нiемъ долго мялъ столыпинскую руку. Когда Столыпинъ вырвалъ ее, Меньшиковъ хихикнулъ и, довольный, сказалъ:
— Спасибо за то, что поздравили!
Потомъ Меньшиковъ ушелъ изъ редакцiи и долго бродилъ по улицамъ, подслушивая, что говорить народъ о его юбилеѣ.
Никто ничего не говорилъ. Только въ трамваѣ Меньшиковъ увидѣлъ одного человека, читавшаго «Новое Время».
Подсѣлъ къ нему и, хлопнувъ по своей статьѣ, радостно засмѣялся.
— Что вы думаете объ этой штукѣ?
Читавшiй сказалъ, что онъ думаетъ.
Меньшиковъ вышелъ изъ трамвая и долго шелъ безъ цѣли, бормоча про себя:
— Самъ ты старый болванъ! Туда же — въ критику пускается.
Вечеромъ сидѣлъ у кухарки на кухнѣ и разсказывалъ:
— Усталъ я за день отъ всего этого шума, поздравленiй, почестей… Начиная отъ швейцаровъ — до Столыпина — всѣ, какъ одинъ человѣкъ. А Столыпинъ… чудакъ, право. Схватилъ руку, трясетъ ее, трясетъ пожимаетъ — смѣхъ, да и только! Старикъ тоже — увидѣлъ меня, говорить: что нужно — проси! Отведи въ уголокъ и проси. Ей Богу, не вру! Хочешь, говорить, набавить — набавлю. Публика тоже… Въ трамваяхъ тоже… обсуждають статью.
Ночью онъ долго плакалъ.
