Страница:Адам Мицкевич.pdf/232

кобзарь, но совершалъ какую-то миссію. „Что -то будетъ, что-то будетъ?" можетъ спросить толпа его слушателей, какъ во II части "дѣдовъ“. Прежде, чѣмъ начать настоящую пѣсню, старикъ оглянулся вокругъ; вниманіе его привлекла пастушка, которая то сплетала, то расплетала вѣнокъ, а около нея стоялъ юноша, принимавшій сплетенные цвѣты. Пастушка... это, конечно, та самая пастушка, съ которой мы встрѣтимся въ „Дѣдахъ“, но та будетъ въ траурѣ, тревожна и молчалива, a эта спокойна. Письма Марыли, о которыхъ шла рѣчь въ предшествующей главѣ, еще не успѣли превратить въ глазахъ Мицкевича ея образъ изъ спокойно-задумчиваго въ тоскующій. На челѣ ея видно спокойствіе души, ея глаза опущены къ землѣ, она не была ни весела, ни печальна, но о чемъ-то глубоко задумывалась. Какъ постоянно колеблется зеленая травка, хотя бы вѣтерокъ затаилъ свое дыханіе, такъ на груди ея высоко поднимается рубашка (zasłona), хотя не слышны ея вздохи. Вдругъ она сорвала съ груди пожелтѣвшій листокъ, листокъ неизвѣстнаго дерева; взглянетъ на него, броситъ и что-то тихо шепнетъ, какъ- будто сердится на листокъ. Отворачивается, немного отходитъ въ сторону, поднимаетъ глаза къ небу, и вдругъ въ глазахъ ея блеснули слезы, и румянецъ выступилъ на щекахъ. А кобзарь молчитъ, тихонько перебираетъ струны и не отрываетъ глазъ отъ пастушки, но, кажется, его соколиный взоръ проникаетъ въ самое ея сердце“. Потомъ онъ запѣлъ. Въ свою балладу Мицкевичъ вставилъ тріолетъ, принадлежащій Зану, какъ будто символъ той роли, которую игралъ Занъ въ его отношеніяхъ къ Марылѣ. Тріолетъ говоритъ о двухъ юношахъ, которые любятъ дѣвушку, но лишь одному изъ нихъ отдаетъ цвѣты. Когда кобзарь спѣлъ, послышался шопотъ: „эту пѣсенку пѣлъ кто-то въ нашей деревнѣ, но кто и когда, не помнимъ“. Старецъ открываетъ свою тайну. Однажды, странствуя въ чужихъ краяхъ, онъ встрѣтилъ юношу, одинокаго и тоскливаго. „Онъ былъ очень печаленъ, но о причинѣ своей печали не говорилъ никому; потомъ онъ отдѣлился отъ своихъ товарищей (съ которыми приплылъ изъ Литвы по Нѣману на стругѣ) и уже не вернулся домой. Я часто видѣль при блескѣ мѣсяца или на зарѣ, когда начинало разсвѣтать, какъ онъ бродилъ по лугамъ или ходилъ по берегу моря, по прибрежнымъ пескамъ. Не разъ среди скалъ, подобный скалѣ, на дождѣ, вѣтрѣ и холодѣ, онъ думалъ, погруженный въ себя, по-