Страница:Адам Мицкевич.pdf/554

Мицкевича. Впечатлѣнія смѣнялись быстро, но едва ли глубоко залегали въ душу поэта, слишкомъ поглощеннаго своей гнутренней сложной жизнью. Если въ шуточной формѣ онъ выразилъ эти свои впечатлѣнія нѣсколькими словами: «Гамбургъ — бифштексь, Веймаръ — Гёте, Боннъ — картофель», то и при всемъ стараніи біографовъ извлечь что нибудь важное изъ писемъ Одынца это совсѣмъ не удается. Въ Боннѣ Мицкевичъ видѣлъ Августа Шлегеля и сказалъ ему плохой комплиментъ, въ родѣ того, что онъ, Шлегель, плохой поэтъ, но зато хорошій ученый. В. Дармштадтѣ онъ такъ соскучился на шиллеровской архи ученой «Мессинской невѣстѣ», что ушелъ изъ театра до конца представленія, около Карлсруэ встрѣтили въ мѣстечкѣ Бруксаль духовную процессію. «Адамъ, который съ Вильны не видѣлъ уличныхъ процессій, повидимому, былъ очень взволнованъ, и по дорогѣ горячо доказывалъ Давиду (французскому художнику, съ которымъ Познакомился въ Веймарѣ и теперь встрѣтился наодной изъ станцій) необходимость совершать публично торжественные обряды, чтобы будить, сосредоточивать и выше подымать души людей». Это все большее тяготѣніе къ религіи такъ же характерно для тогдашняго Мицкевича, какъ его интересъ къ родной исторіи. Онъ «чудесно говорилъ о драматичности нашей исторіи», сообщаетъ Одынецъ, который, очевидно, со словъ Мицкевича прибавляетъ излюбленныя его теоріи о разумѣ и вѣрѣ. «Разумъ можетъ быть великолѣннымъ анатомомъ, сердце способнымъ физіологомъ, но только геній есть жрецъ и ясновидецъ (weiszcz) исторіи; опъ одинъ способенъ и вызывать ея духъ, и угадывать ея очертанія». Но все это имѣло мало отношенія собственно къ путешествію по Германій. Про путешествіе по Швейцаріи приходится сказать то же. Обращенный духомъ въ прошлое, живя воспоминаніями родины, Мицкевичъ былъ уже мало отзывчивъ на красоты чужой природы,, полная противоположность Словацкому, который отразилъ въ своей поэзіи впечатлѣнія Швейцаріи, Греціи, Египта, Малой Азіи и т. д. Напротивъ въ письмахъ Одынца (I. 340 ) мы находимъ въ высшей степени харакгерную замѣтку: «Отъ Майнца до Дармштадта всего три съ половиной мили, дорога такъ отвратительна, такіе пески и грязь, что мы предпочитали чаще итти пѣшкомъ, нежели плестись нога за ногу. Экипажъ нашъ былъ einspännig, т.е. въ одну лошадь, но только лошадь не была такъ прицѣплена съ одной стороны