ницей по Тавридѣ, и въ письмахъ не видно никакого отношенія къ корреспонденту; повидимому, форма письма, заимствованная у Карамзина, имѣла лишь условный характеръ). Была ли эта книжка у Мицкевича во время его поѣздки по Крыму, или онъ познакомился съ нею лишь въ Москвѣ, это вопросъ любопытный для исторіи творчества Мицкевича. Я убѣжденъ въ этомъ и постараюсь ниже подтвердить свой взглядъ. Простая вѣроятность говоритъ за то, что, отправляясь въ Крымъ, поэтъ хотѣлъ познакомиться съ литературой о немъ, а у попечителя Витта, конечно, книжка Муравьева Апостола была. Связь между нею и «Крымскими сонетами» несомнѣнна, хотя основная тенденція авторовъ совершенно различна: Муравьевъ интересовался прежде всего классической стариной, сохранившейся въ Крыму, который онъ и называетъ его классическимъ названіемъ Тавридой, тогда какъ для Мицкевича Крымъ лишь «Востокъ въ миніатюрѣ», и онъ, бывшій преподаватель классическихъ языковъ, минуетъ все, что могло бы ему напомнить объ эллинскомъ мірѣ. Въ описаніяхъ природы прозаикъ Муравьевъ-Апостолъ и поэтъ Мицкевичъ сходятся иногда довольно близко, и сравненіе бросаетъ свѣтъ на психологію Мицкевича во время его поѣздки по Крыму. Остановимся на этой связи подробнѣе.
Муравьевъ ѣхалъ по сушѣ, изъ Одессы черезъ Сивашъ. Въ степи издалека «на небокраѣ» онъ увидѣлъ синее облако. «Оно отдѣляется отъ полосы земной; неподвижно; видъ его правильный. Неужели это гора? Я спрашиваю ямщика, и онъ утверждаеть догадку мою: это подлинно Чатыръ-Дагъ, видимый за полтораста верстъ. Я предчувствую, что это гора та самая, которую Стравонъ называетъ Трапезусъ» и т. д. Въ письмѣ изъ Севастополя Муравьевъ еще разъ возвращается къ панорамѣ горъ на Крымскомъ берегу. «Я увидѣлъ бухты, овраги, холмы, хутора, Севастополь, вѣрнѣе, нежели на новой картѣ Тавриды (которой, мимоходомъ сказать, желалъ бы я нѣкоторыя поправки) и за всѣмъ этимъ на востокѣ горы, позлащенныя лучами къ западу склоняющагося солнца. Зрѣлище великолѣпное! Надъ всѣмъ господствуеть Чатыръ - Дагъ. Исполинъ возносится превыше облаковъ, и чело его перуновъ не страшится. Это Трапезусъ! Я не имѣю болѣе въ томъ никакого сомнѣнія: каковымъ онъ мнѣ казался отъ Перекопа, таковымъ точно и здѣсь; таковымъ же (увѣряли меня здѣшніе моряки) онъ представляется и съ моря: это Стра-
