Страница:Адам Мицкевич.pdf/517

ствами, что и герой — мститель. И едва ли въ первоначальномъ замыслѣ поэмы былъ ея образъ. Впрочемъ, представляется совершенно неправдоподобнымъ, чтобы въ воображеніи Мицкевича уже сложились отчетливо «двѣ отдѣльныя повѣсти», которыя онъ потомъ слилъ и передѣлалъ въ одну. Ни одинъ поэтъ не могъ бы продѣлать такого эксперимента съ произведеніями, которыя приняли въ его творчествѣ законченную форму, составили, такъ сказать, уже прожитое богатство его души. Мы знаемъ, какъ трудно и Мицкевичъ возвращался къ уже написанному, какъ ему трудно было добавить нѣсколько десятковъ строкъ для окончанія «Конрада Валленрода». Несомнѣнно, что лишь въ самыхъ общихъ чертахъ рисовались поэту замыслы этихъ повѣстей. Въ одной изъ нихъ герой, проникшій въ станъ враговъ, неузнанный, переодѣтый (какъ Корсаръ въ видѣ дервиша, Гафидъ подъ плащомъ, прятавшимъ его священный поясъ), здѣсь сталкивался съ женщиной, которая такъ влекла его, что онъ едва не забылъ о своей задачѣ. Такъ, ради Альдоны Валленродъ не шелъ на подвигъ мести, томимый отчасти угрызеніями совѣсти, а больше всего своей любовью. Другая повѣсть могла разсказывать о вѣрной любви рыцаря къ монахинѣ, какъ въ «Рыцарѣ Тогенбургѣ», и эта повѣсть служила все еще связью съ прошлымъ, все еще имѣла автобіографическое значеніе для Мицкевича, потому что рыцарь, прежній Порай, былъ онъ, а монахиня, отвергшая его и въ слезахъ искупающая свою вину, Марыля. Таковы, какъ мнѣ кажется, основные элементы «Конрада Валленрода», которые въ своемъ соединеніи дали непримиримыя противорѣчія: рыцарь Тогенбургъ, всѣмъ жертвующій, ради своей любви, никакъ не могъ уложиться на образъ Гафида, который всѣмъ, — и въ томъ числѣ своей любовью— жертвовалъ ради священнаго долга мести для спасенія родины. Но кромѣ небольшихъ отрывковъ, едва ли было написано что-либо изъ того или другого замысла «отдѣльныхъ повѣстей», и пѣсня Хальбана, сложенная гекзаметромъ въ подражаніе гомеровскимъ разсказамъ, написана была для главы о «Пирѣ», хотя гармоническому развитію поэмы этимъ наносился ущербъ, прекрасно сознаваемый самимъ Мицкевичемъ. Но по части композиціи страстный и стремительный геній Мицкевича быль нерѣдко слабъ. Недостатки композиціи значительны въ «Дѣдахь», которые вышли въ такомъ необычномъ видѣ: вторая