Страница:Адам Мицкевич.pdf/573

но слезы ея были не безплодны». Вернувшись домой, Мицкевичъ написалъ первое изъ своихъ религіозныхъ стихотвореній. «Сегодня Христосъ за столомъ своимъ угостилъ тебя, сегодня не одинъ изъ ангеловъ позавидовалъ тебѣ», начинаетъ поэтъ. «Ты опускаешь очи, которыя горятъ божествомъ; какъ трогаешь ты меня своимъ смиреніемъ! Святая и скромная!» А ночью у ея постели сидѣлъ ангелъ - хранитель, склоняясь надъ ней, какъ мать надъ спящимъ младенцемъ. «Наслажденія всѣхъ дней я не считалъ бы ни за что, если бы хоть одну ночь я прогрезилъ, какъ ты!» А во время этихъ ночныхъ прогулокъ по Колизею Мицкевичъ говорилъ о таинственной силѣ христіанства, которое, «выйдя изъ маленькаго еврейскаго городка, разрушило величайшее на свѣтѣ государство, болѣе могущественное, нежели царство Николая I, и на развалинахъ его поставило крестъ». Такъ къ отъѣзду изъ Рима поэтъ сталъ смиреннымъ служителемъ папъ. Задумчивый, молчаливый, онъ бродилъ по Неаполю въ обществѣ Одынца; потомъ, желая полнаго одиночества, онъ поѣхалъ одинъ въ Сицилію, гдѣ пробылъ нѣсколько дней. А въ Неаполѣ его поджидали Хлюстины и Потоцкій, которые не любили меланхоліи. Съ ними надо было держаться веселымъ и остроумнымъ, и Одынецъ постоянно отмѣчаетъ, съ какой быстротой Мицкевичъ отражалъ каламбуры Хлюстиной. Сохранившіяся записочки его къ ней также остроумны и исполнены рыцарскаго почитанія. И вотъ Неаполь, Помпеи, кратеры Везувія, Салерно быстро смѣнялись въ дорожныхъ впечатлѣніяхъ поэта, перемѣшиваясь съ разными пикниками, балами, веселыми ужинами. Что у него, дѣйствительно, было на душѣ, мы не узнаемъ изъ себялюбивой болтовни Одынца. И только посланіе къ Генріеттѣ, полное тоски о возможномъ для него счастьи со своей Миньоной, позволяетъ увидѣть въ душѣ его неудовлетворенность, которая укрывалась отъ спутниковъ. 20 іюня 1830 года Мицкевичъ опять уже былъ въ Римѣ, у воротъ котораго его встрѣчали друзья. Но теперь онъ провелъ въ этомъ городѣ всего десять дней: его тянуло въ Швейцарію. «Положеніе мое во многихъ отношеніяхъ можетъ считаться завиднымъ, писалъ онъ въ своемъ обычномъ шутливомъ тонѣ Игнатію Домейкѣ: когда мы съ трубкой во рту совѣтуемся, гдѣ намъ лучше провести карнавалъ, въ Неаполѣ или въ Римѣ, и куда ѣхать на зиму, въ Парижъ или Лондонъ, насъ можно поставить рядомъ съ владѣтельными герцогами, которыхъ здѣсь таскается такая