дружескихъ отношеніяхъ съ московскими и петербургскими литературными кружками, окруженный вниманіемъ и повсюду прославляемый, сознающій, что здѣсь его понимаютъ лучше, чѣмъ въ Варшавѣ или въ Вильнѣ, раздѣляющій многіе взгляды намѣчающагося славянофильства по вопросамъ вѣры и разума, а также въ области историческаго отношенія къ Петру Великому: при всемъ этомъ Мицкевичъ оставался, какъ говоритъ Вяземскій, «кровнымъ полякомъ» и чувствовалъ себя въ станѣ враговъ. Таковъ, я думаю, внутренній смыслъ тѣхъ въ высшей степени важныхъ въ развитіи Мицкевича годовъ, которые онъ провелъ въ Москвѣ. Нѣтъ надобности въ предѣлахъ этого труда разсматривать болѣе детально эту жизнь. Въ біографіи Мицкевича, составленной его сыномъ Владиславомъ, московскій періодъ освѣщенъ очень подробно по письмамъ Малевскаго и воспоминаніямъ поляковъ, видѣвшихъ въ это время поэта. Къ этому труду мнѣ и приходится отсылать читателя, желающаго почерпнуть болѣе полныя свѣдѣнія о внѣшней жизни Мицкевича въ Москвѣ.
Если русскіе друзья старались заставить Мицкевича забыть, что онъ живетъ въ странѣ изгнанія, если и со стороны своего начальства поэтъ не видѣлъ никакого желанія засадить его за скучный черный трудъ, то все же многое напоминало ему, что въ Москвѣ онъ живетъ не по собственной волѣ, и что въ глазахъ правительства онъ все - таки политическій преступникъ, ссыльный. Не даромъ осторожный М. П. Погодинъ иногда побаивался большого сближенія съ Мицкевичемъ въ виду того, что онъ «состоитъ подъ надзоромъ полиціи». Когда же Мицкевичъ дѣлалъ попытку выйти изъ пассивности, онъ постоянно наталкивался на непреодолимую препону, которой являлось полицейское veto! Уже въ августѣ 1826 г. онъ сталъ хлопотать вмѣстѣ съ Малевскимъ объ отпускѣ на родину для устройства семейственныхъ дѣлъ. Кн. Голицынъ снесся съ Новосильцевымъ, который въ свою очередь обратился къ ректору Виленскаго унив. Пеликану. Тотъ оказался вѣренъ себѣ: Малевскій и Мицкевичъ, отвѣчалъ онъ, признаны дѣятельнѣйшими по предосудительнымъ видамъ тайнаго общества филаматовъ и филаретовъ; затѣмъ появленіе въ Вильнѣ этихъ людей, «получившихъ слишкомъ скоро настоящіе чины, могло бы побудить къ дерзкимъ и несвойственнымъ заключеніямъ. Впрочемъ могутъ они себя вести хорошо въ Москвѣ, но при всемъ томъ здѣсь, гдѣ было гнѣздо всѣхъ ихъ зловредныхъ мечтаній и
