ніями, поставлены равноправно рефлексы, кончающіеся угнетеніемъ движеній. Если первымъ на нравственной почвѣ соотвѣтствуетъ совершеніе добрыхъ поступковъ, то вторымъ — сопротивленіе человѣка всякимъ вообще, a слѣдовательно и дурнымъ, порывамъ. Въ трактатѣ не было надобности говорить о добрѣ и злѣ; рѣчь шла о дѣйствіяхъ вообще и утверждалось лишь то, что при опредѣленныхъ данныхъ условіяхъ какъ дѣйствіе, такъ и угнетеніе дѣйствія происходятъ неизбѣжно, по закону роковой связи между причиной и эффектомъ. Гдѣ же тутъ проповѣдь распущенности?
Что же касается обвиненія въ томъ, что ученіемъ устраняется понятіе виновности и наказуемости, то по этому поводу пришлось высказаться въ 70-хъ годахъ въ Одессѣ, на обѣдѣ, который давалъ д-ръ Мюнхъ въ честь пріѣзда своего пріятеля, знаменитаго московскаго адвоката, имени котораго не припомню. Этотъ гость прямо сказалъ мнѣ, что я своимъ ученіемъ, уничтожая элементъ виновности, устраняю этимъ элементъ наказуемости. На это я отвѣтилъ такъ: утверждая невмѣняемость человѣку въ вину его дѣйствій вообще, я считаю одинаково невиновнымъ въ дѣяніи и преступника, и наказующую его власть; но преступленія, какъ зла, я не оправдываю; различныхъ степеней испорченности преступниковъ и ихъ непригодности къ жизни на свободѣ я не отрицаю; слѣдовательно, признаю за властью право ограждать общество отъ зла.
По возвращеніи въ 1863 году въ Петербургъ я началъ вести осѣдлую жизнь (сталъ, должно быть, богаче): нашелъ чистенькую квартиру изъ трехъ комнатъ, обзавелся нехитрымъ хозяйствомъ, обѣдалъ дома и сталъ даже изрѣдка зазывать пріятелей на вечера, которые въ шутку назывались «балами», такъ какъ, кромѣ освѣщенія комнатъ a giorno и чая со сластями отъ неизбѣжнаго въ то время для всѣхъ обитателей Литейной части Бабикова[1], ничего не полагалось. У Боткина же къ этому времени устроились извѣстныя изъ описанія его друга Н. А. Бѣлоголоваго субботы. У насъ обоихъ завязались новыя знакомства, и жизнь потекла на долгіе годы такъ, какъ она идетъ у всѣхъ рабочихъ вообще — недѣля за дѣломъ, а тамъ отдыхъ въ кружкѣ пріятелей. Пріятели наши того времени были все люди хорошіе, работники какъ мы, не нуждающіеся ни въ какихъ особенныхъ прикрасахъ къ послѣ-недѣльному
- ↑ Да и въ этомъ скромномъ угощеніи случались прорѣхи, которыя, по молодости публики, служили однако потѣхой, а не огорченіѣмъ. Дѣло въ томъ, что главный приказчикъ Бабикова былъ купецъ стараго закала и при всякомъ удобномъ случаѣ норовилъ подсунуть въ хорошее что-нибудь негодное и на укоры покупателя отвѣчалъ обыкновенно совершенно спокойно: „наше дѣло продать-съ, ваше дѣло смотрѣть-съ“. Все это было, конечно, извѣстно и моимъ гостямъ.
