo środkiem czoła bladnie). Правымъ вискомъ возлегши на изголовьѣ тѣни, оно (чело небесъ) еще сумрачно, a лѣвый. Високъ становится все pyмянѣе, а дальше горизонтъ раскрывается, какъ широкое вѣко, и въ серединѣ его виднѣется бѣлокъ глаза, видна радуга, зарница; уже брызнулъ лучъ, выгнувшись на выпуклыхъ небесахъ, онъ сверкнулъ и повисъ, какъ золотое копье, въ бѣлой тучкѣ. Въ отвѣтъ на этотъ выстрѣлъ, на лозунгъ дня, вылетаетъ цѣлый пукъ огней, тысяча ракетъ скрещивается на окружности міра. А око солнца взошло. Еще нѣсколько сонное, оно жмурится, съ дрожью встряхиваетъ своими лучистыми рѣсницами, сверкаетъ сразу семью цвѣтами: сапфировое и въ то же время кровавокрасное, какъ рубинъ, и желтое, какъ топазъ. Потомъ разгорѣлось, стало прозрачно, какъ кристаллъ, потомъ ярко, какъ брилліантъ, и наконецъ сдѣлалось огненное, большое, какъ мѣсяцъ, какъ мигающія звѣзды. Такъ по безконечному небу шло одинокое солнце». Это описаніе достойно того, чтобы стать классическимъ подтвержденіемъ ученія Лессинга о словесномъ описаній.
Если при блескѣ дня мы руководимся зрѣніемъ, то во мракѣ мы познаемъ окружающій міръ при помощи слуха и осязанія.
