И выдвинулся изъ среды мужиковъ мудрѣшiй среди иихъ старикъ, Петръ Савельевъ Неуважай-Корыто.
Былъ онъ старикъ бѣлый, какъ лунь, и глупый, какъ колода.
— Цвѣточки собираешь, паршивецъ, — прохрипѣлъ мудрѣйшiй. — Брешетъ онъ, ребята! Холеру пущаетъ.
Авторитетъ стариковъ, бѣлыхъ, какъ лунь, и глупыхъ, какъ колода, всегда высоко стоялъ среди поселянъ…
— Правильно, Савельичъ!.. Хватай его, братцы… Заходи оттелева!
Студентъ завопилъ.
— Визгани, визгани еще, чертовъ сынъ! Можетъ, дьяволъ, — твой батя — и придетъ тебѣ на выручку. Обыскивай его, дядя Миняй! Нѣтъ ли порошку какого?
Порошокъ нашелся.
Хотя онъ былъ зубной, но такъ какъ чистка зубовъ у поселянъ села Гоголевки происходила всего разъ въ недѣлю у казенной винной лавки и то — самымъ примитивнымъ способомъ, то культурное завоеванiе, найденное у студента въ карманѣ, завернутымъ въ бумажку, — съ наглядностью удостовѣрило въ глазахъ поселянъ злокозненность студента.
— Вотъ онъ, порошокъ-то! Холерный… Какъ, ребята, располагаете: потопить парня, али такъ, помять?
Обѣ перспективы оказались настолько не заманчивыми для студента, что онъ сказалъ:
— Что вы, господа! Это простой зубной порошокъ. Онъ не вредный… Ну, хотите — я съѣмъ его?
— Брешешь! Не сѣшь.!
— Увѣряю васъ! Съѣмъ — и мнѣ ничего не будетъ.
— Все равно, погибать ему, братцы. Пусть слопаетъ!
Студентъ сѣлъ посрединѣ замкнутаго круга и примялся уписывать за обѣ щеки зубной порошокъ.
Болѣе сердобольныя бабы, глядя на это, плакали навзрыдъ и шептали про себя:
— Смерть-то какую, болѣзный, принимаетъ! Молоденькiй такой… а безъ покаянiя.
