Приставъ такъ растерялся при видѣ вышедшей красавицы, что вскочилъ и, щелкнувъ каблуками, преувеличенно громко отрекомендовался:
— Крутиловъ, Валерiанъ Петровичъ!
— Да что вы!? Очень рада. У меня сына одного Валей зовутъ. Лукерья!
Явившейся кухаркѣ она приказала:
— Проведи понятыхъ и городовыхъ пока на кухню! Разогрѣй пирогъ, достань колбасы, огурцовъ… Водки тамъ, кажется, есть съ полчетверти… Однимъ словомъ, займись ими… А я похлопочу насчетъ ихъ благородiй!
Улыбнувшись смотрѣвшему на нее во всЬ глаза приставу, она выпорхнула.
Жандармскiй офицеръ, ошеломленый, открылъ ротъ и началъ:
— Извините, но…
За дверью послышался шумъ, возня, дѣтскiе голоса и въ комнату ворвались два ликующихъ сорванца лѣтъ пяти-шести.
— Обыскъ, обыскъ! У насъ обыскъ! — подпѣвали они въ тактъ прыжкамъ, — такимъ тономъ, будто радовались принесенному пирожному.
Одинъ, топая босыми ноженками, подбѣжалъ къ офицеру и ухватилъ его за палецъ.
— Здравствуй! Покатай меня на ногѣ, такъ: гопъ, гопъ!
Отецъ сокрушенно покачалъ головой.
— Ахъ вы, экспропрiаторы этакiе! Вы ужъ извините ихъ… Это ихъ въ Одессѣ у меня разбаловали. Обыски у меня бывали чуть не два раза въ недѣлю… ну, для нихъ и не было лучшаго удовольствiя. Подружились со всѣми… Вѣрите — шеколадъ стали имъ носить, игрушки…
Видя, что мальчикъ тянется губками къ его рыжимъ длиннымъ усамъ, жандармскiй офицеръ нагнулся и поцѣловалъ его.
Другой сидѣлъ верхомъ на колѣнѣ пристава, и, разсматривая погоны, дѣловымъ тономъ спрашивалъ:
