Шутливое стихотвореніе, которое отвѣчало высказанному во введеніи „Къ друзьямъ желанію писать о любви, о Марылѣ и о страшилищахъ, потомъ превратилось въ трагедію: Юзя превратился въ Густава, а Марыля въ безжалостную измѣнницу. Уже посвященіе „Къ друзьямъ“ давало всѣ нужные мотивы для превращенія шутки въ трагедію: „Нѣжныя сердечныя изліянія Марыля раздѣляла скупо: сто разъ ей скажешь обожаю (kocham), a она не отвѣтитъ даже и люблю (lubie). А за это въ Рутѣ, въ минуту полночи, когда всѣ ложатся спать, я, желая доброй, ночи Марылѣ, пугалъ ее такой балладой“. Баллада не подѣйствовала, Марыля не сказала желаннаго слова.
Въ примѣчаніи къ балладѣ „Тo lubie“, помѣщенномъ въ первомъ виленскомъ изданій, поэтъ, повидимому, считаясь съ духовной цензурой (замѣстителя ректора, ксендза Клонгевича), указалъ на то, что баллада является будто бы переводомъ народной пѣсни и что потому авторъ не рѣшился измѣнить представленія о чистилищѣ, хотя они, конечно, ошибочны. "Но наиболѣе неправильно (najbłędniejsze) окончаніе этой пѣсни, т.-е. пѣніе Anioł Pański“. Само собой разумѣется, что это немного комическое разъясненіе исчезло въ заграничныхъ изданіяхъ, свободныхъ отъ цензуры, осталось только упоминаніе о народной пѣснѣ, будто бы источникѣ баллады, осталось, вѣроятно, потому, что баллада слишкомъ ясно отражала личную жизнь поэта, и ему хотѣлось „затереть слѣды“ ея, направивъ читателя на ложный путь.
Двѣ послѣдующія баллады вводятъ насъ въ чисто народныя представленія о польскомъ Фаустѣ, панѣ Твардовскомъ, и поражаютъ своимъ проникновеніемъ въ духъ народности.
Одна изъ основныхъ особенностей творчества Мицкевича, которая вытекаетъ изъ его постоянной литовской натуры и которая выражается также опредѣленно и въ его жизни, заключается въ постоянствѣ его литературныхъ замысловъ. Еще задолго до появленія того основнаго сочиненія, въ которомъ Мицкевичъ даетъ наиболѣе полное, удовлетворяющее его выраженіе замысла, можно прослѣдить, какъ онъ возникаетъ, какъ поэтъ нащупываетъ полубезсознательно ту форму, въ которую потомъ выльется этотъ замыселъ. Такихъ сюжетовъ мы можемъ найти у Мицкевича нѣсколько. Это, во -первыхъ, проблема измѣны. Можно ли измѣнить отечеству ради любви? „Мѣшко“ заключаетъ уже нѣсколько зеренъ, которыя потомъ всходять
