— Надо принять мҍры, — сказалъ тесть, надҍвая шапку. — Ты у него отними и спрячь газеты, а я забҍгу въ полицію, заявку господину приставу сдҍлаю.
Ивановъ сидҍлъ въ креслҍ, мрачный, небритый, и, на глазахъ у всҍхъ, лҍвҍлъ. Тесть съ женой Иванова стояли въ углу, молча, смотрҍли на Иванова, и въ глазахъ ихъ сквозилъ ужасъ и отчаяніе.
Вошелъ приставъ.
Онъ потеръ руки, вҍжливо раскланялся съ женой Иванова и спросилъ мягкихмъ баритономъ:
— Ну, какъ нашъ дорогой больной?
— Лҍвҍетъ!
— А-а! — сказалъ Ивановъ, поднимая на пристава мутные, больные глаза. — Представитель отживающаго полицейско-бюрократическаго режима! Намъ нужна закономҍрность…
Приставъ взялъ его руку, пощупалъ пульсъ и спросилъ:
— Какъ вы себя сейчасъ чувствуете?
— Мирнообновленцемъ!
Приставъ потыкалъ пальцемъ въ голову Иванова:
— Не готово еще… Не созрҍлъ! А вчера какъ вы себя чувствовали?
— Октябристомъ — вздохнулъ Ивановъ. — До обҍда — правымъ крыломъ, а послҍ обҍда лҍвымъ…
— Гм… плохо! Болҍзнь прогрессируетъ сильными скачками…
Жена упала тестю на грудь и заплакала.
— Я, собственно, — сказалъ Ивановъ, — стою за принудительное отчужденіе частновладҍльч…
— Позвольте! — удивился приставъ. — Да это кадетская программа…
Ивановъ съ протяжнымъ стономъ схватился за голову.
