говорить особенно краснорѣчиво объ его чувствѣ къ неи. Вѣдь и
позже, въ Одессѣ, даже въ Швейцаріи, оиъ никому не позволялъ
касаться этой святыни. Но „имя Марыли“ онъ чтилъ въ самые
тревожные годы отрицаній и сомнѣній. „Имя Маріи“ спасло его,
какъ Конрада въ 3-ей части „Дѣдовъ“. О Ковальской, о паннѣ
В. Мицкевичъ могъ говорить съ друзьями полу - шутя, полу-серьезно. Марыли онъ не касался, потому что чувство къ ней составляло „святая святыхъ“ его души, прекрасную мечту, которую
онъ лелѣялъ въ одиночествѣ своей скучной и скудной жизни въ
„проклятомъ Ковнѣ“.
Эта мечта была безжалостно развѣяна лѣтомъ 1820 года. За это время у насъ нѣтъ ни одного письма. Но зато мы имѣемъ полное и тщательное описаніе этой катастрофы въ автобіографической части IV части „Дѣдовъ“, которая теперь, при свѣтѣ вновь открытыхъ матеріаловъ, представляется еще болѣе, чѣмъ прежде, правдивой исповѣдью Мицкевича. Къ его трагедіи мы и перейдомъ теперь.
Разрывъ съ Марылей. Лѣто 1820 года. Слѣдующій учебный годъ.
Въ Вильнѣ Мицкевичъ узналъ объ успѣхахъ „променистыхъ“ или филаретовъ весной: они не только устраивали собранія, но въ концѣ мая добились даже отъ ректора офиціальнаго утвержденія ихъ устава. Впрочемъ, уже въ іюнѣ разрѣшеніе на собрапія было взято обратно. Побывалъ - ли Мицкевичъ дома передъ отъѣздомъ въ Тугановичи, неизвѣстно. Въ Тугановичахъ же его ждала горечь разочарованія. Одынецъ въ своихъ „Воспоминаніяхъ о прошломъ“ разсказываетъ о разрывѣ между Марылей и Мицкевичемъ въ торжественныхъ выраженіяхъ, сознавая значеніе своего показанія. „Отъ Зана и Чечота, какъ очевидцевъ, я знаю, какъ высоко благородно и честно было все его (жениха Марыли, Лаврентія Путкамера) поведеніе, когда онъ замѣтилъ новое увлеченіе своей невѣсты. Но ради нея самой, а не изъ эгоистическихъ побужденій, онъ не только не порвалъ отношеній съ ней, но дружески переговорилъ съ Адамомъ и лишь тогда, когда тотъ добровольно устранился, вступилъ съ нею въ бракъ, 2 февраля 1821 г. А что
