СБОРНИКЪ
ЛУЧШИХЪ ПОЭТИЧЕСКИХЪ ПРОИЗВЕДЕНІЙ
СЛАВЯНСКИХЪ НАРОДОВЪ
править
ИЗДАВШІЙ ПОДЪ РЕДАКЦІЕЮ
НИК. ВАС. ГЕРБЕЛЯ
САНКТПЕТЕРБУРГЪ
1871ПОЛЬСКІЕ ПОЭТЫ.
правитьИзъ поэмы «Янъ Бѣлецкій». — П. Козлова
Изъ поэмы «Монахъ». — П. Козлова
1. Исповѣдь
2. Тѣнь Зары
Ю. СЛОВАЦКІЙ.
правитьЮлій Словацкій, сынъ Евгенія Словацкаго, профессора словесности въ Виленскомъ университетѣ, родился 11-го (23-го) августа 1809 года въ г. Кременцѣ, Волынской губерніи. Онъ съ самой ранней молодости сталъ обнаруживать необыкновенныя способности, а восьми лѣтъ уже читалъ латинскихъ и греческихъ классиковъ въ подлинникѣ. Въ 1824 году Словацкій поступилъ въ Виленскій университетъ, окончилъ въ нёмъ полный курсъ и въ 1829 году вступилъ въ государственную службу по министерству финансовъ. Около этого времени онъ написалъ свои двѣ первыя трагедіи, «Марія Стюартъ» и «Миндовъ», и повѣсть изъ времёнъ тевтонскихъ войнъ «Гуго». Всё это было напечатано уже послѣ польской революціи 1831 года, въ Парижѣ; но ни трагедіи, ни повѣсть не имѣли успѣха, такъ-какъ первая сильно напоминала Шиллера, а «Миндовъ» и «Гуго» были ни что иное, какъ рабское подражаніе «Гражинѣ» и «Конраду Валенроду» Мицкевича. Затѣмъ, Словацкій принималъ дѣятельное участіе въ польской революціи 1831 года, по окончаніи которой поселился въ Парижѣ и посвятилъ всего себя литературѣ. Послѣдовалъ цѣлый рядъ поэмъ, написанныхъ имъ отчасти во время революціи, отчасти уже въ Парижѣ. Это были: эпическая поэма «Янъ Бѣлецкій», отрывокъ изъ которой, въ переводѣ Козлова, помѣщонъ въ нашемъ изданіи, стихотворная повѣсть «Змѣя», «Ламбро», разсказъ въ стихахъ, взятый изъ жизни греческихъ корсаровъ, и, наконецъ, повѣсти «Арабъ» и «Монахъ», отрывокъ изъ которой, въ русскомъ переводѣ, также помѣщёнъ въ нашемъ изданіи. Въ 1836 году онъ переѣхалъ въ Швейцарію, гдѣ написалъ свою драматическую поэму «Кордіянъ», имѣвшую большой успѣхъ. Затѣмъ, Словацкій посѣтилъ Италію, Египетъ и Іерусалимъ, а въ 1838 году вернулся въ Парижъ, гдѣ прожилъ цѣлыхъ три года безвыѣздно. Эти годы можно назвать самыми плодотворными въ его жизни. Не исчисляя всего имъ написаннаго въ это время, довольно будетъ сказать, что онъ въ эти три года создалъ три знаменитѣйшія свои произведенія, упрочившія его славу: трагедіи «Мазепа» и «Балладина» и неоконченный эпосъ «Беньовскій», въ родѣ Байроновскаго «Донъ-Жуана». Вообще, Словацкій имѣетъ почти такое же значеніе въ литературѣ польской, какое Гейне въ нѣмецкой и Байронъ въ европейской. Онъ былъ одарёнъ огненнымъ и въ высшей степени подвижнымъ воображеніемъ, способнымъ создать идеалы, и ѣдкимъ остроуміемъ, никого и ничего не щадившимъ, съ которымъ онъ осмѣивалъ всѣ идеалы и кумиры, всѣ произведенія собственной фантазіи, а наконецъ и самого себя. Въ 1842 году онъ вступилъ въ политико-религіозную секту полусъумасшедшаго мистика Товянскаго, къ которой уже принадлежалъ Мицкевичъ, Гощинскій и многіе другіе извѣстные люди. Идеи, усвоенныя Словацкимъ въ этомъ мистическомъ кружкѣ повреждённыхъ людей, выразились въ изданнойимъ въ слѣдующемъ году драмѣ «Князь Марекъ». Въ 1848 году онъ написалъ одно изъ лучшихъ своихъ стихотвореній «Автору трехъ псалмовъ», направленное противъ Красинскаго. Затѣмъ, пользуясь революціоннымъ движеніемъ въ Берлинѣ, онъ отправился въ Братиславъ, къ своей матери, съ которой не видался слишкомъ двѣнадцать лѣтъ. Въ началѣ 1849 года онъ возвратился въ Парижъ, гдѣ и умеръ 3-го апрѣля того же года. Словацкій похоронёнъ на Монмартрскомъ кладбищѣ, гдѣ мать поставила надъ нимъ прекрасный памятникъ. Полное собраніе сочиненій Словацкаго было издано въ Парижѣ, въ 16 томахъ, а потомъ въ Лейпцигѣ, въ издаваемой Брокгаузомъ «Библіотекѣ Польскихъ Писателей» (1862, 4 т.).
ИЗЪ ПОЭМЫ «ЯНЪ БѢЛЕЦКІЙ».
1.
Въ Брежанахъ шумный длится балъ;
Всё тѣшитъ слухъ, плѣняетъ око…
Иль Сигизмундъ изъ гроба всталъ?
Или Венеціи далёкой
Шумитъ весёлый карнавалъ?
Забыты праздники и балы
Съ-тѣхъ-поръ какъ царствуетъ Стефанъ,
Тогда-какъ ярко блещутъ залы
Дворца роскошнаго Брежанъ.
По волѣ грознаго магната
Воскресъ забытый маскарадъ;
Парчёй и золотомъ богато
Чертоги пышные горятъ;
Вокругъ струятся волны свѣта.
Въ костюмы пышные одѣта,
Веселье общее дѣля,
Проходитъ свита короля.
Но гдѣ же Бона молодая?
Иль ядъ, угрюма и блѣдна,
Варварѣ бѣдной льётъ она?
По заламъ движется густая
Толпа народа; всѣхъ времёнъ
И странъ виднѣются костюмы:
Здѣсь ходитъ, въ думы погружонъ,
Испанецъ гордый и угрюмый.
Святымъ крестомъ украшенъ онъ;
На нёмъ одежда дорогая;
Тяжолый мечъ его блеститъ;
Въ рукахъ испанца, замирая,
Гитара томная звучитъ.
Тамъ дѣва юная проходитъ,
Вуалью скрытая густой.
Съ ней обожатель молодой;
Онъ чорныхъ глазъ съ нея не сводитъ.
На дѣвѣ розовый вѣнокъ:
Она — Неаполя цвѣтокъ;
Его жь ласкали, нѣги полны,
Адріатическія волны.
Онъ съ грустью имъ «прости» сказалъ —
И съ милой родиной разстался:
Какъ дожъ, онъ съ моремъ обвѣнчался,
Какъ Тассъ — и плавалъ и страдалъ.
Но вдругъ пришолъ въ волненье балъ:
Лія волшебное сіянье,
Явилась маска — царства фей
Святое, чистое созданье:
И мракъ и свѣтъ сливались въ ней.
Всѣ любоваться ею стали:
Въ ней всё влечётъ. Ея нарядъ
Изъ драгоцѣнной сдѣланъ шали;
Алмазы крупные горятъ,
Ея одежду осыпая,
И нити жемчуга, сіяя,
Въ волнахъ кудрей ея дрожатъ.
2.
Звучитъ набатъ; со всѣхъ сторонъ
Стремятся дикіе татары;
Ложатся трупы, слышенъ стонъ;
Алѣетъ зарево пожара.
Но кто ихъ грозный атаманъ?
Кто ихъ паша, ихъ предводитель?
И какъ онъ могъ изъ дальнихъ странъ
Попасть въ далёкую обитель?
И на грабёжъ и въ грозный бой
Ихъ неустанно направляетъ
Какой-то витязь молодой
Въ чалмѣ съ серебряной луной.
Вокругъ всё рушится, пылаетъ,
Бровь льётся — всюду смерть и адъ,
А мечъ вождя — литой булатъ —
Своихъ ножонъ не покидаетъ;
Лишь взоръ искрится, какъ кинжалъ,
И проситъ крови. Въ свѣтлый залъ
Ворвался вѣтеръ: гаснутъ свѣчи,
Лишь въ лампахъ тусклый свѣтъ дрожитъ.
Съ брежанскимъ паномъ ищетъ встрѣчи
Татарскій вождь — и вотъ стоитъ
Онъ передъ нимъ, мечёмъ сверкая.
О, небо! этотъ мечъ не разъ
Сверкалъ въ тяжолый битвы часъ,
Поля родныя защищая.
На нёмъ, въ насѣчкѣ золотой,
Пречистой Дѣвы ликъ святой
И гербъ виднѣется богатый,
Наслѣдство славной старины:
Звѣзда и свѣтлый рогъ луны,
А надъ луною шлемъ пернатый.
Блеснула сталь — и панъ упалъ
Въ крови. Татаринъ засмѣялся:
Тоской и злобою звучалъ
Ужасный смѣхъ и повторялся
Протяжнымъ эхомъ ряда залъ.
И незнакомка услыхала
Тотъ смѣхъ пронзительный, какъ жало:
Раздался стонъ, тяжолый стонъ —
Тоски и мукъ былъ полонъ онъ —
И На полъ бѣдная упала,
Какъ бы сражонная грозой;
Въ ней жизнь, казалось, перестала
Играть. Татаринъ молодой
Упалъ предъ нею на колѣна.
Онъ кочетъ жизнь въ неё вдохнуть
Дыханьемъ пламеннымъ: изъ плѣна
Освободилъ младую грудь,
Цалуетъ страстно очи милой,
Зовётъ её, но зовъ унылый
Не слышенъ ей: предъ нимъ она
Лежитъ, какъ статуя, блѣдна;
Коса распущена густая,
Разорванъ розовый вѣнокъ;
Чело волнами покрывая,
Душистыхъ локоновъ потокъ
Скользитъ по ней; закрыты очи…
Но что за шумъ? Кругомъ горитъ…
И онъ поднять её спѣшитъ —
И исчезаетъ въ мракѣ ночи…
3.
Она очнулась. Боже, гдѣ она?
Предъ ней встаётъ прошедшаго видѣнье…
Вокругъ нея и мракъ и тишина;
Она на всё глядитъ въ недоумѣньи.
Въ часовнѣ замка блѣдная луна
Бросаетъ свѣтъ печальный и унылый.
Темно и страшно. «Ты ли это, милый,
По-прежнему стоишь передо мной?
Твой лобъ закрытъ турецкою чалмой:
Сними её, и дай мнѣ въ упоеньи
Взглянуть хоть разъ на милыя черты!»
Онъ снялъ чалму. Тяжолое мгновенье!
«О, милый мой! какъ страшенъ, блѣденъ ты!»
Онъ засмѣялся; грудь рвалась отъ муки;
Тяжолый смѣхъ молчанье пробудилъ —
И простоналъ онъ: «да, я измѣнилъ:
Я ренегатъ!» И трижды эти звуки,
Отчаянья и ужаса полны,
Съ насмѣшкой злой были повторены
Дрожащимъ эхомъ, другомъ разрушенья.
«Когда сіяло счастье надо мной»,
Онъ продолжалъ, исполненный волненья:
«Я былъ инымъ — и сердцемъ и душой;
А нынѣ мнѣ всё шепчетъ объ измѣнѣ
И отверженья страшнаго печать
Лежитъ на мнѣ. Ужели мнѣ сіять,
Когда встаютъ страдальческія тѣни,
Когда, поправъ сыновнюю любовь
Къ землѣ родной, я лью святую кровь
И слышу лишь проклятія и стоны?
Взгляни вокругъ: старинныя иконы
Пугаютъ взоръ; луной освѣщены,
Они теперь и блѣдны и темпы,
Но только день, сіяя надъ полями,
Ихъ осѣнитъ весёлыми лучами,
Они опять зажгутся, заблестятъ.
Такъ и лицо прожитый нами рядъ
Счастливыхъ дней блаженствомъ озаряетъ;
Но чуть по нёмъ страданья лучъ скользнётъ,
Оно блѣднѣть и гаснуть начинаетъ,
Тоска какъ флёръ спускается — и вотъ
Могильный склепъ собой напоминаетъ.
Безцѣнный другъ! покинь родимый край!
Не покидай, мой другъ, не покидай
Несчастнаго! взгляни, какъ онъ страдаетъ!
Согрѣй его хладѣющую грудь,
Дай бѣдняку забыться и заснуть:
Въ его душѣ безмолвное мученье;
Склони къ нему сіяющій твой взоръ,
Чтобъ онъ забылъ, хотя бы на мгновенье,
Отчаянье, несчастье и позоръ;
Открой ему горячія объятья,
Страданья свѣй съ печальнаго лица…»
— «А мой отецъ?» — "Покинь, забудь отца!
Пускай онъ шлётъ тебѣ свои проклятья!
Пускай клянутъ отечество и братья!
Чего дрожать? Проклятье — звукъ пустой.
Есть чудный край: бѣги туда со мной!
Тамъ ты найдёшь роскошныя палаты,
Въ садахъ тѣнистыхъ волны ароматовъ…
Друзей найдёшь… тамъ ярче солнца свѣтъ…
Тамъ всё, тамъ всё — одной отчизны нѣтъ! "
П. Козловъ.
II.
ИЗЪ ПОЭМЫ «МОНАХЪ».
I.
ІСПОВѢДЬ.
"Подъ рясой чорной, въ кельѣ душной,
Кончаю я тяжолый путь
И покидаю свѣтъ бездушный.
Слабѣетъ духъ, мятётся грудь…
Подъ головой моею камень —
На нёмъ усну. Вокругъ меня
Темнѣетъ — гаснетъ жизни пламень;
Какъ пальма степи вяну я.
Съ душою полною гордыни,
Когда-то, грозенъ и могучъ,
Я былъ пождёмъ сыновъ пустыни;
Меня лелѣялъ счастья лучъ.
Внимая голосу свободы,
Глядя на неба звѣздный рой,
Я забывалъ тоску невзгоды,
Мирился съ горькой нищетой…
"Разъ, погружонный въ размышленье,
Я ѣхалъ — возлѣ ни кого —
Какъ вдругъ плѣнительное пѣнье
Коснулось слуха моего.
Тревожа сонъ степи безлюдной,
Тотъ гимнъ божественный въ горахъ
Звучалъ торжественно и чудно
И на землѣ и въ небесахъ.
Къ нему восторженно я мчался —
И вотъ всё ближе, громче онъ:
То тихій колокола звонъ
Во мракѣ ночи раздавался.
«Молились иноки… Во храмъ
Вошолъ я въ страхѣ и смятеньи…
Горѣли свѣчи; лилось пѣнье;
Кругомъ носился ѳиміамъ.
На стѣнахъ звѣзды золотыя
Горѣли въ отблескахъ зори;
Волнами свѣта облитые,
Блестѣли ярко алтари;
Какъ пальмы горъ, колонны храма
Виднѣлись, золотомъ горя…
Вдругъ въ свѣтлыхъ волнахъ ѳиміама
Небесный ликъ увидѣлъ я.
То ангелъ былъ! Одѣтъ лучами,
По храму тихо онъ летѣлъ
И лучезарными глазами
Мнѣ въ душу тёмную глядѣлъ.
Творя горячія моленья,
Суля надежду, онъ парилъ…
Я палъ во прахъ… Съ того мгновенья
Я вѣрѣ предковъ измѣнилъ!…»
2.
ТѢНЬ ЗАРЫ.
"Ты услыхалъ мой стонъ унылый!
Златые сны минувшихъ дней
Въ тебѣ воскресли съ новой силой —
И образъ свѣтлый, образъ милый
Душѣ представился твоей!
"Ты позабылъ стихи корана,
Пророка гнѣва не боясь…
Не измѣняй сынамъ Ирана;
Храни святыню талисмана,
Вонми пророку въ смертный часъ!
Припомни: пламенныхъ явленій
Пустыня свѣтлая полна;
Надъ ней несётся рядъ видѣній:
Я въ нихъ живу, какъ эти тѣни,
Неуловима и блѣдна.
"Я на лучѣ дрожащемъ свѣта
Въ тебѣ примчалась въ часъ ночной;
Любовью грудь моя согрѣта;
Лицо, съ улыбкою привѣта,
Сіяетъ прежней красотой.
"Холоднымъ призракомъ могилы
Я не пришла тебя пугать…
Свѣтла, какъ ангелъ легкокрылый,
Хочу по прежнему, мой милый,
Тебя лелѣять и ласкать.
"Желаньемъ нравиться объята,
Я очи вспрыснула росой,
Лицо горитъ лучомъ заката
И кудри полны аромата,
Какъ розы раннія весной.
"Ужь близокъ часъ послѣдней муки,
А близь тебя монахъ сидитъ
И крестъ твои сжимаетъ руки:
Онъ намъ сулитъ тоску разлуки,
Разлукой вѣчною грозитъ.
"Забудь его — падётъ преграда
И ты со мной сойдёшься вновь
Въ странѣ, гдѣ нѣга и прохлада,
Гдѣ мирно царствуетъ отрада,
Гдѣ счастье вѣчно, какъ любовь.
"Тамъ зеленѣютъ кущи рая,
Иного солнца грѣетъ лучъ,
Сіяетъ тамъ луна иная,
Цвѣты цвѣтутъ не увядая,
Потокъ прозраченъ и пѣвучъ.
"Презрѣвъ людское самовластье,
Мы улетимъ въ страну тѣней,
И тамъ, вкушая сладострастье,
Узнаемъ истинное счастье,
Вдали отъ свѣта и людей!
"Твой часъ насталъ… слабѣютъ силы…
Мой милый, смерть тебя зовётъ,
А ты молчишь… Прости, мой милый!
И на землѣ и за могилой
Разлука вѣчная насъ ждётъ!…
П. Козловъ.