вичъ, задремавъ однажды въ своей кельѣ, слышалъ предсказаніе такой же скитальческой участи «въ видѣ какого то внутренняго голоса». И какъ онъ ни старался казаться своимъ знакомымъ, — въ томъ числѣ вѣрной и преданной ему Ковальской, устроившей поэта въ Вильнѣ у своей сестры Мацевичъ, — веселымъ и шутливымъ, на душѣ у него, навѣрное, было очень тяжело. И вотъ въ кельѣ Зана произошла однажды сцена, сильно запомнившаяся друзьямъ Мицкевича и очень важная для пониманія его тогдашняго настроенія и позднѣйшаго литературнаго творчества. Услышавъ бѣлорусскую пѣсенку Чечота: «Да лятуць, лятуцъ, да дзикіе гуси, да насъ повезуць до далекой Руси», Мицкевичъ пришелъ въ страшное возбужденіе. Передъ его умственнымъ взоромъ какъ будто пронеслись вереницы повозокъ, на которыхъ везутъ въ далекіе края ссыльную польскую молодежь. «О, милыя сестры, что же это будетъ, что это значитъ, о ужасъ! По всѣмъ дорогамъ, вездѣ, отовсюду, везутъ какихъ то юношей». Дальше импровизація отклоняется отъ позднѣйшаго видѣнія ксендза Петра въ III части «Дѣдовъ». Это везутъ крѣпостныхъ, которые пожаловались пану на эконома, и за это сосланы на дальніе хутора, чтобы косить траву и дѣлать кирпичъ. Здѣсь сильное воодушевленіе охватило поэта; лицо его преобразилось, голосъ сталъ удивительно звучнымъ. «Будутъ тамъ они косить цвѣты, будутъ дѣлать кирпичъ, но только далекое время угадаетъ, что сдѣлаютъ такія мастерскія. Для кого изъ этихъ кирпичей будетъ постройка, кому будетъ могила изъ нихъ, — объ этомъ моя душа сохранитъ про себя, и такъ она слишкомъ долго говорила». Слушатели были потрясены импровизаціей, долго никто не рѣшался ничего сказать, и самъ Мицкевичъ какъ будто бы былъ удивленъ своей пѣснью.
Къ этому тяжелому періоду въ жизни Мицкевича относится одно письмо Марыли, адресованное по обыкновенію къ Т. Зану. Написано оно по французски, помѣчено «samedi, de mon bou-doir», и трудно сказать, къ какой именно минутѣ оно относилось. Да и все письмо какое то странное, искусственное; не прежняя Марыля, искренняя и тоскующая, сказывается въ немъ. «Дорогой Томашъ, — писала г жа Путкаммеръ, — примите эти нѣсколько словъ въ доказательство моей дружбы къ вамъ и будьте увѣрены, что ничто не перемѣнитъ дружескихъ чувствъ, которыми они внушены. Лишенная единственнаго счастья видѣть дорогихъ
