Страница:Адам Мицкевич.pdf/493

слуги всѣхъ передъ орденомъ. До сихъ поръ, однако, общее мнѣніе братіи выше всѣхъ ставитъ Валленрода». Такимъ образомъ вниманіе читателя сразу устремлено на героя поэмы. «Онъ чужеземецъ, неизвѣстный въ Пруссіи, наполнилъ своей славой чужбину (заграничные дома): преслѣдовалъ ли онъ мавровъ въ кастильскихъ горахъ, или по морскимъ пучинамъ гнался за отоманами, онъ былъ во главѣ войска въ битвахъ, первый на стѣнахъ, первый захватывалъ крюкомъ суда поганыхъ, и когда на турнирахъ онъ подступалъ къ барьеру, стоило ему поднять забрало, и никто не рѣшался помѣряться съ нимъ копьемъ, уступая ему безъ борьбы первые вѣнцы. Но онъ не только прославилъ оружіемъ свои молодые годы, проведенные среди крестоносныхъ отрядовъ, его украшаютъ великія христіанскія добродѣтели: бѣдность, скромность и презрѣніе къ міру. Въ толпѣ придворныхъ Конрадъ не славился изяществомъ рѣчи, граціей поклоновъ и не продавалъ онъ къ услугамъ враждующихъ бароновъ ради подлой корысти своего оружія. Свой молодой возрастъ онъ посвятилъ монастырскимъ стѣнамъ, пренебрегъ аплодисментами и высокими должностями, и даже болѣе почетныя и пріятныя награды, гимны министрелей и чары красоты, ничего не говорили его холодному сердцу. Равнодушно внималъ похваламъ Конрадъ, издали только взглядывалъ на прекрасныя лица, избѣгалъ чарующихъ бесѣдъ. Трудно сказать, былъ ли онъ нечувствителенъ и гордъ отъ природы, или сталъ такимъ съ годами, потому что у него уже были сѣдые волосы, и увяли его щеки, запечатлѣнныя старостью страданья, хотя онъ былъ еще молодъ. Бывали минуты, когда онъ дѣлилъ забавы молодежи, даже весело слушалъ женскую болтовню, отстрѣливался шутками на шутки дворянъ и щедро разсыпалъ комплименты дамамъ, съ холодной улыбкой, точно лакомство дѣтямъ. Это были рѣдкія минуты забвенья. Но вскорѣ какое- нибудь безразличное словечко, которое не имѣло значенія для другихъ, въ немъ возбуждало глубокое волненіе. Слова: родина, долгъ, возлюбленная, упоминаніе о крестовыхъ походахъ и о Литвѣ отравляли сразу веселость Валленрода. Услышавъ ихъ, онъ снова отворачивался, снова становился нечувствительнымъ ко всему и погружался въ таинственныя думы. Можетъ быть, вспомнивъ о святости своего призванія, онъ запрещаетъ самъ себѣ земныя радости? Онъ зналъ только радости дружбы, онъ избралъ себѣ только одного друга, освященнаго (святого, świętego) добро-