Страница:Адам Мицкевич.pdf/266

дворцовой стражи, ни изъ дворянъ, ни изъ господъ совѣта не смѣетъ приблизиться къ его порогу. Напрасно и грозить, и проситъ посолъ, ни къ чему всѣ его просьбы и угрозы; наконецъ велѣли разбудить Рымвида. Онъ носить и уносить волю государя; въ совѣтѣ онъ глава, въ сраженьи правая рука, князь называетъ его своимъ вторымъ я, и во всякое время, въ лагерѣ ли или въ замкѣ, ему открыть доступъ въ покои князя. Въ покоѣ темно, на столѣ мерцающимъ пламенемъ догорала лампа. Литаворъ ходилъ взадъ и впередъ по комнатѣ, потомъ остановился и погрузился въ свои мысли. Онъ слушаетъ, что Рымвидъ разсказываетъ о нѣмцахъ, но ничего не отвѣчаетъ ему. То покраснѣетъ, то вздохнетъ, то поблѣднѣетъ, обличая на лицѣ чрезвычайную тревогу. Подошелъ къ лампѣ, какъ будто для того, чтобы поправить ее, а на самомъ дѣлѣ давить фитиль внизъ, наконецъ вдавилъ и совсѣмъ потушилъ, — не знаю, случайно или нарочно. Видно, онъ не былъ въ силахъ сдержать внутреннее волненіе и придать своему лицу болѣе мягкое выраженіе, а между тѣмъ не хотѣлъ, чтобы слуга по его виду угадалъ тайну княжескаго сердца. Снова обходитъ вокругъ комнаты, но, когда онъ проходилъ мимо рѣшетчатыхъ оконъ, при блескѣ мѣсячнаго круга, который пробивался черезъ стекла и рѣшетки, видны угрюмость наморщеннаго чела, крѣпко сжатыя уста, молнія очей и загорѣлость суроваго лица“. Потомъ Литаворъ заговорилъ, притворяясь спокойнымъ и лукаво улыбаясь. „Вѣдь ты самъ, Рымвидъ, привезъ мнѣ изъ Вильны вѣсть, что Витольдъ, нашъ могучій и милостивый господинъ, намѣревался повысить меня, сдѣлать княземъ на Лидѣ и владѣнія, доставшіяся мнѣ по женѣ, пожаловать своему слугѣ Литавору, какъ будто свою собственность и чужую добычу“. И вотъ теперь онъ велить вооружаться, сѣсть на коней и мчаться въ Лиду, чтобы на разсвѣтѣ занять ее. „Такъ молвитъ князь. Въ его рѣчи слышатся обычныя приказанія передъ выступленіемъ въ походъ, но зачѣмъ же все это такъ сразу, въ такое необычное время? Почему такъ грозенъ былъ его видь, И когда онъ говорилъ, хотя слова его такъ поспѣшно вырывались, что одно не поспѣвало за другимъ, все - таки казалось, что вылетѣла ихъ только половина, а остальная половина застыла, заглушенная въ груди. Этотъ видъ предсказываетъ мнѣ что -то недоброе, и этотъ голосъ не служить спокойной мысли“. Замолкъ Литаворъ, молчалъ и Рымвидъ, догадываясь о замыслахъ князя,