бинѣ есть гидра воспоминаній; она спить во время преслѣдованій судьбы и бури страстей, а когда сердце спокойно, вонзаетъ въ него когти». Поѣздка по морю (Žegluga). «Шумъ все сильнѣе, все чаще снують морскія чудовища; матросъ взбѣжалъ на лѣстницу. Готовьтесь же, дѣти! Взбѣжалъ, растянулся, повисъ въ невидимой сѣти, точно паукъ, притаившійся, чтобы накинуть петлю. Вѣтеръ! Вѣтеръ! Надувается судно, срываясь со своей привязи, наклоняется, ныряетъ въ пѣнистыхъ сугробахъ, поднимаетъ шею. Вотъ оно растоптало волну и летитъ сквозь небеса, разсѣкаетъ челомъ облака, подъ свои крылья хватаеть вѣтеръ. И мой духъ, какъ мечта, несется среди хаоса, вздымается воображеніе, какъ космы этихъ парусовъ. Невольный крикъ вырывается изъ устъ, присоединяясь къ общему веселью; я вытягиваю руки, падаю на грудь корабля. Кажется мнѣ, что моя грудь гонитъ его скорѣе впередъ: легко мнѣ, свободно, любо! Я знаю, какъ это быть птицей!» Буря. «Паруса сорваны, руль лопнулъ, ревъ водъ, вой бури, голоса встревоженнаго общества, зловѣщіе стоны помпъ; послѣдніе канаты вырвались изъ рукъ; солнце заходить кровавымъ свѣтомъ, а съ нимъ и послѣдняя надежда. Вихрь взвылъ съ тріумфомъ, а на влажныя горы, громоздящіяся въ нѣсколько уступовъ изъ морской бездны, взошелъ геній смерти; онъ двинулся къ кораблю, какъ солдатъ, прокладывающій путь въ низверженныя стѣны. Одни лежатъ полумертвые, тотъ ломаетъ руки, другой бросается, прощаясь, въ объятія друзей; одни молятся передъ смертью, другіе надѣются прогнать молитвой смерть. Лишь одинъ путешественникъ сидѣлъ въ сторонѣ и молча думалъ: счастливъ тотъ, кто лежитъ безъ сознанія, или умѣетъ молиться, или у кого есть, съ кѣмъ проститься».
Такимъ образомъ, подводя итоги настроеніямъ «Крымскихъ сонетовъ», можно сказать, что Мицкевичъ началъ свое путешествіе съ безнадежной тоской. Никто не звалъ его съ Литвы, вокругь него не было никого родного и близкаго; «прекрасныя женскія лица» не могли изгнать изъ сердца безнадежной тоскливой любви. Горы и быстрая поѣздка по морю освѣжили поэта: онъ летѣлъ, какъ птица, на легкомъ кораблѣ, вихремъ несся на конѣ черезъ Байдары, спускаясь къ морскимъ волнамъ. Потомъ картины старой татарской культуры, горныя тропинки, по которымъ приходилось пробираться верхомъ съ опасностью для жизни, новыя впечатлѣнія, новыя мысли отвлекли его отъ безсильной грусти и отъ
