танная измѣна! О, пусть я буду счастливъ, ты будешь мной довольна». Мицкевичъ обѣщаетъ сдѣлать довольной свою возлюбленную: « хоть гордость запрещаетъ признаться», онъ былъ бы ей слугой, угадывалъ бы всѣ ея желанія. А за это онъ требуетъ такъ немного: «чтобы ты соглашалась побыть со мной лишнюю минутку, носить платье и причесываться по моему вкусу, отказывалась отъ мелкихъ домашнихъ хлопотъ для того, чтобы выслушать старыя признанья и новыя пѣсенки; мнѣ вовсе не нужно, чтобы ты все это проявила въ великихъ заботахъ: мнѣ довольно одного часа терпѣнія, получаса скуки или хоть минутки притворства. Когда я буду воображать, что ты внимаешь моимъ риѳмамъ, ты можешь подремать; хотя твои глаза будутъ выражать совсѣмъ иныя чувства, я хочу читать въ нихъ добро, объяснять все въ лучшую сторону. Вручивъ тебѣ мою будущую судьбу, я сложилъ бы на твоей груди свой разумъ,. чтобы никогда ничего не чувствовать отдѣльно отъ тебя. Тогда бы безумная буря, которая кидаетъ меня до сихъ поръ, выпала изъ души, какъ изъ носящейся по волнамъ лодки падаетъ тотъ неправедный, изъ-за котораго поднимается буря и пѣнятся волны. Мы тихо плыли бы по поверхности жизни, хотя бы судьба возносила грозныя волны; какъ сирена, я поднимался бы надъ ними и пѣлъ».
Если бы охарактеризовать нѣсколькими словами то душевное чувство, сложное и стыдливое, которое лежитъ въ основаніи этой горькой элегіи, можно было бы назвать его душевнымъ утомленіемъ. Прежняя требовательность, которой дышить каждое слово Густава, уступила мѣсто примиренію съ дѣйствительностью. Пусть притворство, съ одной стороны, сознательный самообманъ, съ другой, только бы не быть такимъ одинокимъ, только бы имѣть человѣка, на котораго можно было бы излить всю накопившуюся нѣжность и ласку. И тогда полились бы новыя пѣсни надъ волнами житейскаго моря. Мицкевичу было уже 27 лѣтъ; онъ искалъ уже не минутной страсти, а подругу, съ которой можно было бы всю жизнь « тихо плыть по волнамъ этого моря». Попросту говоря, ему пора было и хотѣлось жениться и создать собственный уголъ, и въ то же время онъ сознавалъ, что «Донна Джіованна», привыкшая только веселиться и роскошествовать, не подходящая для него пара, и все - таки онъ обманывалъ себя. Впрочемъ, недолго. Среди сонетовъ, напе-
