тинки изъ жизни помѣщичьей усадьбы, прогулка по лѣсу, ужинъ, на которомъ спорятъ охотники, охота на зайцевъ, собираніе грибовъ, воспоминанія шляхты о былыхъ временахъ... Уже въ первоосновѣ поэмы лежалъ главный мотивъ ея, споръ между двумя претендентами изъ-за замка. Къ нему примыкалъ и другой мотивъ, сохранившійся въ дальнѣйшемъ развитіи поэмы, бракъ между двумя домами, враждующими изъ -за замка, между Тадеушомъ и Зосей. Чтобы запутать отношенія между ними и не такъ скоро закончить поэму свадьбой, уже въ первоначальномъ планѣ выступила Телимена, которой принадлежала здѣсь менѣе значительная роль, чѣмъ въ позднѣйшей обработкѣ этого плана.
Вопросъ о томъ, принадлежалъ ли уже къ первоначальному замыслу поэмы мотивъ исконной вражды между двумя шляхетскими родами, которые здѣсь были названы «Soplica» и «Orzeszko», разрѣшается Пилатомъ въ утвердительномъ смыслѣ, такъ какъ разсказъ стараго слуги, Гервазія, объ этой распрѣ долженъ былъ находиться уже въ первоначальной рукописи II пѣсни. Точно такъ же, по мнѣнію этого знатока мицкевичевскихъ рукописей, уже въ первоначальномъ планѣ рядомъ съ Тадеушемъ, а, можетъ быть, и выше его, какъ центральная фигура поэмы, долженъ былъ стоять «шляхтичъ». И самая поэма носила названіе «Жегота», и къ этому названію относилось замѣчаніе поэта въ письмѣ, написанномъ въ апрѣлѣ 1833 г. послѣ окончанія первыхъ двухъ книгъ: «Возвращаюсь къ шляхтичу». А этимъ послѣднимъ могъ быть только отецъ Тадеуша, которому принадлежитъ такая видная роль въ поэмѣ, монахъ-бернардинъ Робакъ. Пограничныя распри между шляхетскими родами были очень обычнымъ дѣломъ въ старой Польшѣ, и Мицкевичи вели въ свое время длинный процессъ съ Соплицами. Въ судебныхъ актахъ этого процесса, говоритъ внукъ Мицкевича, Горецкій («Кгај» 1892), можно было бы найти интересныя указанія на исторію возникновенія «Пана Тадеуша». Есть ли въ исторіи шляхтича, сватавшагося къ дочери знатнаго стольника, получившаго отказъ и отомстившаго ему, а потомъ принявшаго ради покаянія монашество, — есть ли въ исторіи ксендза Робака черты субъективныя, принадлежавшія самому Мицкевичу и относившіяся къ исторіи его знакомства съ Анквичами, - это вопросъ, для разрѣшенія котораго въ утвердительномъ смыслѣ, по моему мнѣнію, у насъ слишкомъ мало матеріала. Надо припомнить, во всякомъ случаѣ, что и въ Пари-
