то я хочу сказать, Ихментьевъ Василій... А позвольте спросить васъ... Какъ вы преподаете?! Какъ вамъ не стыдно?
Вҍдь вы получаете деньги не за то, чтобы дуться по ночамъ въ винтъ, пить водку и потомъ являться на уроки въ такомъ настроеніи, при которомъ никакая географія вамъ и въ голову нейдетъ...
— Я не буду... — тихо пролепеталъ учитель. — Это... не я... Я не виноватъ... Это Тачкинъ Максимъ приглашалъ меня къ себҍ на винтъ... Я и не хотҍлъ... а это онъ все.
Синюхинъ сердито хлопнулъ своей крохотной ладонью по каөедрҍ.
— Имҍйте въ виду, господинъ Ихментьевъ, что и шпіонства, предательства и доносовъ на вашихъ товарищей не допущу! Я не буду этого поощрять, какъ поощряли это въ свое время вы. Стыдно-съ! Ступайте на свое мҍсто и поразмыслите-ка хорошенько о вашемъ поступкҍ. Тачкинъ Максимъ!
— Здҍсь! — робко сказалъ Максимъ Иванычъ.
— Я знаю, что здҍсь. Пойдите-ка ближе... Вотъ такъ. Сейчасъ одинъ изъ вашихъ недостойныхъ товарищей насплетничалъ на васъ, будто-бы вы подбивали его играть въ карты. Можетъ быть, это и было такъ, но оно, въ сущности, меня не касается. Я не хочу мҍшаться въ вашу частную жизнь и вводить для этого какой-то нелҍпый внҍшкольный надзоръ за учителями — я стою выше этого! Но долженъ вамъ заявить, что ваше отношеніе къ дҍлу — ниже всякой критики!
— Почему же, Николай Степанычъ, — опустилъ голову учитель Тачкинъ. — Кажется, уроки я посҍщаю аккуратно.
— Да чортъ-ли мнҍ въ этой вашей аккуратности! — нервно вскричалъ Синюхинъ Николай. — Я говорю объ общемъ отношеніи къ дҍлу. Ваша сухость, вашъ формализмъ убиваютъ у учениковъ всякій интересъ къ наукҍ. Стыдитесь! У васъ такой интересный, увлекательный предметъ — что вы изъ него сдҍлали? Исторія народовъ преподается вами, какъ какое-то росписаніе поҍздовъ. А почему? По-
73
то я хочу сказать, Ихментьев Василий... А позвольте спросить вас... Как вы преподаете?! Как вам не стыдно? Ведь вы получаете деньги не за то, чтобы дуться по ночам в винт, пить водку и потом являться на уроки в таком настроении, при котором никакая география вам и в голову не идёт...
— Я не буду... — тихо пролепетал учитель. — Это... не я... Я не виноват... Это Тачкин Максим приглашал меня к себе на винт... Я и не хотел... а это он всё.
Синюхин сердито хлопнул своей крохотной ладонью по кафедре.
— Имейте в виду, господин Ихментьев, что и шпионства, предательства и доносов на ваших товарищей не допущу! Я не буду этого поощрять, как поощряли это в свое время вы. Стыдно-с! Ступайте на свое место и поразмыслите-ка хорошенько о вашем поступке. Тачкин Максим!
— Здесь! — робко сказал Максим Иваныч.
— Я знаю, что здесь. Пойдите-ка ближе... Вот так. Сейчас один из ваших недостойных товарищей насплетничал на вас, будто-бы вы подбивали его играть в карты. Может быть, это и было так, но оно, в сущности, меня не касается. Я не хочу мешаться в вашу частную жизнь и вводить для этого какой-то нелепый внешкольный надзор за учителями — я стою выше этого! Но должен вам заявить, что ваше отношение к делу — ниже всякой критики!
— Почему же, Николай Степаныч, — опустил голову учитель Тачкин. — Кажется, уроки я посещаю аккуратно.
— Да черт-ли мне в этой вашей аккуратности! — нервно вскричал Синюхин Николай. — Я говорю об общем отношении к делу. Ваша сухость, ваш формализм убивают у учеников всякий интерес к науке. Стыдитесь! У вас такой интересный, увлекательный предмет — что вы из него сделали? История народов преподается вами, как какое-то расписание поездов. А почему? По-
