кой пищи, призываютъ души дѣдовъ къ себѣ въ хату на честную бесѣду слѣдующими словами:
Сьвятые дзяды, просімо васъ,
Хадзіце, ляціце до насъ
Есьці і піці, што Богъ дау,
Што я для васъ ахварявау.
Сьвятые дзяды, просімо васъ,
Хадзіце, ляціце до насъ.
Хозяинъ садится въ куту, а вокругъ стола разсаживаетъ приглашенныхъ гостей. Въ углу, какъ и передъ калядами, стояла кутья, покрытая чистымъ полотенцемъ; на столѣ медовая сыта. Изъ кушаній первое мѣсто занимаютъ супъ изъ крови, оладьи и др. скоромныя блюда. Бесѣда велась серьезная, и пустыхъ рѣчей нельзя было говорить, ибо всѣ вѣрили, что за столомъ, за бесѣдой присутствовали души предковъ, дѣдовъ всего рода. А когда бесѣда кончалась, всѣ вставали, а хозяинъ говорилъ „выжень“ слѣдующими словами:
Сьвятые дзяды
Злеталісь сюды,
Есьці пад'елі,
Пиць — напіліся,
Чэсць i слава вам!
Цяпер скажыце нам,
Чаго вамъ трэба?
А лепей:
Ляціце у неба!
А кыш! а кыш! а кыш!“
Это описаніе во многомъ близко къ Мицкевичу. Къ сожалѣнію, не указано мѣсто, гдѣ записаны пѣсни. Смущаетъ также неожиданный переходъ разсказа изъ настоящаго времени въ прошедшее. Во всякомъ случаѣ, запись пѣсенъ производитъ впечатлѣніе достовѣрной.
Схематичность въ изложеніи этой сцены у Мицкевича вовсе не романтическая. Зато романтической въ полной мѣрѣ можетъ быть названа обстановка II части: полночь, кладбище, заброшенная часовня. Первыя же слова хора. „Всюду мракъ, всюду тишь, что - то будетъ, что- то будетъ?“ сразу вводятъ насъ въ тревожное настроеніе крестьянъ. Гусляръ отдаетъ спѣшныя приказанія: „Заприте двери часовни, встаньте вокругъ гробницы; ни свѣчи, ни лампы; завѣсьте стекла на окнахъ, чтобы блѣдный свѣтъ мѣсяца не проникалъ въ щели. Побыстрѣе, посмѣ-
