СТИХОТВОРЕНІЯ НИКОЛАЯ МИХАЙЛОВИЧА ЯДРИНЦЕВА.
правитьИзвѣстный сибирскій публицистъ и писатель H. М. Ядринцевъ, умершій въ 1894 г., не былъ поэтомъ въ точномъ смыслѣ. Его стихотворенія, очень немногія по количеству, носятъ совершенно случайный характеръ и, очевидно, являлись удовлетвореніемъ минутныхъ порывовъ въ стихотворной формѣ подъ вліяніемъ лирическаго или юмористическаго настроенія, — тѣмъ болѣе, что и его проза часто становилась музыкальной, изящной и размѣренной, какъ стихи. Въ душѣ его жили истинно художественные инстинкты, благодаря которымъ все, во что онъ вѣрилъ, что любилъ, чему поклонялся — облекалось въ художественные образы. Такимъ воплощеніемъ его фантазіи была его родная Сибирь, которую онъ постоянно рисовалъ молодой красавицей, то страдающей, то дремлющей, то униженной, то очаровательной въ ея юной, нетронутой красотѣ. Онъ обращается къ ней со словами: «дорогая, безцѣнная, возлюбленная!» Онъ говоритъ: «всю жизнь я слѣдилъ за нею, всю жизнь я кидалъ ей цвѣты, всю жизнь посылалъ горячіе поцѣлуи, не заботясь, чтобы она знала имя поклонника, не требуя награды»… Онъ часто шутя сравнивалъ себя съ средневѣковымъ рыцаремъ и называлъ Сибирь «дамой своего сердца», во имя которой онъ всю жизнь боролся и страдалъ.
Его дама не была къ нему милостива. «Сколько разъ, — говорилъ онъ, — я закаивался возвращаться въ Сибирь, возвращаться, по крайней мѣрѣ, до тѣхъ поръ, пока возможно будетъ хоть малѣйшее существованіе тамъ человѣка въ настоящемъ, а не въ фиктивномъ смыслѣ, пока создастся хоть какая-нибудь нравственная атмосфера. Зачѣмъ? къ чему это возвращаться? — говорилъ я себѣ, и силился вырвать изъ груди своей эту старую привязанность, эту жгучую больную тоску. Однако, сколько я ни боролся съ собой, какъ хорошо ни сознавалъ, что изъ нашей встрѣчи ничего не выйдетъ, кромѣ рокового недоразумѣнія, комическаго столкновенія и празднаго зрѣлища для равнодушнаго общества, сколько я ни раздумывалъ, что послѣ многихъ мытарствъ встрѣчу, вмѣсто родственныхъ объятій, знакомый крикъ „ату его!“ — тѣмъ не менѣе, я все-таки возвращался»… (В. О. 1884 г., № 24).
Онъ зналъ всѣ недостатки своей страны, и иногда съ грустнымъ добродушіемъ набрасывалъ юмористическія картинки, какъ, напр., приводимые ниже «Сибирскіе мотивы». Онъ умѣлъ отыскивать въ этомъ краю, съ столь странною печальною судьбой, стороны, въ которыхъ ему свѣтилось лучшее будущее. Онъ вѣрилъ въ будущее родины, любилъ ее горячей, беззавѣтной любовью, и часто высказывалъ желаніе умереть въ родной землѣ подъ «родными желтыми лиліями». Какой глубокой нѣжностью звучатъ его слова: «наступитъ тишина, безмолвіе смерти… И когда-нибудь я удалюсь отъ тебя, моя родина. Не услышишь ты моего голоса, но легче ли тебѣ будетъ, дорогая?..» (В. О. 1884 г., № 24).
Приводимыя ниже стихотворенія, найденныя въ его посмертныхъ бумагахъ, отражаютъ эти же мотивы. И если можно ихъ критиковать со стороны невыдержанности и необработанности формы, то, опять повторяемъ, — онъ, вѣдь, и не былъ творцомъ-поэтомъ[1].
СИБИРСКІЕ МОТИВЫ.
правитьНа родимую сторонку
Ѣду къ празднику въ село,
Но родимую дорожку
Всю-то снѣгомъ замело.
Изъ ухаба да въ ухабы,
Изъ нырка несетъ въ нырокъ.
Стали лошади въ канавѣ,
На боку лежитъ возокъ,
Ѣхалъ къ сроку — не доѣхалъ,
Цѣлъ сбирался быть — избитъ,
Распроклятая дорожка!
Такъ ямщикъ ее язвитъ.
Сталъ обозъ — глядишь, въ сугробѣ;
На подмогу — кошева. *)
Сразу срѣзали два мѣста **).
Здѣсь нажива дешева!
Дорога дорожка эта.
Правятъ изъ году года,
Но проходу и проѣзду
Не бываетъ никогда.
Мужики затылокъ чешутъ,
Проѣзжающій — бока,
Лишь исправникамъ дорожка
И доходна, и гладка.
- ) Обозы съ чаемъ, идущіе по Иркутскому тракту, нерѣдко подвергаются нападенію лихихъ людей, которые, пользуясь пасмурной погодой, ночной темнотой или ротозѣйствомъ ямщиковъ, ловко срѣзываютъ цибики съ чаемъ и увозятъ. Эта воры подъѣзжаютъ къ обозу въ «кошевыхъ», т. е. въ глубокихъ саняхъ, бока которыхъ обиты рогожей или войлокомъ.
- ) Мѣстомъ или цибикомъ называется ящикъ, сшитый изъ сырой коровьей шкуры шерстью внутрь; въ такихъ ящикахъ чай идетъ отъ Кяхты до Нижегородской ярмарки.
ЖАЛОБА.
правитьЗдѣсь въ деревнѣ Семилужной
Родился писатель скромный,
И живи онъ тихо, мирно,
Былъ бы онъ талантъ огромный *).
По писатель Семилужной
Угодилъ подъ чью-то лапу
И, какъ слѣдуетъ, былъ высланъ
Изъ селенья по этапу.
Съ этихъ поръ въ село родное
Ходитъ тайно на свиданье
И съ бродягами у оконъ
Проситъ скромно подаянья.
Въ Семилужной пѣсни, пляски,
Въ Семилужной плачъ и вой,
Засѣдательская встряска,
Кражи, буйства и разбой **).
А писатель добродушный ***),
Весь избитъ, и хилъ, и старъ,
Все такой же благодушный,
Славитъ прелесть Семилужной.
- ) H. М. Ядринцевъ провелъ дѣтскіе годы въ Томскѣ и изъ имени пригородной деревни составилъ свой псевдонимъ Семилуженскій; подъ писателемъ, родившимся въ д. Семилужной, онъ, конечно, разумѣетъ себя, но въ дѣйствительности онъ родился въ г. Омскѣ и въ данномъ стихотвореніи подъ деревней подразумѣвается Сибирь.
- ) Намеки на послѣдствія штрафной колонизаціи Сибири.
- ) Намекъ на другой псевдонимъ Ник. Михайловича: «Добродушный сибирякъ», который онъ придумалъ изъ подражанія «Добродушному господину», псевдониму другого сибиряка Григ. Зах. Елисѣева.
ВОЗВРАЩЕНІЕ КРЕСТОНОСЦА.
правитьОнъ вернулся утомленный,
Солнцемъ гоби *) опаленный,
Сбросилъ съ плечъ свой плащъ походный,
Снявъ тяжелый крестъ и мечъ
И предъ дамой, преклоненный,
Говоритъ такую рѣчь:
— Я пришелъ къ-тебѣ все тотъ же,
Та жъ печаль туманитъ взоръ.
Въ безднахъ горя не схоронишь,
Не закинешь въ выси горъ.
Если знаешь тайну жизни:
Какъ забыться, — научи!
Укроти мой духъ мятежный
И рукой своею нѣжной,
Раны сердца залѣчи!..
- ) Слово «гоби» по монгольски значитъ пустыня или вѣрнѣе всякая равнина, что фактически въ Средней Азіи совпадаетъ. Въ монгольскомъ словарѣ «гоби» нарицательное, и только въ нашихъ географіяхъ ему придается значеніе имени собственнаго для центральной монгольской пустыни.
ПѢСНЯ СЪ ОКРАИНЫ.
правитьРано Русь схоронила пѣвца,
Рано смолкли навѣкъ его пѣсни…
О, проснися, Некрасовъ, воскресни!
Ты не все еще спѣлъ до конца,
Ты не спѣлъ о странѣ, что забыта,
Что слезами и кровью полита,
Гдѣ сама чуть не стонетъ земля,
Гдѣ все глухо, темно, какъ въ могилѣ,
Гдѣ царитъ въ полной славѣ и силѣ
Произволъ безграничный рубля…
Пробудись въ поученіе міру,
Вновь возьми свою чудную лиру
И могучую пѣсню запой,
Какъ въ добычу хищенью оставленъ,
Темной силой и скованъ, и сдавленъ
Дремлетъ издавна край нашъ родной,
Какъ страны дорогія надежды
Попираютъ ногами невѣжды,
Набивая бездонный карманъ.
Все, что честно то сжато, забито,
И царитъ властелиномъ открыто
Беззастѣнчивый, наглый обманъ!..
И теперь, когда общаго стона
Отголосокъ донесся до трона
Изъ промерзнувшихъ тундръ, изъ тайги,
Пусть напомнитъ всѣмъ лира поэта,
Что средь ночи предъ часомъ разсвѣта
Всего больше опасны враги;
Чтобъ послѣднія мрака минуты
Не пришлись намъ и горьки, и люты —
Пусть скорѣе настанетъ разсвѣтъ!..
Точно саваномъ тьмою одѣта, ждетъ
Сибирь луча правды и свѣта…
Пробудись и напомни, поэтъ!..
Но умолкла навѣкъ твоя лира.
И я слышу изъ лучшаго міра
Твой, ужъ сказанный, скорбный отвѣтъ,
Тотъ, что прежде ты молвилъ Россіи:
«И погромче насъ были витіи»…
Только отклика жалобамъ нѣтъ!..
Сибирякъ.
- ↑ Подстрочныя примѣчанія къ стихотвореніямъ сдѣланы Г. Н. Потанинымъ.