Страница:Адам Мицкевич.pdf/105

Овидій, Мильтонъ, Тассо, Вольтеръ, Камоэнсъ, Фенелонъ, Драйдень, Красицкій и др.), Мицкевичъ съ головы до ногъ- рыцарь „правилъ“ и эпическаго „паренія“. Какъ указалъ П. Хмѣлевскій, даже терминологію молодой студентъ заимствовалъ у своего профессора: слово dziwność (чудесное) вмѣсто прежняго dziw (у законодателя польскаго классицизма Дмоховскаго) пустилъ въ ходъ Л. Боровскій. И ихъ учебниковъ молодой Мицкевичъ щедрой рукой заимствовалъ „правила“: вслѣдъ за Карпинскимъ (O wymowie w prozie albo wierszu“ 1783) онъ не совѣтуетъ пользоваться въ поэмѣ именами языческихъ боговъ, въ которыхъ мы не можемъ вѣрить. Такъ же смотрѣлъ на нихъ и другой законодатель въ области вкусовъ, Голянскій, въ книжкѣ, хорошо знакомой Мицкевичу: „O wymowie i poezyi“ (1808). Въ Парижѣ въ 1814 году вышло руководство по теоріи словесности ,, Poétique française“ Домерона, которымъ поспѣшила воспользоваться польская школа. И съ этимъ учебникомъ Мицкевичъ, повидимому, былъ хорошо знакомъ. Отсюда его шаблонныя ложноклассическія воззрѣнія на необходимость единства дѣйствія въ поэмѣ и драмѣ, на роль героя, который все время обязанъ быть на глазахъ у читателя и зрителя и всѣхъ превышать своими подвигами и т. п. И придирчивость къ формѣ, которую обнаруживаетъ критикъ, также въ духѣ ложноклассической критики. И самая снисходительность его въ другихъ случаяхъ характерна для Мицкевича того времени. Неужели могъ критикъ, который или былъ въ душѣ романтикомъ, или хотя бы предчувствовалъ романтическія переживанія, выражаться съ похвалой о надутыхъ сентиментальныхъ изліяніяхъ Томашевскаго или заявлять, что талантъ поэта могъ бы съ большей удачей посвятить себя предметамъ, которые отличаются чувствительностью и естественностью. Ибо картины этого рода составляютъ все украшеніе „Ягеллониды“; напротивъ, тамъ, гдѣ требовались (какъ это случается чаще всего въ эпической поэмѣ) сила и важность, ихъ мѣсто заняли декламація и растянутость; молитвы, разговоры героевъ и самыя возвышенныя описанія исполнены этихъ недостатковъ до такой степени, что примѣровъ паренія (górność) нельзя найти во всей поэмѣ“. Какъ видно уже изъ этой тирады, передъ нами всецѣло ложноклассическій теоретикъ. Начитанный въ эпической поэзіи авторъ полагаетъ, что польскій языкъ уже достаточно разработанъ для героическаго эпоса. Характернѣе всего