«Сонеты» подверглись самому тщательному разбору, и получилась такая разноголосица, въ которой не разберешь толку. Одинъ говорить, что Мицкевичъ первый придалъ польской литературѣ характеръ народности, а Дмоховскій отвѣчаетъ на это, что онъ нервый уничтожилъ эту народность въ польской литературѣ; одинъ радуется, что Мицкевичъ, оставивъ въ сторонѣ баллады, ввелъ въ поэзію совершенно новый жанръ; другой жалѣеть, что Мицкевичъ, до сихъ поръ воздѣлывавшій ниву народной поэзіи, баллады и повѣсти, теперь забросилъ ее и принялся за сонеты, жанръ совершенно чуждый польской литературѣ.
Мало -по- малу тонъ предисловія становится болѣе серьезнымъ. Мицкевичъ переходитъ къ оцѣнкѣ общественнаго значенія того, что дали Польшѣ ложноклассики. Едва ли это не одна изъ первыхъ попытокъ смѣло взглянуть критическимъ окомъ на общественныя отношенія эпохи,эпохи, предшествовавшей паденію Рѣчи Посполитой. Отзывъ о ней Мицкевича очень рѣзокъ: «чѣмъ болѣе сложны общественныя отношенія, говоритъ онъ, тѣмъ болѣе учеными должны быть юристы по профессіи и судьи (какъ и критики). По странному противорѣчію мы имѣли въ своей литературѣ ученыхъ поэтовъ и артистовъ, но наши теоретики, начиная съ грамматиковъ и кончая эстетиками, жили только обрывками правилъ, вынесенныхъ изъ школы, а въ остальномъ были невѣжественны и преисполнены предубѣжденій, соединенныхъ съ невѣжествомъ. Исторія такой литературы имѣетъ въ этомъ отношеніи нѣкоторое сходство съ политической. У насъ были хорошіе солдаты, честные граждане, но сочинять законы и управлять брались, особенно въ послѣднее время, люди безъ всякихъ знаній и опыта. Въ одинаково жалкомъ состояніи были правовѣдѣніе и литературная администрація (administracya literacka). Уже Мрозинскій далъ основательную оцѣнку прославленныхъ въ Варшавѣ грамматиковъ; наши риторы еще ожидаютъ этой печальной погребальной услуги». Такъ литературная критика уже переходить въ политическую. Давъ характеристики писателей начала XIX вѣка и обрисовавъ «еще болѣе печальную картину, если только можетъ быть печальнѣе, критической школы въ эту эпоху», Мицкевичъ не можетъ надивиться консерватизму и отсталости этихъ критиковъ. «Вокругъ нихъ все въ литературѣ измѣнилось, отъ Гибралтара до Бѣлаго моря, а они все стоятъ неподвижно на школьной поэтикѣ, точно корабль на якорѣ. Слабѣющую отва-
