Кораблевъ поднялъ отъ книжки измученное, страдальческое лицо.
— И такъ далҍе. Понимаешь-ли — я очень хитеръ, увертливъ, но иногда бываютъ моменты, когда я чувствую себя летящимъ въ пропасть... Частенько случалось, что я Китти называлъ «дорогой единственной своей Настей», а Надежду Павловну просилъ, чтобы славная Маруся не забывала своего вҍрнаго возлюбленнаго. Въ тҍхъ слезахъ, которыя исторгались послҍ подобныхъ случаевъ, можно было бы съ пользой выкупаться.
Однажды Лялю я назвалъ Соней и избҍжалъ скандала только тҍмъ, что указалъ на это слово, какъ на производное отъ слова «спать». И, хотя она ни капельки не была сонная, но я побҍдилъ ее своей правдивостью. Потомъ уже я рҍшилъ всҍхъ поголовно называть дусями, безъ имени, благо, что около того времени пришлось мнҍ встрҍтиться съ дҍвицей, по имени Дуся (прекрасные волосы и крошечныя ножки. Люб. театръ. Автомоб. ненавидитъ. Остерег. автомоб. и упомин. о Настҍ. Подозрҍв.).
Я помолчалъ.
— А онҍ... тебҍ вҍрны?
— Конечно. Такъ же, какъ я имъ. И каждую изъ нихъ я люблю по своему за то, что есть у нея хорошаго. Но шестеро — это тяжело до обморока. Это напоминаетъ мнҍ человҍка, который когда собирается обҍдать, то супъ у него находится на одной улицҍ, хлҍбъ на другой, а за солью ему приходится бҍгать на дальній конецъ города, возвращаясь опять за жаркимъ и дессертомъ въ разныя стороны. Такому человҍку, такъ же, какъ и мнҍ, приходилось бы день-деньской носиться, какъ угорҍлому, по всему городу, всюду опаздывать, слышать упреки и насмҍшки прохожихъ... И во имя чего?!.
Я былъ подавленъ его разсказомъ. Помолчавъ, всталъ и сказалъ:
— Ну, мнҍ пора. Ты остаешься здҍсь, у себя?
— Нҍтъ, — отвҍчалъ Кораблевъ, безнадежно смотря на часы. — Сегодня мнҍ въ половинҍ седьмого нужно провести
Кораблёв поднял от книжки измученное, страдальческое лицо.
— И такъ далее. Понимаешь-ли — я очень хитёр, увёртлив, но иногда бывают моменты, когда я чувствую себя летящим в пропасть... Частенько случалось, что я Китти называл «дорогой единственной своей Настей», а Надежду Павловну просил, чтобы славная Маруся не забывала своего вернаго возлюбленного. В тех слезах, которые исторгались после подобных случаев, можно было бы с пользой выкупаться.
Однажды Лялю я назвал Соней и избежал скандала только тем, что указал на это слово, как на производное от слова «спать». И, хотя она ни капельки не была сонная, но я победил её своей правдивостью. Потом уже я решилъ всех поголовно называть дусями, без имени, благо, что около того времени пришлось мне встретиться с девицей, по имени Дуся (прекрасные волосы и крошечные ножки. Люб. театр. Автомоб. ненавидит. Остерег. автомоб. и упомин. о Насте. Подозрев.).
Я помолчал.
— А они... тебе верны?
— Конечно. Так же, как я им. И каждую из них я люблю по своему за то, что есть у неё хорошего. Но шестеро — это тяжело до обморока. Это напоминает мне человека, который когда собирается обедать, то суп у него находится на одной улице, хлеб на другой, а за солью ему приходится бегать на дальний конец города, возвращаясь опять за жарким и десертом в разные стороны. Такому человеку, так же, как и мне, приходилось бы день-деньской носиться, как угорелому, по всему городу, всюду опаздывать, слышать упреки и насмешки прохожих... И во имя чего?!.
Я был подавлен его рассказом. Помолчав, встал и сказал:
— Ну, мне пора. Ты остаёшься здесь, у себя?
— Нет, — отвечал Кораблёв, безнадежно смотря на часы. — Сегодня мне в половине седьмого нужно провести
