На вершинахъ горъ человѣкъ всегда испытываетъ особый душевный подъемъ. Сонетъ «Аю Дагъ» именно своимъ подъемомъ даетъ логическое заключеніе крымскимъ переживаніямъ поэта. «Летимъ дальше»: можно бы поставить эпиграфомъ къ нему. Муравьевъ Апостолъ былъ тоже на Аю Дагѣ. Онъ сдѣлалъ здѣсь весьма правдоподобное наблюденіе, что гора Аю Дагъ, отдаленная отъ Кучукъ Лабмата на 24 версты, есть древній «Бараній лобъ», Кріуметопонъ, удаленный отъ Лампаса на 120 стадій, и это открытіе такъ воодушевило нашего ученаго соотечественника, что онъ позабылъ даже полюбоваться видомъ моря, раскрывающимся съ горы. Мицкевичъ остался равнодушенъ къ ученому энтузіазму своего предшественника. Море внушило ему иныя мысли. Обычное поэтическое сравненіе моря съ душой человѣка приняло подъ его перомъ своеобразіе, которое дается лишь глубокимъ чувствомъ. Около Аю Дага, на дачѣ Артекъ, Мицкевичъ провелъ нѣсколько времени. Такимъ образомъ, не мгновенное впечатлѣніе, а устоявшееся прочное настроеніе, навѣянное долгимъ созерцаніемъ, говоритъ устами поэта въ этомъ сонетѣ. «Высоко поднявшись на скалу Ю-Дага (Аю-Дага), я люблю смотрѣть, какъ пѣнящіеся валы то высоко взметаются, сомкнувшись черными рядами, то чередуются (koluja) великолѣпно, подобные серебрянымъ снѣгамъ милліонами радугъ; они ударяются объ отмель, разбиваются на волны, словно войско китовъ, осаждающее берега. Съ тріумфомъ они завоевываютъ сушу и бѣгутъ назадъ, оставляя за собой раковины, жемчугъ и кораллы. Такъ и въ твоемъ сердцѣ, о, поэтъ, часто подымаетъ страсть грозныя бури; но когда тыподнимешь бардонъ, она, не коснувшись тебя, бѣжитъ, чтобы погрузиться въ бездны забвенія, а послѣ себя она оставляетъ, роняя, безсмертныя пѣсни, изъ которыхъ вѣка сплетутъ вѣнецъ твоему челу».
Какъ не случайно этотъ сонетъ занялъ послѣднее мѣсто, такъ же не случайно на первое попалъ сонетъ, который былъ написанъ раньше крымской поѣздки, такъ какъ относился къ пейзажу, который Мицкевичъ увидѣлъ еще весной. Это были степи около Одессы, которыя поэтъ проѣзжалъ на пути въ Аккерманъ, гдѣ жилъ одинъ изъ его Виленскихъ знакомыхъ. Въ хуторѣ богатаго помѣщика Мархоцкаго, сопровождавшаго Мицкевича, и былъ набросанъ этотъ сонетъ; альбомъ Мошинскаго сохранилъ двѣ редакціи его. Это было время, когда поэтъ, еще не зна-
