подобнаго, — кончаетъ названный еженедѣльникъ, — не замѣчается въ Россіи по отношенію къ нашей нѣмецкой литературѣ. Тамъ изъ нашихъ современныхъ художниковъ слова извѣстны всего трое-четверо: остальныя славныя имена для русскаго читателя — пустой звукъ“ („Изв. книжн. маг. М. О. Вольфъ“, № 3, 1908).
Такое новое положеніе русской литературы на міровомъ рынкѣ устраняетъ всѣ старые аргументы идейнаго и матеріальнаго свойства, которые наши оппоненты извлекали всегда изъ слабости распространенія произведеній русскихъ авторовъ въ сравненіи съ распространеніемъ иностранныхъ произведеній у насъ въ Россіи.
Перехожу къ второму пункту: монополіи, вздорожанію книгъ и т. д.
Этотъ аргументъ былъ бы наиболѣе серьезенъ и убѣдителенъ, если бы онъ былъ правиленъ. Но дѣло въ томъ, что онъ теоретически полонъ натяжекъ и фактически невѣренъ. Монополія уже потому не можетъ явиться результатомъ конвенціи, что то, что называютъ монополіей, существуетъ и теперь и все болѣе и болѣе развивается безъ и помимо конвенціи: Мирбо, Горькій, Андреевъ, Зудерманъ и др. устраиваются, благодаря способу, на который я уже указывалъ, такъ, что помимо и безъ конвенцій, они продаютъ исключительное право перевода тому или иному переводчику и издателю. И это чисто анархически хищническое явленіе безъ конвенціи будетъ все болѣе и болѣе развиваться, пока не вызоветъ полное, глубокое отвращеніе даже у самыхъ ярыхъ противниковъ конвенціи—этого во всякомъ случаѣ законно организованнаго регулятора международныхъ литературныхъ отношеній. Въ это анархическое движеніе внѣ конвенціонныхъ закрѣпощеній войдутъ и журналы, какъ вошли альманахи, дающіе „переводы съ рукописи“. Издатели книгъ и издатели журналовъ имѣютъ уже и будутъ имѣть своихъ собственныхъ переводчиковъ. И въ этой области произойдетъ, какъ уже происходятъ сейчасъ, разныя перемѣны и перемѣщенія силъ, какъ и они происходятъ во всѣхъ областяхъ человѣческой дѣятельности при новыхъ условіяхъ—юридическихъ и иныхъ—осуществленія и овеществленія человѣческаго труда. Цѣлесообразнѣе, разумнѣе, вообще говоря, ввести конвенціонный режимъ, т. е. порядокъ и законъ въ эту область, гдѣ нынѣ царитъ полная анархія.
Въ первый моментъ послѣ заключенія конвенціи произойдутъ, можетъ быть, нѣкоторыя пертурбаціи въ отношеніи переводчиковъ
подобного, — кончает названный еженедельник, — не замечается в России по отношению к нашей немецкой литературе. Там из наших современных художников сло́ва известны всего трое-четверо: остальные славные имена для русского читателя — пустой звук» («Изв. книжн. маг. М. О. Вольф», № 3, 1908).
Такое новое положение русской литературы на мировом рынке устраняет все старые аргументы идейного и материального свойства, которые наши оппоненты извлекали всегда из слабости распространения произведений русских авторов в сравнении с распространением иностранных произведений у нас в России.
Перехожу к второму пункту: монополии, вздорожанию книг и т. д.
Этот аргумент был бы наиболее серьезен и убедителен, если бы он был правилен. Но дело в том, что он теоретически полон натяжек и фактически неверен. Монополия уже потому не может явиться результатом конвенции, что то, что называют монополией, существует и теперь и всё более и более развивается без и помимо конвенции: Мирбо, Горький, Андреев, Зудерман и др. устраиваются, благодаря способу, на который я уже указывал, так, что помимо и без конвенций, они продают исключительное право перевода тому или иному переводчику и издателю. И это чисто анархически хищническое явление без конвенции будет всё более и более развиваться, пока не вызовет полное, глубокое отвращение даже у самых ярых противников конвенции — этого во всяком случае законно организованного регулятора международных литературных отношений. В это анархическое движение вне конвенционных закрепощений войдут и журналы, как вошли альманахи, дающие «переводы с рукописи». Издатели книг и издатели журналов имеют уже и будут иметь своих собственных переводчиков. И в этой области произойдет, как уже происходят сейчас, разные перемены и перемещения сил, как и они происходят во всех областях человеческой деятельности при новых условиях — юридических и иных — осуществления и овеществления человеческого труда. Целесообразнее, разумнее, вообще говоря, ввести конвенционный режим, т. е. порядок и закон в эту область, где ныне царит полная анархия.
В первый момент после заключения конвенции произойдут, может быть, некоторые пертурбации в отношении переводчиков
