Нѣмецкіе поэты въ біографіяхъ и образцахъ. Подъ редакціей Н. В. Гербеля. Санктпетербургъ. 1877.
1. Потонувшій замокъ. — Ѳ. Миллера
2. Гармонія жизни. — А. Ротчева
Обладая несравненно болѣе поэтическимъ талантомъ, чѣмъ старшій его братъ, Фридрихъ Шлегель уже по этому одному занимаетъ видное мѣсто въ литературѣ; но значеніе его не меньше и въ публицистской дѣятельности на ряду съ братомъ. Можно смѣло сказать, что если въ общихъ ихъ трудахъ о романтизмѣ задача разрушить старыя вѣрованія исполнена была преимущественно Августомъ Шлегелемъ, то трудъ построить и формулировать новыя воззрѣнія достались на долю его младшаго брата, Фридриха, который родился 10-го марта 1772 года въ Гановерѣ и предназначался въ молодости своимъ отцомъ къ купеческому званію. Скоро однако почувствовалъ онъ такое отвращеніе къ предназначенной ему карьерѣ, что отецъ былъ вынужденъ позволить ему оставить мѣсто въ коммерческой конторѣ и начать серьёзное ученіе въ гёттингенской школѣ. Перейдя затѣмъ въ Лейпцигскій университетъ, молодой Шлегель получилъ тамъ дипломъ доктора философіи. Занимаясь также филологіей, онъ скоро и въ этой отрасли знаній сталъ однимъ изъ передовыхъ учоныхъ своего времени, посвятивъ себя преимущественно изученію греческой и рижской литературъ. Въ 1802 году Шлегель читалъ въ Парижѣ съ большимъ успѣхомъ лекціи о философіи. Позднѣе онъ перешолъ въ католичество вмѣстѣ съ своей женой, что позволило ему сдѣлать карьеру въ Вѣнѣ, гдѣ, благодаря вліянію Меттерниха, онъ получилъ мѣсто секретаря въ государственной канцеляріи. Во время войны съ Наполеономъ, Шлегель, находясь въ главной квартирѣ эрцгерцога Карла, писалъ пламенныя прокламаціи къ народу, имѣвшія большой успѣхъ. Въ преклонныхъ лѣтахъ онъ снова вернулся къ тихимъ научнымъ занятіямъ, причёмъ сталъ читать лекціи о новой исторіи и о новой и древней литературѣ, и издавать журналъ подъ заглавіемъ: «Нѣмецкій Музеумъ». Довѣріе къ нему Меттерниха было такъ велико, что въ 1815 году онъ былъ назначенъ посольскимъ секретарёмъ при Германскомъ Союзѣ во Франкфуртѣ. Послѣдніе годы жизни Шлегель провёлъ въ Вѣнѣ и умеръ въ Дрезденѣ отъ апоплексическаго удара 12-го января 1820 года. Не смотря на его глубокія познанія въ древнихъ литературахъ, слѣдуетъ замѣтить, что, какъ самостоятельный поэтъ, Шлегель успѣлъ менѣе воспользоваться этими познаніями, сравнительно съ своимъ братомъ. Но причина этому лежитъ именно въ томъ, что, обладая болѣе поэтическимъ талантомъ, онъ естественно былъ менѣе склоненъ подчиняться въ своихъ сочиненіяхъ чужому вліянію. Свои критическія воззрѣнія на греческую жизнь Шлегель преимущественно выразилъ въ своёмъ извѣстномъ романѣ «Люцннда», въ которомъ онъ, между прочимъ, выставляетъ личность гетеръ какъ идеалъ высшаго развитія и общечеловѣческой образованности. Узкость этого взгляда, безъ сомнѣнія, явствуетъ сама собой. Подобнаго рода эксцентрическія мнѣнія встрѣчаются у Шлегеля на каждомъ шагу. Такъ, напримѣръ, римская церковь является у него идеаломъ общественнаго устройства. Если вспомнить, однако, что ложность его взглядовъ выкупалась поэтической обработкой сюжета, то становится понятнымъ, почему онъ имѣлъ такое вліяніе на современниковъ, хотя въ сочиненіяхъ его поэтъ часто пожиналъ лавры въ ущербъ учоному. Пылкій и горячій по природѣ, онъ жадно ухватывался за каждую мысль, и былъ очень склоненъ видѣть во всёмъ одну хорошую сторону. Этимъ свойствомъ характера объясняется, а частью и оправдывается его переходъ въ католицизмъ и увлеченіе Меттернихомъ. О томъ, что его взгляды на устройство общества ложны въ самомъ основаніи, конечно нечего распространяться. Онъ постоянно смѣшивалъ форму съ содержаніемъ и блескъ первой часто заслонялъ передъ нимъ мрачныя стороны второго, но всё-таки нельзя не сознаться, что подобная честная натура, искавшая во всёмъ хорошаго, не могла не нравиться современномъ и не увлекать ихъ силою талантливой діалектики.
Мистическій взглядъ на жизнь Шлегель перенёсъ и въ свои поэтическія произведенія, гдѣ, конечно, взглядъ этотъ былъ болѣе умѣстенъ, чѣмъ въ учоныхъ его трудахъ. Такого рода направленіе естественно уживалось лучше всего съ лирической поэзіей, и вотъ почему
Шлегель-лирикъ безспорно заслоняетъ драматурга и романиста. Его «Голоса Любви», «Ясные Вечера» и прочія лирическія произведенія будутъ всегда занимать видныя мѣста въ сборникахъ поэтическихъ произведеній; но и въ нихъ, на-ряду съ истинно-поэтическими чертами, порой сквозитъ ложность взглядовъ, едва авторъ начинаетъ распространяться о недоступныхъ его пониманію вопросахъ жизни. Къ лучшимъ произведеніямъ Шлегеля принадлежатъ безспорно тѣ, гдѣ, увлёкшись сюжетомъ, онъ просто проводитъ передъ читателемъ рядъ поразившихъ его образовъ, не вдаваясь въ ихъ внутреннюю оцѣнку. Къ такимъ принадлежатъ, напримѣръ, его патріотическія пѣсни и между ними въ особенности: «Гимнъ чести» и «Баллада изъ жизни средневѣковыхъ рыцарей». Прочія изъ его поэтическихъ произведеній грѣшатъ всѣ ложностью и узкостью взгляда, выражающагося часто до-того рельефно, что за нимъ теряются истинно-поэтическія черты. Такъ его знаменитая «Пѣсня къ свободѣ» способна увлечь развѣ только неоперившагося юношу, а сочиненія, носящія религіозный характеръ, уже совершенно невыносимы для всякаго мало-мальски развитаго человѣка.
Подобно брату, Фридрихъ Шлегель занимался поэзіею южныхъ народовъ. Вліяніе этихъ литературъ преимущественно отразилось въ его драмѣ «Аларкосъ» и поэмѣ «Роландъ». Свои же учоныя сочиненія Шлегель началъ съ монографіи «О школахъ греческой поэзіи». Сочиненіе это имѣло очень большой успѣхъ между современниками, что побудило автора продолжать начатое дѣло, плодами чего были два другихъ большихъ сочиненія: «Историческое обозрѣніе греческихъ и римскихъ древностей» и «Исторія поэзіи грековъ и римлянъ». Глубокія научныя познанія автора разсыпаны щедрою рукою во всѣхъ этихъ трудахъ, и хотя собственныя его сужденія часто отличаются, какъ было сказано выше, односторонностью, но недостатокъ этотъ достаточно вынувши ясностью изложенія предмета и обиліемъ приведённыхъ фактовъ. Послѣдовавшія затѣмъ его чтенія объ исторіи литературъ древнихъ и новыхъ должны были, по замыслу автора, быть достойнымъ продолженіемъ первыхъ трудовъ, но, къ сожалѣнію, мертвящее вліяніе того ложнаго взгляда на вещи, которое было слѣдствіемъ перехода автора въ католицизмъ, сдѣлало изъ этой книги скорѣе панегирикъ этому послѣднему, чѣмъ здравое и достойное истиннаго учонаго изложеніе задуманнаго предмета. Этотъ несчастный взглядъ нашолъ себѣ мѣсто даже въ слѣдующемъ единеніи Шлегеля: «О языкѣ и мудрости индусовъ», гдѣ, вопреки всякой видимой возможности, Шлегель умудрился провести свои излюбленныя идеи о папствѣ и Римской Церкви. Тонкая и умная діалектика Шлегеля лучше всего выразилась въ его «Чтеніяхъ о новой исторіи», гдѣ онъ сумѣлъ съ такимъ искусственъ подобрать и сгруппировать факты, оправдывающіе, но его мнѣнію, усвоенные изъ взгляды, что даже строго-предубѣждённый читатель не можетъ не отнестись сочувственномъ этимъ увлеченіямъ дѣйствительно великаго ума, пошедшаго, къ несчастію, по ложной дорогѣ. Въ своей «Философіи исторіи» Шлегель пытался установить и оправдать свои взгляды съ философской точи зрѣнія, причёмъ впалъ окончательно въ софистику, пытаясь защитить то, что не имѣло въ самомъ себѣ достаточной силы для своего оправданія.
«Полное собраніе сочиненій Фридриха Шлегеля» было издано, подъ личнымъ наблюденіемъ автора, въ Вѣнѣ, въ десяти томахъ, въ теченіи 1822—1825 годовъ. Изъ сочиненій его на русскій языкъ было переведено всего одно, именно: «Исторія древней и новой литературы». Переводъ съ нѣмецкаго. Двѣ части. Спб. 1829—1830. Изданіе 2-е — Спб. 1834.
I.
ПОТОНУВШІЙ ЗАМОКЪ.
Въ лѣсу близь Аyдернаха есть озеро одно;
Его нѣтъ безмятежнѣй, но глубоко оно.
На нёмъ когда-то замокъ на островѣ стоялъ,
Но съ грохотомъ и стономъ въ пучину онъ упалъ.
Въ томъ мѣстѣ не достанетъ никто до дна тѣхъ водъ,
И всё живое тянетъ въ себя водоворотъ.
Разъ берегомъ шли двое. Ужъ вечеръ наступалъ.
Имъ повстрѣчался странникъ и такъ онъ имъ сказалъ:
«Не знаете ль преданья далёкихъ тѣхъ времёнъ,
Какъ былъ какой-то вѣнокъ въ волнахъ здѣсь погребёнъ?
Давно скитаясь, прибылъ изъ дальней я страны
И всюду собираю преданья старины.»
И младшій незнакомцу на это отвѣчалъ:
"Охотно разскажу я всё тё, о чёмъ слыхалъ.
Тутъ былъ когда-то замокъ; въ нёмъ добрый рыцарь жилъ;
Но въ горѣ и кручинѣ онъ дни свои влачилъ.
«Тоски его причины никто не могъ узнать:
За предковъ ли, несчастный, онъ долженъ былъ страдать,
Иль за свои проступки былъ въ бездну увлечёнъ —
То недоступно знанью, то тайна для племёнъ.»
О рыцарѣ и замкѣ такъ младшій говорилъ,
И странникъ неизвѣстный его благодарилъ.
Но старшій тутъ воскликнулъ: "нельзя такъ говорить:
За что понёсъ кто кару, не намъ о томъ судитъ.
"То правда, намъ опасны тѣ духи подъ водой,
Но вѣдь они не властны надъ тѣмъ, кто чистъ душой.
То рыцарь былъ достойный, про то весь знаетъ свѣтъ;
Въ сказаніяхъ народныхъ весь родъ его воспѣтъ.
"Но гнётъ тоски глубокой такъ грудь его сжималъ,
Что онъ во глушь пустыни отъ свѣта убѣжалъ,
И пѣсня волнъ отрада теперь лишь для него,
И плещутъ, бьются волны, дробясь о грудь его.
"Но грустно подъ водою ихъ слышать вѣчный стонъ
Тому, кто злой судьбою былъ въ бездну увлечёнъ.
Предъ нимъ, какъ бы въ видѣньи, былое возстаётъ,
Про жизнь земного міра волна ему поётъ.
"Кто умеръ въ настоящемъ, тотъ будущность узналъ;
Всѣ узы этой жизни порвалъ прохладный валъ.
Кто въ жизненныхъ невзгодахъ духъ бодрый сохранилъ,
Тотъ всѣ задачи жизни на вѣки разрѣшилъ.
"Моё жъ такое мнѣнье: пѣвецъ тотъ рыцарь былъ;
Изъ зависти за пѣнье духъ водъ его сгубилъ.
Не видимъ ли, какъ гибнетъ прекрасное всегда?
Какъ звуки, изчезаютъ на вѣки, безъ слѣда.
«Кто испыталъ былое, кто будущность проникъ,
Тотъ видитъ только въ небѣ надежды свѣтлый ликъ,
И міръ земной враждебно ему за это мститъ,
Маня его коварно, гдѣ смерть ему грозитъ.»
Но вотъ они всѣ трое вступили въ тёмный боръ
И незнакомецъ-странникъ сказалъ, потупя взоръ:
«Коль пѣнье вамъ пріятно, я пѣснями богатъ,
Вамъ ими наслажденье доставить буду радъ.»
И звуки раздалися тогда со всѣхъ сторонъ:
То издали неслися чуть слышно, будто стонъ,
То, какъ волна, шумѣли, захватывая духъ,
То трепетъ возбуждали, то вновь плѣняли слухъ.
Вдругъ странникъ передъ ними исчезъ, лишь по волнамъ
Его понёсся образъ къ далёкимъ берегамъ,
И страшно, и пріятно увидѣть было имъ,
Какъ съ шумомъ, пѣнясь, волны помчались вслѣдъ за нимъ.
Ѳ. Миллеръ.
II.
ГАРМОНІЯ ЖИЗНИ.
ЛЕБЕДЬ.
Вся жизнь моя, по влагѣ протекая,
Скрывается съ игривою струёй,
Лишь образъ мой, какъ тѣнь переметая,
Рисуется на зыби голубой.
ОРЕЛЪ.
Къ жилищу бурь своею властью
На мощныхъ возносясь крылахъ,
Смѣюсь я грозному ненастью…
Мой домъ въ туманахъ и снѣгахъ.
ЛЕБЕДЬ.
Прохладную росу глотая жадно,
Безбрежностью стремлюсь упиться я,
И предаюсь забвенію отрадно
На зеркальной водѣ съ закатомъ дня.
ОРЕЛЪ.
Мой взоръ отважно вопрошаетъ —
Разитъ ли гибелью гроза?
Когда въ мгновенье зажигаетъ
Она дремучіе лѣса…
ЛЕБЕДЬ.
Проникнутый таинственною силой,
Слетѣлъ съ небесъ я къ Ледѣ молодой —
И въ мигъ её блаженства чувствъ лишило,
Лишь до меня коснулася рукой.
ОРЕЛЪ.
Ничтожна прелестію Леда —
Не мнѣ предъ ней склоняться въ прахъ.
Я нёсъ къ Олимпу Ганимеда
Въ держащихъ молнію когтяхъ.
ЛЕБЕДЬ.
Съ предчувствіемъ на звѣзды я взираю,
И, волю давъ мечтаніямъ моимъ,
Я въ свѣтлый міръ невольно улетаю,
Желаніемъ невидимымъ томимъ.
ОРЕЛЪ.
Я съ раннихъ дней привыкъ безъ страха
Парить къ безоблачнымъ странамъ,
Я презираю узы праха,
Я близокъ силою къ богамъ.
ЛЕБЕДЬ.
Пройдя свой вѣкъ спокойно, незамѣтно,
Я при концѣ печали слёзъ не лью,
Встрѣчаю смерть съ улыбкою привѣтной
И звучно пѣснь прощальную пою.
ОРЕЛЪ.
Я мчусь въ селеніе святое,
Когда слабѣетъ жизнь моя,
И, гордо разорвавъ земное,
Какъ Фениксъ, возрождаюсь я.
А. Ротчевъ.