Годъ въ Вильнѣ (1821—1822). Новыя отношенія съ Марылей. Первый томъ стихотвореній.
Не вынеся томительнаго одиночества въ Новогрудкѣ и шумнаго общества въ Тугановичахъ, гдѣ все бередило его душевную рану, Мицкевичъ во второй половинѣ іюля вернулся въ Ковно. Но здѣсь онъ пробылъ недолго. Подчиняясь не дававшему ему покоя principium mobilitatis, онъ собрался ѣхать съ какимъ- то знакомымъ въ Полангенъ на морское купанье. Въ Ковнѣ было одиноко и скучно. „Я пріѣхалъ сюда, чтобы днемъ читать и писать, а вечеромъ забавляться, - сообщалъ Мицкевичъ Малевскомy. „А случилось со мной, какъ съ китайскимъ императоромъ, который задумалъ семь дней развлекаться. Настроеніе не важное; изъ Ковна всѣ повыѣхали, одни въ деревню, другіе на море: нотабене, всѣ (несомнѣнный намекъ на Ковальскую)... Поэтому недѣлю я провелъ въ одиночествѣ, возвращаться мнѣ было не къ чему, и хоть и тамъ (въ Полангенѣ) развлеченія не много обѣщають, всетаки дорога туда и обратно и десятидневное купанье представляютъ много прелести въ смыслѣ движенія“. Сообщая о поѣздкѣ на море, Мицкевичъ считаетъ нужнымъ еще разъ намекнуть, что онъ ѣдетъ вовсе не для свиданія съ Ковальской. „Не думай, что я ѣду на море, а потому feindliches Gestirn. Мы будемъ совсѣмъ въ разныхъ сторонахъ“. Однако мысль о какомъ - нибудь возможномъ другомъ приключеніи улыбалась скучавшему поэту, и онъ не безъ юмора предвидѣлъ возможность встрѣчи съ сиренами въ Балтійскомъ морѣ. „Посмотрю, сумѣютъ ли онѣ меня такъ увлечь, какъ наша сирена, которой передай мой поклонъ“. Окомъ идетъ рѣчь? Конечно, не о Марылѣ и не о Ковальской.
Отъ этого времени сохранились два письма къ Малевскому изъ Ковна. Оба они проникнуты нѣмецкими увлеченіями, какъ еще не приходилось встрѣчать въ его прежнихъ письмахъ. Мицкевичъ изучаетъ Шеллинга и не находитъ въ немъ ничего непонятнаго, пока не доходить до „прибавленій“, которыхъ никакъ не можетъ „разгрызть“. Особенно смущаетъ его absolutum. „Мнѣ кажется, прибавляетъ шутливо Мицкевичъ: его разсужденіе объ абсолют-
