Стихотворения (Прешерн; Корш)/ДО

Стихотворения
авторъ Франц-Ксаверий Прешерн, пер. Федор Евгеньевич Корш

Оригинал: язык неизвѣстенъ, опубл.: 1901. — Источникъ: az.lib.ru

СТИХОТВОРЕНІЯ ФРАНЦА ПРЕШИРНА.

Со словѣнскаго и нѣмецкаго подлинниковъ ПЕРЕВЕЛЪ Ѳ. Коршъ. Москва. Типографія Г. Лисснера и А. Гешеля, преемн. Э. ЛИССНЕРА и Ю. РОМАНА. Воздвиженка, Крестовоздвиж. пер., д. Лисснера. 1901. ОГЛАВЛЕНІЕ

Словѣнскія стихотворенія.

Пѣсни.

1. Струнамъ

2. Дѣвицамъ

3. Подъ окномъ

4. Просьба

5. Куда

6. Приказы

7. На прощанье

8. Сила памяти

9. Утраченная вѣра

10. Морякъ

11. Рекрутская

12. Въ память Валентина Водника

13. Въ память Андрея Смолета

14. Желѣзная дорога

15. Покинутая

16. Незамужняя мать

17. Поэту

Баллады и романсы.

1. Совѣтъ отъ дочери

2. Школьникъ

3. Докторъ

4. Турьяцкая Розамунда

5. Еврейская дѣвушка

6. Лѣкарство отъ любви

7. Водяной

8. Вторичное погребеніе

9. Нетлѣнное сердце

10. Рыбакъ

11. Женская вѣрность

12. Органистъ

Разныя стихотворенія.

1. Звѣздочетамъ

2. Въ память Матвѣя Чона

3. Новая литературная школа

4. Первая любовь

5. Прощанье съ юностью

6. Глосса

Эпиграммы.

1. Предисловіе и оправданіе

2. Условіе не-золотого вѣка

3. Новый Пегасъ

4. «Пчелкинымъ» эпиграмматистамъ

5. «Пчелкинымъ» баснописцамъ

6. «Пчелкинымъ» слагателямъ гексаметровъ

7. На стихотворенія «Пчелки» безъ ц и е

8. «Пчелкинымъ» пѣвцамъ временъ года

9. Лѣсничинку и Лѣвичнику

10. Прежнему поэту, потомъ гомеопату

11. Издателю «Пчелки»

12. Водникъ

13. Равникарю

14. На Ахацлевы пѣсни

15. Нѣкоторымъ сочинителямъ духовныхъ пѣсенъ

16. Кремплю

17. Копытарь

18. Денничникамъ

19. Хвастуны изъ четырехъ многочисленнѣйшихъ славянскихъ народовъ

20. Катонъ на изнанку

21. Настоящія стихотворенія

Газели.

1. Пѣсня моя громко поетъ

2. Въ глазахъ найти старался я отвѣтъ

3. Всѣ кругомъ меня узнали безъ труда

4. Знаю, какъ ты дамскимъ хоромъ обо мнѣ извѣщена

5. Межъ дѣтьми играла въ прошломъ ты году

6. Земледѣль, сберетъ ли съ нивы плодъ своей

7. Всѣ, цѣня мои творенья, судятъ разногласно

Сонеты.

1. Отъ нашихъ предковъ славные примѣры

2. Сверхъ солнца свѣтятъ солнцъ намъ миріады

3. Какъ вашихъ звѣздъ на темномъ кругозорѣ

4. Упалъ мой взглядъ, привыкшій зрѣть обманы

5. Амуръ и мать, она жъ твоя товарка!

6. Шелъ съ той поры, какъ ангеловъ полетъ

7. Сонетный вѣнокъ.

I. Вѣнокъ пѣвецъ твой новый вьетъ для свѣта

II. Въ немъ будутъ жить любовь моя и ты

III. Изъ сердца эти выросли цвѣты

IV. Признанія несчастнаго поэта

V. Онѣ взошли въ странѣ, гдѣ нѣтъ разсвѣта

VI. Ихъ ростъ не зналъ дыханья теплоты

VII. Ихъ окружали дикихъ горъ хребты

VIII. Край буйныхъ вѣтровъ, вѣчно чуждый лѣта

IX. Воспитаны стенаньемъ и слезой

X. Растутъ, но взору не даютъ отрады

XI. Надъ ними тучъ скопилися громады

XII. Зато теперь и видъ у нихъ больной

XIII. Пусть ясный лучъ пошлютъ твои имъ взгляды

XIV. И будетъ веселъ цвѣтъ ихъ молодой

XV. Магистралъ

8. Дворянчикъ нѣкій

9. Мнѣ снилося, что счастье безъ предѣла

10. О Тогепбургъ, прославленъ ты преданьемъ

11. Ты, Моисей, былъ въ Ханаанъ отъ рока

12. На небѣ мѣсяцъ блещетъ кроткимъ свѣтомъ

13. Разъ Въ жизни путь священный совершая

14. Бываетъ такъ, что разомъ мусульмане

15. Мой взоръ лишь къ ней искалъ себѣ дороги

16. Когда больному опытность врачей

17. Послѣдній судъ борцамъ за рай успѣшнымъ

18. Какъ впредь писать намъ: kawa или kasha?

19. Чего зѣвать намъ? въ книгахъ москвитянскихъ

20. На судъ картину Апеллесъ поставилъ

21. О Верба, гдѣ я отчій домъ оставилъ

22. Зашедъ въ пустыню въ Африкѣ, дорогу

23. Дубъ, зимнимъ вихремъ вырванный и сбитый

24. Кому судьба въ удѣлъ дала невзгоды

25. Жизнь есть тюрьма, въ ней время — злой палачъ

26. Изъ устъ моихъ ужъ впредь, о рокъ суровый

27. Memento mori

28. Матвѣю Чопу

Крещеніе при Савицѣ.

Введеніе

Крещеніе

Посмертныя стихотворенія.

1. Монашенка

2. Старая дѣва

3. Здравица

4. Святой Сенанъ

5. Небесная процессія

6. Пѣснь о построеніи церкви на Марьиной горѣ

7. Марьина гора

8. Ярмо любви

9. Михаилу Кастельцу

10. «Будь счастливъ жребій твой»

11. Надпись на памятникъ Матвѣю Чопу

12. Божьи и бѣсовы дома въ Люблинѣ

Нѣмецкія стихотворенія.

1. Жалобы поэта.

I. За пѣсенъ даръ въ изгнаньи изнывая

II. Блаженъ, кто не вкусилъ неосторожно

III. Зачѣмъ она, достойная привѣта

2. Любовь въ уподобленіяхъ.

I. Весна идетъ; рѣка, гора, дуброва

II. Какъ тотъ, кто былъ въ борьбѣ стихій жестокой

III. Какъ страстно жаждетъ, кто во мракѣ свода

3. Въ память Матвѣя Чопа

4. Словѣнцамъ, пишущимъ стихи по-нѣмецки

5. Юной поэтессѣ

СЛОВѢНСКІЯ СТИХОТВОРЕНІЯ.

Въ надеждѣ я и страхѣ жилъ,—

Надежду, страхъ я отложилъ.
Душа пуста, но я не радъ:

Надежду, страхъ зову назадъ.

ПѢСНИ.

1. Струнамъ.

Струны, нѣжно лейте звуки,

Нѣжно, пѣсня, причитай,

Сердца раненаго муки

Предъ жестокой открывай:

Какъ лицо мое блѣднѣетъ,

Какъ тускнѣетъ свѣтъ очей,

Какъ течетъ и не скудѣетъ

Слезъ любви изъ нихъ ручей,

Какъ томится сердце страстью,

Какъ тоска его щемить,

Какъ веселію и счастью

Всякій путь въ него закрытъ,

Какъ, влекомый тайной силой,

Я вездѣ брожу за ней,

Какъ не меркнетъ образъ милый

Ни на мигъ въ душѣ моей,

И какъ вы служить ей рады

И въ грядущіе года,

Но, не вымоливъ пощады,

Замолчите навсегда.

Эти жалобы несите

Отъ меня, о струны, къ ней;

Если можно, ей внушите,

Чтобъ была ко мнѣ добрѣй.

2. Дѣвицамъ.

Манны дождь при Чермномъ морѣ

Іудеямъ падалъ съ неба,

Но, напавъ, и таялъ вскорѣ:

Не сберутъ — и всѣ безъ хлѣба.

Какъ роса сверкаетъ ярко

Въ ранній часъ, пока прохладно!

Но какъ только станетъ жарко,

Воздухъ влагу выпьетъ жадно.

Пышной радостью расцвѣта

Лишь весной сіяютъ розы,

Но едва дождутся лѣта, —

Сгубятъ вѣтры ихъ и грозы.

Съ манной, розой и росою,

Дѣвы, ваши сходны годы;

Глупо, глупо, я не скрою,

Ждать вамъ у моря погоды.

Бойся: ты, красой блистая,

Жениховъ бракуешь въ волю;

Одиночка пожилая,

Будешь клясть свою ты долю.

3. Подъ окномъ.

Мѣсяцъ блещетъ.

Чу! трепещетъ

Поздній звонъ въ тиши ночной.

Я съ истомой

Незнакомой

Все брожу, забывъ покой.

Безъ отрады,

Безъ награды

Я, мой другъ, тебя люблю;

Въ горькой долѣ

Поневолѣ

Дома мирно я не сплю.

Образъ милый

Чудной силой

Захватилъ мои мечты;

Ежечасно

Рвется страстно

Сердце вдаль — туда, гдѣ ты.

Хоть немножко

Дай въ окошко

Мнѣ очей увидѣть свѣтъ.

Все безлюдно.

Вѣдь не трудно

Молвить, милъ ли я иль нѣтъ.

Если даже

Врагъ на стражѣ,

Можешь дать мнѣ знакъ рукой…

Но изъ мрака

Нѣтъ и знака;

Лишь часовъ раздался бой.

Къ ней взгляните,

Мнѣ скажите,

Звѣзды, точно ль спитъ она,

Иль внимаетъ,

Лишь пытаетъ,

Иль другимъ увлечена.

Если дремлетъ,

Пусть не внемлетъ;

Если мучитъ, — не бѣда;

А измѣна

Цѣпи плѣна

Съ жизнью сниметъ навсегда.

4. Просьба.

Другимъ дари ты взгляды —

Не властенъ мой запретъ, —

Лишь мнѣ не ставь преграды:

Дай видѣть мнѣ ихъ свѣтъ.

Головки розъ поникнутъ,

Цвѣсти имъ словно лѣнь,

И пташки не чирикнутъ,

Молчитъ лѣсная сѣнь,

Жужжать не стануть пчелы,

Имъ пышный лугъ не милъ,

И рыбокъ рой веселый

Какъ будто пріунылъ, —

О другъ, мой, все, что живо

Замретъ, покой храня,

Покуда тьма ревниво

Таитъ свѣтило дня.

Ни розъ не больше въ полѣ,

Ни птицъ въ лѣсахъ нигдѣ,

И пчелъ въ цвѣтахъ не болѣ,

Не больше рыбъ въ водѣ,

Чѣмъ грезъ, еще неясныхъ,

Лелѣю я втиши,

Что рвутся въ пѣсняхъ страстныхъ

На волю изъ души.

Но крылья ихъ безсильны

Раскрыться на полетъ,

Пока твой взоръ умильный

Луча имъ не пошлетъ.

Чтобъ не побилъ въ началѣ

Морозъ ихъ и туманъ,

Чтобъ честь твою вѣщали

Ихъ пѣсни межъ славянъ,

Мнѣ все жъ дари ты взгляды,

Хоть въ нихъ любви и нѣтъ;

Не ставь мнѣ къ нимъ преграды:

Дай видѣть мнѣ ихъ свѣтъ!

5. Куда?

Когда я рыщу самъ не свой,

«Куда?», друзья кричатъ за мной.

Спросите тучу горнихъ странъ,

Волну, что катитъ океанъ,

Когда могучій богатырь

Ихъ мечетъ вихрь и вдоль и въ ширь.

Ихъ путь невѣдомъ имъ самимъ.

Я мчусь, отчаяньемъ гонимъ.

Я знаю твердо лишь одно:

Ее мнѣ видѣть не дано,

И нѣтъ на свѣтѣ уголка,

Гдѣ бъ унялась моя тоска.

6. Приказы.

Чтобъ не смѣлъ я, ты сказала,

Страстно рукъ твоихъ ловить;

Ты, красавица, узнала,

Какъ могу покоренъ быть.

Чтобъ не смѣлъ я, ты сказала,

О любви тебѣ твердить;

Ты, красавица, узнала,

Какъ могу покоренъ быть.

Что я долженъ, ты сказала,

Перестать къ тебѣ ходить;

Ты, красавица, узнала,

Какъ могу покоренъ быть.

Что я долженъ, ты сказала,

Гдѣ сойдемся, прочь спѣшить;

Ты, красавица, узнала,

Какъ могу покоренъ быть.

Но когда ты приказала

Мнѣ совсѣмъ тебя забыть,

Ты, красавица, не знала,

Что того не можетъ быть.

Сердце мнѣ вложи другое

Иль дай этому застыть.

Богъ съ тобой! живи въ покоѣ,

А тебя мнѣ не забыть.

7. На прощанье.

Что отводишь ты при мнѣ

Прочь свой взоръ и образъ милый?

Не ищу любви я силой.

Лучше выскажись вполнѣ.

На прощанье, бросивъ страхъ,

Дай мнѣ руку безобидно:

Слезъ въ очахъ моихъ не видно,

Жалобъ нѣтъ въ моихъ устахъ.

Жалобъ въ сердцѣ нѣтъ моемъ:

Ясныхъ дней оно не знало

Съ той поры, какъ воспылало, —

Пусть не знаетъ и потомъ!

И опять я какъ-нибудь

Безпросвѣтною дорогой

Побреду, куда мнѣ строгій

Рока перстъ укажетъ путь.

Вновь подруга прежнихъ дней,

Терпѣливость дорогая,

Связь со мною закрѣпляя,

Станетъ милою моей.

Ею гнетъ я тайныхъ мукъ

Облегчу до той минуты,

Какъ съ меня всѣ жизни путы

Скинетъ смерть, послѣдній другъ.

8. Сила памяти.

Пусть, увлеченное хитрой игрою,

Сердце твое ужъ плѣнилось другимъ:

Все же ты связана чѣмъ-то со мною,

Чѣмъ, — то едва намъ понятно самимъ.

Если мой взглядъ издалёка ты встрѣтишь,

Вновь ты не тотчасъ начнешь разговоръ;

Если меня средь гостей не замѣтишь,

Бродить тревожно межъ ними твой взоръ.

Если вдали отъ докучнаго свѣта

Дума наляжетъ тебѣ на чело,

Вдругъ, безнадежнаго вспомнивъ поэта,

Чуть не жалѣешь о томъ, что прошло.

Пѣть ли начнетъ предпочтенный тобою,

Весело славя въ любви свой успѣхъ,

Сердце твое отравляютъ тоскою

Пѣсни мои — о любви безъ утѣхъ.

Прежде судила меня ты сурово,

Строго и нынѣ тобой я судимъ;

Но говорятъ, что недоброе слово

Ты обо мнѣ не спускаешь другимъ.

Крѣпкая стала стѣна между нами

Изъ преисподней до звѣздныхъ высота;

Тщетно: дорогу себѣ надъ стѣнами

Пламень влеченій сокрытыхъ найдетъ.

«Не забывай!» ты слыхала отвсюду,

Но отъ другихъ, — никогда отъ меня.

Тѣхъ ужъ забыла ты, я же пребуду

Въ мысляхъ твоихъ до послѣдняго дня.

9. Утраченная вѣра.

Таковъ же твой небесный взоръ

Теперь, какъ былъ до этихъ поръ.

Заря румяная ланитъ

Еще попрежнему горитъ.

Въ устахъ такой же смѣхъ, какъ былъ,

И говоръ ихъ все такъ же милъ.

Не потемнѣлъ отъ бѣга дней

Снѣгъ груди дѣвственной твоей.

Тѣ руки, ноги, каждый членъ —

Какъ было, все безъ перемѣнъ.

Все то, чѣмъ ты была сильна,

Осталось при тебѣ сполна.

Въ тебя лишь вѣрить мочи нѣтъ,

Какъ прежде вѣрилъ твой поэтъ.

Лишь нѣтъ сіянья вкругъ чела,

Какое вѣра дать могла.

Ее унесъ единый взглядъ,

И не придетъ она назадъ.

Живи хоть годы безъ числа, —

Ты мнѣ не будешь, чѣмъ была.

Кумиръ моихъ прошедшихъ лѣтъ

Теперь — красивый лишь предмета.

10. Морякъ.

Прощай и будь здорова!

Мнѣ лодка ужъ готова,

Данъ выстрѣлъ вѣстовой.

Останься съ тѣмъ, что мило;

Мое веселье сплыло:

Тебя плѣнилъ другой.

Я далъ тебѣ присягу,

Что даже въ землю лягу,

Любовь къ тебѣ храня,

И ты, рука съ рукою,

Клялась передо мною

Цвѣсти лишь для меня.

Въ краяхъ чужихъ, бывало,

Встрѣчалось мнѣ не мало

Красивыхъ дѣвъ и женъ;

Ни лицъ ихъ красотою,

Ни тѣла бѣлизною

Я не былъ соблазненъ.

Вотъ южныхъ вѣтровъ сила

Надула вновь вѣтрила;

Пріѣхалъ я назадъ.

Межъ тѣмъ, нарушивъ слово,

Ты вышла за другого;

Я жизни былъ не радъ.

Вѣтрила вновь поставимъ,

По морю бѣгъ направимъ, —

Чиста морская гладь!

Водамъ въ чемъ вѣрить можно,

Мы знаемъ непреложно,

А дѣвѣ въ чемъ, — какъ знать

Стихіи въ непогоду

Привычны мореходу;

Нѣтъ страха смерти въ немъ:

Утонетъ — все забудетъ;

А муки сердца будитъ

Чредою день за днемъ.

Ладья стоитъ готова.

Прощай и будь здорова!

Не знай на сушѣ бѣдъ;

Блаженствуй съ тѣмъ, что мило.

Мое веселье сплыло;

Плывемъ ему вослѣдъ!

11. Рекрутская.

Во мнѣ двѣ четверти съ вершкомъ.

Прощай, друзья, зазноба

И мать съ отцомъ — вы оба.

Мнѣ будетъ двадцать лѣтъ постомъ.

Во мнѣ двѣ четверти съ вершкомъ,

И крѣпокъ я и строенъ —

Ужъ съ виду воинъ.

Прощай и ты, мой кровъ родной!

Пусть робкій или слабый

Сидитъ на печкѣ съ бабой

Иль сушитъ мозгъ ученьемъ свой;

А кто удалъ, тотъ любитъ бой;

И нива и наука

Ему лишь мука.

Ученымъ нынче не везетъ;

Мужикъ отъ недорода

Вѣкъ бьется безъ дохода;

Солдату больше всѣхъ почетъ;

Всю жизнь онъ весело живетъ;

Казна его питаетъ

И снаряжаетъ.

Вездѣ какъ свой, вездѣ чужой,

Онъ много мѣста обходитъ;

Полъ женскій брань заводитъ

Изъ-за него между собой;

Когда жъ окончится постой,

Въ слезахъ стоитъ иная,

По немъ вздыхая.

Одной онъ вѣкъ служить готовъ:

Она зовется славой;

Онъ съ нею въ бой кровавый

Идетъ чрезъ гору, черезъ ровъ,

Чрезъ стѣны крѣпкихъ городовъ,

Гдѣ смерть, свой пиръ устроивъ,

Честитъ героевъ.

Когда-нибудь мы всѣ умремъ:

Хоть юны, хоть дозрѣли,

Въ бою иль на постели —

Всѣ будемъ спать мы вѣчнымъ сномъ…

Во мнѣ двѣ четверти съ вершкомъ,

Живу — душой покоенъ,

Умру — какъ воинъ.

12. Въ память Валентина Водника*).

Въ Аравіи дальной

Выводится птахъ;

Живетъ онъ, печальный,

Въ пустынныхъ тернахъ.

Лишь хоръ ему звѣздный

Да мѣсяцъ сродни;

Одинъ, безъ любезной,

Встрѣчаетъ онъ дни.

Онъ дружбы не знаетъ,

А дружба — его;

Старѣетъ, хвораетъ —

Съ нимъ нѣтъ никого.

Куреній безцѣнныхъ,

Одинъ ихъ узнавъ,

Цвѣтовъ сокровенныхъ,

Душистѣйшихъ травъ

Онъ бодро и смѣло

Сбираетъ запасъ,

Язвитъ свое тѣло,

Для смерти трудясь.

Изъ нихъ воздвигаетъ

Костеръ предъ концомъ,

Себя сожигаетъ

Въ часъ смертный на немъ.

Изъ пламени, славой

Безсмертной покрытъ,

Фениксъ величавый

Въ сіяньи летитъ.

Такъ, творчествомъ занятъ,

Всѣмъ чуждый, поэтъ

По смерти возстанетъ

Во славѣ на свѣтъ.

• ) См. предисл. стр. XIII—XV.

13. Въ память Андрея Смолета*).

Спишь ты безмолвно въ могильномъ покоѣ,

Перстью покрытый, нашъ братецъ Андрей!

Въ кубкахъ смѣется вино золотое;

Пьемъ его въ память мы дружбы твоей.

Радость и горе твои поминая,

Пьемъ мы, пріятели, тѣсной гурьбой;

Слышится пѣсня межъ нами такая,

Что не несчастенъ, кто спитъ подъ землей.

Чертъ благородство со стройностью стана,

Разумъ съ богатствомъ ты принялъ въ удѣлъ;

Лучшаго сердца не знала Любляна;

Ближнимъ какъ страстно ты счастья хотѣлъ!

Мало сіяли благія свѣтила,

Въ грезахъ надежды дремалъ ты лишь мигъ;

Злая судьбина тебя посѣтила,

Жизни коварство ты рано постигъ.

Дѣва, любимая нѣжно тобою,

Въ брачныя узы вступила съ другимъ;

Былъ и богатства лишенъ ты судьбою;

Въ горѣ разстался ты съ мѣстомъ роднымъ.

Край ты нѣмецкій, французскій, британскій

Видѣлъ и горы швейцарской земли,

Видѣлъ ты тверди лазурь итальянской;

Сердце они исцѣлить не могли.

Видѣлъ вездѣ ты, какъ ищутъ наживы, ₂

Какъ почитаютъ кумиръ золотой;

Гдѣ братолюбья ты видѣлъ порывы?

Съ сердцемъ разбитымъ ты прибылъ домой.

Смерть осѣнила Сивиллу не прежде,

Чѣмъ, привезли ей родимой земли **);

Ты лишь въ одной не ошибся надеждѣ:

Въ краѣ родимомъ твой трупъ погребли, —

Въ краѣ словѣнскомъ, пріютѣ желанномъ,

Въ каждый мигъ жизни тебѣ дорогомъ,

Славою нашихъ отцовъ осіянномъ,,

Гдѣ намъ могила найдется съ трудомъ.

Персти покровъ погребенныхъ не давитъ:

Съ нею сольется въ одно человѣкъ.

Бодрости, братья, вино намъ прибавитъ;

Память Смолету да будетъ вовѣкъ!

• ) См. предисл. стр. XV и ХXXVI.

• • ) Сивиллъ (пророчицъ) у грековъ считалось нѣсколько. Здѣсь разумѣется, повидимому, Деифоба, переселившаяся въ Кумы (въ Италіи), какъ думали нѣкоторые, изъ города Эрнеръ (въ Малой Азіи). Овидій Мет. XIV 130—153 разсказываетъ о значеніи горсти песку въ ея жизни нѣсколько иначе.

14. Желѣзная дорога.

(Разговоръ между Андрюшей и Варей.)

А. «Строятъ путь желѣзный всюду —

За Любляной череда;

Разъѣзжать, голубка, буду

То туда я, то сюда».

B. «Если близокъ путь желѣзный,

Покажи, голубчикъ мой,

Бѣлый свѣтъ своей любезной,

Прихвативъ ее съ собой».

А. «По дорогѣ я желѣзной

И одинъ свой путь найду

И на время по любезной

Въ каждомъ мѣстѣ заведу».

B. Если ты меня обманешь,

Ѣзди въ Вѣну, въ Градецъ, въ Трестъ:

Вновь ко мнѣ, лишь ты отстанешь,

Жениховъ начнется съѣздъ.

А. «Вы всѣ, краинки, гордячки;

Вамъ штирійки не чета;

Въ Трестѣ дѣвы — все богачки,

Въ Вѣнѣ — блескъ и красота».

В. «Честь намъ, краинкамъ, дороже;

Зря соваться къ намъ не смѣй;

Отъ любви спаси насъ, Боже,

Если брака нѣтъ при ней!».

А. «Вамъ мужья поплоше милы, —

Чтобъ ходили въ хомутѣ,

Безотвѣтны и унылы,

Съ вѣчной мыслью о кнутѣ».

В. «Все бъ неопытныхъ цыплятокъ

Ты ловилъ, молокососъ!

Ихъ надуешь ты съ десятокъ,

А домой пріѣдешь босъ».

А. «Въ Бернѣ я жену добуду

У евреевъ-христіанъ;

Дастъ за нею денегъ груду

Тесть мнѣ смуглый, какъ цыганъ».

В. «Дома выйти мнѣ охота

За такого старика,

Чтобъ не зналъ онъ деньгамъ счета;

Будетъ съ нимъ мнѣ жизнь легка».

А. «Буду жить я, хоть но дружно,

Но безъ ревности съ женой,

Брать процентовъ, сколько нужно,

Знать лишь волю да покой».

B. «Мужа я не стану слушать,

Благо деньги есть въ мошнѣ;

Буду звать къ себѣ откушать,

Кто пріятенъ будетъ мнѣ».

А. «Эй, смотри! старикъ вѣдь будетъ

Ночью кашлять, днемъ ворчать;

Онъ уйти тебя принудитъ,

Если станетъ примѣчать».

B. «Ждешь отъ брака ты съ жидовкой

Вольной жизни, вкусныхъ блюдъ,

А тебѣ у вѣдьмы ловкой

Развѣ щей пустыхъ дадутъ».

А. «Будь же ты моей любезной:

Преданъ я тебѣ одной.

Что въ дорогѣ мнѣ желѣзной?

Прежде стань моей женой».

B. «Если такъ, мой другъ любезный,

Вотъ тебѣ моя рука;

Но съ дорогою желѣзной

Какъ бы не далъ ты стречка!».

А. «Мы по ней бы разъѣзжали

Вмѣстѣ въ Вѣну, Градедъ, Трестъ;

Лишь бы вдругъ не удержали

Дома насъ — купель и крестъ».

B. «Будь препятствіе такое,

Подождешь ты, милый мой!

Мужъ истратитъ меньше вдвое,

Если ѣздитъ онъ съ женой».

15. Покинутая.

Ужъ тебя влечетъ другая;

Ты сулишь блаженство рая

Ей, коварно обѣщая

Предъ алтарь съ ней стать святой.

Богъ съ тобой!

Какъ ты клялся, что до гроба

Будемъ связаны мы оба,

Что лишь я твоя зазноба, —

Все забылъ ты для другой.

Богъ съ тобой!

Что то сердце, гдѣ всевластно

Ты царишь, любимый страстно,

До конца теперь несчастно, —

Это словно грѣхъ не твой.

Богъ съ тобой!

Богъ твой стражъ будь неустанный,

Богъ прости твоей избранной,

Богъ конецъ пошли желанный

Мнѣ до свадьбы роковой!

Богъ съ тобой!

16. Незамужняя мать.

Охъ, мнѣ на что ты былъ нуженъ одной,

Милый ребенокъ, красавчикъ родной?

Что съ тобой дѣлать молоденькой мнѣ,

Матери въ дѣвкахъ, безмужней женѣ?

Билъ и ругалъ меня батюшка мой,

Матушка слезы лила надо мной,

Знаться со мной не хотѣла родня,

Пальцемъ казалъ весь народъ на меня.

Тотъ, съ кѣмъ однимъ я узнала любовь,

Тотъ, кто отецъ твой, чья плоть ты и кровь,

Взялъ да пошелъ себѣ, Богъ вѣсть, куда,

Насъ съ тобой бросилъ: боится стыда.

Охъ, мнѣ на что ты былъ нуженъ одной,

Милый ребенокъ, красавчикъ родной?

Нуженъ ли былъ ты мнѣ, лишній ли былъ,

Все жъ безъ конца ты мнѣ дорогъ и милъ.

Только я въ глазки тебѣ загляну, —

Словно я вижу небесъ глубину;

Смѣхъ ли по губкамъ твоимъ пробѣжитъ, —

Смолкнетъ тоска, и позоръ позабытъ.

Птицамъ небеснымъ кто пищу даетъ,

Пусть твою жизнь охранитъ отъ заботъ.

Нуженъ ли былъ ты мнѣ, лишній ли былъ,

Будешь ты вѣчно мнѣ дорогъ и милъ.

37. Поэту.

Кому

Посильно разсѣять душевную тьму?

Гдѣ тотъ,

Кто коршуна сгонитъ, что сердце клюетъ

Съ восхода до часа, какъ вновь разсвѣтетъ?

Куда

Бѣжать, чтобъ о прошломъ забыть безъ слѣда,

Не думать о томъ, что несутъ намъ года,

Не знать, какъ пуста дней текущихъ чреда?

Зачѣмъ

Поэтомъ ты сталъ и дрожишь передъ тѣмъ,

Чтобъ въ сердцѣ носить или адъ иль эдемъ?

Познай

Призванье свое и покорно страдай!

БАЛЛАДЫ И РОМАНСЫ.

1. Совѣтъ отъ дочери.

Часто юноша къ любезной

Ходитъ ночью подъ окно,

Съ ней бесѣдуя до часа,

Какъ зардѣется востокъ.

Вотъ родитель, мужъ почтенный,

Мужъ почтенный, пожилой,

То узнавъ, красоткѣ-дочкѣ

Молвить слово таково:

«Если будешь у окошка

Ты стоять и ждать его,

По ночамъ вести бесѣды

И болтать съ нимъ про любовь,

Дворъ кругомъ огорожу я,

Крѣпкій выстрою заборъ,

Съ цѣпи я спущу Султана,

Чтобъ берегъ онъ лаемъ домъ,

А служанкѣ нашей старой

Ночевать велю съ тобой».

Дочь въ отвѣтъ ему напротивъ

Молвитъ слово таково:

«Мой родитель, мужъ разумный,

Мужъ разумный, дорогой!

Развѣ нѣтъ къ заборамъ лѣстницъ?

Развѣ хлѣба нѣтъ для псовъ?

А служанка за подарки

Носитъ письма мнѣ давно.

Если хочешь ты, чтобъ больше

Не ходилъ онъ подъ окно,

Дочку, милый мой родитель,

Выдай замужъ за него».

2. Школьникъ.

Утромъ послѣ Красной Горки*)

Школьникъ жаловался юный;

Рѣчь его была печальна,

А еще печальнѣй дума:

"Красной Горки день постылый!

Мнѣ совсѣмъ тебя не нужно.

Деньги всѣ, что мать прислала,

Ты развѣялъ, словно буря;

Въ кошелькѣ, недавно полномъ,

Отъ тебя вдругъ стало пусто. ю

Мой отецъ чесать затылокъ,

Мать глядѣть начнетъ угрюмо;

Попадетъ мнѣ денегъ мало,

А зато упрековъ куча.

Но все это я стерпѣлъ бы,

Это все еще не худо.

Красной Горки день постылый!

Мнѣ совсѣмъ тебя не нужно.

По твоей винѣ заснула

Крѣпкимъ сномъ-моя наука.

Мнѣ придется для занятій

По ночамъ искать досуга,

Чтобъ вернуть трудами время,

Мной потраченное глупо.

Но все это я стерпѣлъ бы,

Это все еще не худо.

Красной Горки день постылый!

Мнѣ совсѣмъ тебя не нужно.

Много дѣвъ ты выдалъ замужъ,

И меня моя подруга

Промѣняла на другого,

Нѣмка Резина-голубка,

За которую отдать мнѣ

Душу, жизнь и кровь не трудно.

Что ее ты выдалъ замужъ,

Это худо — такъ ужъ худо!

3. Докторъ.

«Докторъ правъ, законникъ-докторъ!

Что за мной ты ходишь часто?

По веду ни съ кѣмъ я тяжбы,

Чтобъ мое хранилъ ты право;

Не слыхать о смерти тетки,

Смерти тетки, дѣвы старой,

Чтобы мнѣ помогъ ты, докторъ,

Получить ея богатство;

По годамъ еще не время

Договоръ писать мнѣ брачный.

Докторъ правъ, законникъ-докторъ!

Что за мной ты ходишь часто?».

«Не сердися, не сердися,

Нашихъ дѣвъ краса и слава!

Проживай себѣ безъ тяжебъ!

Дай Богъ вѣку теткѣ старой!

На шестнадцатомъ годочкѣ

Въ бракъ вступать какъ будто рано;

Что любить тебя ужъ время,

Изъ твоихъ мнѣ взоровъ ясно.

Не перо въ судахъ, а сердце

Хочетъ, раненое тяжко,

Быть въ любви тебѣ къ услугамъ,

И оно-то силой тайной

Взоры, помыслы и ноги

За тобою водитъ часто,

О изящнѣйшая роза,

Нашихъ дѣвъ краса и слава!».

4. Турьяцкая Розамунда.

На дворѣ въ Турьядкомъ замкѣ

Дубъ вздымается высоко;

За столомъ подъ нимъ изъ камня

Кругъ гостей сидитъ отборный:

То влюбленнымъ въ Розамунду,

Задалъ пиръ хозяинъ снова.

Розамунда, гордость края,

Между дѣвъ цвѣтетъ, какъ роза;

Взоры глазъ ея, перуны —

Только съ неба голубого — ю

Пламя въ витязяхъ отважныхъ

Возжигаютъ вкругъ далеко.

Жениховъ при ней не мало:

Трое изъ страны волошской*),

Трое изъ страны нѣмецкой,

Трое — края честь родного,

Съ ними также Островерхарь,

Воинъ храбрый безъ упрека.

Онъ красою и отвагой

Тронулъ сердце дѣвы гордой

И узналъ, что можетъ сватать

У отца ее и рода.

И отецъ ему устроилъ

Пиръ великій и почетный,

Слово далъ за Розамунду,

Сватовъ слать велѣлъ, чтобъ дочка

Черезъ три недѣли съ ними

Домъ покинула отцовскій.

Вотъ пѣвецъ, кругомъ извѣстный,

Приближается къ вельможамъ;

Сталъ онъ витязей побѣды

Воспѣвать со струйнымъ звономъ

И дѣвицъ прелестныхъ взоры,

Что сердца язвятъ жестоко.

Л когда онъ пѣсню кончилъ,

Розамунды гордой тетка

Такъ спросила, чтобъ воздалъ онъ

Честь надъ всѣми ей высоко:

«Намъ повѣдай, такъ какъ видѣлъ

Ты краевъ различныхъ много:

Есть ли гдѣ дѣвица краше,

Чѣмъ предъ нами здѣсь красотка?».

«Богъ пошли княжнѣ здоровья,

Дочерей красы такой же,

Такъ же въ свѣтѣ знаменитыхъ,

И сыновъ во славу рода!

Въ краѣ цесарскомъ**) нѣтъ краше,

Чѣмъ турьяцкая красотка;

Лишь сестра паши, что въ Боснѣ,

Красоты въ дни наши солнце, ьо

Препрославленная всюду,

Если слухамъ вѣрить должно, —

Лишь она, быть можетъ, краше,

Чѣмъ твердынь турьяцкихъ роза».

Это дѣвицу задѣло,

Не по нраву ей пришлося;

Щеки вспыхнули румянцемъ,

И она, сверкая взоромъ,

Островерхарю съ досадой

Таковое молвитъ слово:

«Я слыхала, что босняки

Христіанъ въ полонъ уводятъ.

Стыдно вамъ, что и понынѣ

Бѣдняковъ гнететъ неволя.

Изготовься, Островерхарь,

Призови друзей на помощь,

У паши сестру добудьте,

Если годны вы для боя.

Земляковъ вамъ нашихъ турки

За нее дадутъ охотно.

Безъ дѣтей мой бракъ да будетъ,

Безъ веселья дряхлый возрастъ,

Если мужа я признаю

И приму къ себѣ на лоно

Прежде, чѣмъ сюда боснячку

Привезешь ты, чтобы можно

Было видѣть, такъ ли ясно,

Какъ мы слышимъ, это солнце!».

И женихъ ея, не медля,

Кликнулъ кличъ своимъ холопамъ,

По друзей послалъ сосѣднихъ,

Опоясалъ мечъ свой острый,

Быстро двинулся на турокъ,

Покоряясь дѣвѣ строгой.

Колпа ***) — рѣчка небольшая,

Не сильна на ней сторожа;

Отъ его руки могучей

Прочь бѣжитъ босняковъ войско;

Онъ паши разноситъ замокъ,

Всѣхъ выводитъ изъ полона,

И паши сестру съ собою

Забираетъ витязь ловкій,

Дѣву прелести небесной,

Красоты въ то время солнце.

Больше самой Розамунды

Полюбилъ онъ Лейлу скоро;

Не въ Турьяцкій замокъ ѣдетъ

Онъ съ красавицей, а въ домъ свой.

И ея забилось сердце

Къ Островерхарю любовно.

Ужъ исламъ она отвергла

И обычаи Востока,

А когда она постигла

Вѣры правила Христовой,

Окрестилъ и обвѣнчалъ съ нимъ

Капелланъ ее домовый.

Розамунда, міръ покинувъ,

Стала инокиней строгой.

• ) Изъ Италіи, такъ какъ словѣнцы, вмѣстѣ со многими другими славянами, называютъ итальянцевъ влахами (лахами), что по-русски будетъ «волохи».

• • ) Въ Австріи.

• • • ) Рѣка на боснійской границѣ, впадающая съ правой стороны въ Саву.

5. Еврейская дѣвушка.

Лѣсцы*) — слободка не бѣдна,

Красивыхъ дѣвушекъ полна;

Межъ нихъ еврейка есть одна.

Тамъ наши ходятъ то въ соборъ,

То на базаръ, гдѣ есть просторъ,

И тѣмъ, кто милъ, свой тѣшатъ взоръ.

Народа избраннаго дочь

Сидитъ все дома день и ночь,

Не отойдетъ отъ двери прочь.

Пришла суббота въ свой чередъ;

У насъ лишь малый ей почетъ,

Зато еврей ее блюдетъ.

Еврейскій храмъ отъ нихъ далекъ.

До половины день истекъ;

Насталъ ея терпѣнью срокъ.

«Сидѣть мнѣ тяжко день денской;

Пусти меня, родитель мой,

Гулять въ звѣринецъ городской.

Цвѣты роскошно тамъ цвѣтутъ,

Тамъ птички весело поютъ,

Олени травку тамъ жуютъ».

Пришла въ звѣринецъ городской,

Какъ вдругъ навстрѣчу ей одной *

Крещеный парень молодой.

За руки бѣлыя поймалъ,

Къ себѣ на грудь ее прижалъ,

Слова такія ей сказалъ:

«Что люди всѣ — мои друзья,

Внушаетъ вѣра мнѣ моя;

Тебѣ, еврейка, милъ ли я?»

Еврейка руки отняла,

Чуть горькихъ слезъ не пролила,

Такой отвѣтъ ему дала:

«Любить меня тебѣ вольно,

Но знаемъ оба мы равно,

Что въ жены взять запрещено».

Въ слезахъ пошла она домой,

Предъ Богомъ рокъ винила свой,

Что парень вѣры былъ иной.

Но въ садъ не разъ ходила вновь;

Что разны вѣра ихъ и кровь,

Забыть заставила любовь.

• ) Мѣстечко Моразскаго прихода (волости) въ Крайнѣ; по-нѣм. Lees.

6. Лѣкарство отъ любви.

У юноши дѣва, красавицъ всѣхъ цвѣта,

Угасла всего восемнадцати лѣтъ.

Онъ клялся остаться ея женихомъ

И полгода плакалъ и ночью и днемъ.

И тяжко скорбѣлъ онъ и тяжко вздыхалъ,

День каждый могилу ея посѣщалъ.

А мать говоритъ: "Будь покоренъ судьбѣ.

Бота далъ мнѣ трехъ братьевъ, трехъ дядей тебѣ

"Брата первый — купецъ; онъ лопатой гребетъ

Рубли и червонцы, забывъ имъ и счета.

"Онъ весело ѣздитъ туда и сюда;

На свѣтъ наглядишься ты съ нимъ безъ труда.

"Ступай-ка къ нему, посмотри-ка на свѣта:

Нигдѣ недостатка въ красавицахъ нѣтъ.

"Увидишь красивѣй, богаче, умнѣй

Дѣвицъ ты другихъ и забудешь о ней.

"А если тоска твоя тамъ не пройдетъ,

Назадъ возвращайся сюда черезъ годъ.

"Второй у меня есть въ обители братъ,

Твой дядя другой; онъ — ученый аббатъ.

"Аббатъ и монахи — то мудрый народъ;

Авось твое сердце при нихъ заживетъ.

"Молитвенникъ, постъ, одиночество, трудъ

Покой въ твою душу больную вернутъ.

"А если тоска твоя тамъ не пройдете,

Назадъ возвращайся сюда черезъ годъ.

"Мой третій братъ — воинъ; въ рукахъ его рать.

Домой приходи, не спѣши унывать.

"Въ сраженіяхъ прелесть великая есть:

То — ратныхъ подруга, военная честь.

«И раньше еще, чѣмъ исполнится годъ,

Тоска твоя въ войскѣ безслѣдно пройдете».

То тотъ, то другой приводилъ онъ предлогъ,

Но матери долго перечить не могъ.

Купецъ ободрилъ его лаской своей,

Червонцевъ ему не жалѣлъ и рублей,

Изъ города въ городъ съ собою возилъ,

Просилъ лишь о томъ, чтобы веселъ онъ былъ.

И, свѣтъ съ нимъ далеко кругомъ оглядѣвъ,

Повсюду не мало увидѣлъ онъ дѣвъ;

На умныхъ, богатыхъ, красивыхъ смотрѣлъ,

По мертвой подруги забыть не умѣлъ.

И къ матери въ день, какъ исполнился годъ,

Съ тоской еще большей назадъ онъ идетъ.

Какъ прежде, онъ сталъ на могилу ходить,

Вздыхать безнадежно и слезы точить.

Пошелъ онъ въ обитель, гдѣ материнъ брать

И дядя его былъ, ученый аббатъ.

Аббатъ и монахи, хоть мудрый народъ,

Не могутъ найти его горю исходъ.

Наукой, постомъ и молитвой святой

Не въ силахъ себѣ воротить онъ покой.

И къ матери въ день, какъ исполнился годъ,

Съ тоской еще большей назадъ онъ идетъ.

Какъ прежде, онъ сталъ на могилу ходить,

Вздыхать безнадежно и слезы точить.

«Ты къ третьему дядѣ, мой сынъ, поспѣши.

Чтобъ выгнать печаль изъ болящей души».

Онъ въ войско вступилъ; не страшилъ его бой;

Была его цѣль въ немъ не честь, а покой.

И прежде еще, чѣмъ исполнился годъ,

Письмо уже къ матери братъ ея шлетъ, —

За черной печатью листокъ роковой:

«Твой сынъ воротилъ свой душевный покой».

7. Водяной*).

Издревле ліоблянки красою извѣстны,

Но Урси милѣй не бывало дѣвицы,

Красавицъ такой не бывало царицы

Изъ дѣвъ ни одной, ни одной молодицы.

Какъ между звѣздами денница свѣтла,

Такъ дѣвъ всѣхъ красивѣе Урся была.

И много тогда и невѣстъ и замужнихъ

Невѣдомо слезы о томъ проливало,

Что милаго сердце но Урсѣ страдало;

Но ею плѣненныхъ все было ей мало: ю

Идетъ о мужчинѣ гдѣ лестная рѣчь, —

Его она силится въ сѣти завлечь.

Умѣла взманить и обрѣзать умѣла,

Быть строго-надменна и мило-свободна,

Плѣнять молодыхъ и быть старшимъ угодна;

Сполна была хитрость ей женская сродна;

Съ холоднымъ трудовъ не жалѣла, ни силъ,

Пока не добьется, чтобъ ей лишь онъ жилъ.

Въ одно воскресенье, ужъ послѣ обѣда,

Плясать подъ цимбалы и трубы и скрипки

Сошлись молодцы вкругъ развѣсистой липки

И съ ними люблянки, проворны и гибки.

Межъ всѣми тамъ Урся, какъ солнце, видна;

Но долго плясать не хотѣла она.

Хоть многіе просятъ, она несогласна,

Участіе въ танцахъ свое отдаляетъ,

Все вновь отговорки хитро измышляетъ.

Ужъ солнце заходитъ, свой блескъ умаляетъ,

Ужъ пробило семь, вотъ восьмой уже часъ;

Тогда только Урся плясать собралась.

Мужчинъ оглядѣвъ, плясуна выбираетъ;

Увидѣла парня въ толпѣ молодого;

Не сыщешь подъ солнцемъ красавца такого;

Плясать съ нимъ любая была бы готова.

Ужъ новое Урсю манитъ торжество,

И съ нѣжностью смотритъ она на него.

То парень замѣтилъ и къ Урсѣ подходить.

«На пляску съ собой не лишай меня права:

Туда, гдѣ въ Дунай изливается Сава,

Дошла до меня красоты твоей слава.

Вотъ, Урся, пришелъ я изъ дальнихъ краевъ,

Вотъ, Урся, плясать я съ тобою готовъ».

Ей такъ говоря, поклонился онъ низко.

Съ улыбкой любезной она отвѣчала:

«Не шла ни съ однимъ танцовать я сначала;

Скажу, не шутя: я тебя поджидала.

Подай же мнѣ руку скорѣй и пойдемъ!

Ужъ солнце садится, пустѣетъ кругомъ».

Плѣнительный юноша подалъ ей руку,

И словно на крыльяхъ чета полетѣла,, о

Какъ будто коснуться земли не хотѣла;

Порхали они, какъ два духа безъ тѣла;

Не видно, какъ наземь ступаютъ ногой,

Какъ если бъ ихъ вѣтеръ носилъ круговой.

То видя, всѣ въ ужасѣ стали на мѣстѣ,

Смычки опустились, и скрипки молчали;

Когда же и трубы уже не звучали,

Тогда каблуки молодца застучали.

«Что скрипки и трубы мнѣ?», крикнулъ плясунъ:

«Пусть звуки другихъ здѣсь услышу я струнъ!»

Тутъ быстро нагрянули черныя тучи,

Послышалось въ небѣ громовъ рокотанье,

Послышалось вѣтровъ лихихъ завыванье,

Послышалось бурныхъ ручьевъ клокотанье,

И волосы дыбомъ поднялись у всѣхъ.

Охъ, Урся-красотка, ужъ это не смѣхъ!

«Не бойся ты, Урся! ступай лишь быстрѣе,

Не бойся», сказалъ онъ, «громовъ рокотанья,

Не бойся ручьевъ ты моихъ клокотанья,

Ни вѣтровъ союзныхъ со мной завыванья;

Скорѣй лишь, скорѣй лишь вертись и не стой,

Скорѣй лишь, скорѣй лишь: пора ужъ домой».

«Охъ, дай отдохнуть мнѣ, плясунъ несравненный,

Чтобъ на землю ногу поставить могла я». —

«Не близко, не близко до нашего края,

Гдѣ Сава вливается въ воды Дуная.

Ждетъ страстно потокъ тебя, Урся, рѣчной.

Скорѣй лишь, скорѣй лишь вертись и не стой!».

И тутъ они вдругъ завертѣлись быстрѣе,

Почти надъ землей ужъ кружиться пустились, во

Три раза у самой рѣки закрутились,

Танцуя, въ ревущихъ волнахъ очутились.

Увидѣли кругъ рыбаки на водѣ,

Но Урси никто не видалъ ужъ нигдѣ.

• ) Какъ видно изъ послѣдующаго, демонъ, олицетворяющій собою главную рѣку Крайни, Саву, которая беретъ свое начало тамъ же, около Бохинскаго озера (Wocheinsee), принимаетъ въ себя слѣва Кокру (Kanker) и Быстрину (Feistritz), а справа — Сору (Zeier) и Люблянку (Laibach, куда водяной сначала и увлекаетъ свою жертву) и впадаетъ въ Дунай подъ Бѣлградомъ.

8. Вторичное погребеніе.

Жилъ-былъ поэтъ, хоть бѣдный, но славный межъ людей;

Сложилъ онъ много пѣсенъ, особенно о ней, —

О ней, своей Северѣ, безчувственной красѣ,

Которой не смягчили его творенья всѣ.

Весна пришла обратно, ликуетъ цѣлый свѣтъ;

Ея ли чары въ поле манятъ тебя, поэтъ?

Зачѣмъ съ какой-то склянкой ремень поверхъ плеча?

Быть можетъ, пьешь ты воды, недугъ въ себѣ лѣча?

Зачѣмъ ты такъ задумчивъ и робко такъ глядишь?

О пей ли, о веснѣ ли ты пѣсенку творишь?

Никто не зналъ, что думалъ въ то время нашъ поэтъ:

Уста его замолкли, пропалъ въ ланитахъ цвѣта.

Нашли его лежащимъ со склянкою пустой;

Не льется кровь по жиламъ, не слышенъ сердца бой.

Всѣ спрашиваютъ, кто бы убить поэта могъ;

Никто того не видѣлъ, и знаетъ развѣ Богъ,

Къ нему на погребенье спѣшатъ со всѣхъ сторонъ;

Ея лишь нѣтъ, въ которой души не чаялъ онъ.

Не дома ль предается слезамъ она одна?

Ахъ, нѣтъ: едва ли плакать могла по немъ она.

Зачѣмъ творитъ молитвы такъ спѣшно іерей,

Какъ будто съ отпѣваньемъ лишь кончить бы скорѣй?

Сегодня будетъ свадьба — затѣмъ спѣшитъ онъ такъ:

Красавица Севера вступаетъ съ кѣмъ-то въ бракъ.

Онъ съ вечера вѣнчалъ ихъ, до ночи пировалъ,

А ночью изъ-за пира ужъ навеселѣ всталъ;

Когда пришелъ къ могиламъ, гдѣ царствуетъ покой,

Онъ громкій споръ услышалъ подъ сѣнью гробовой.

Ворота отворились — поэтъ стоитъ предъ нимъ.

"Зачѣмъ мнѣ мѣсто дали подъ прахомъ вы святымъ?

Вѣдь я — самоубійца, и споръ ведется тамъ

О томъ, что трупъ мой отданъ быть долженъ палачамъ.

«Искалъ я смерти въ ядѣ, чтобъ милой не мѣшать;

Зачѣмъ собою мертвыхъ покоя мнѣ лишать?».

Лежалъ на утро вырытъ поэтъ поверхъ земли.

Съ разбойниками вмѣстѣ бѣднягу погребли.

9. Нетлѣнное сердце.

Могилу разрываютъ для новаго жильца;

Открылись молодого вдругъ очерки лица.

Могильщики сробѣли, попятились назадъ;

Смѣлѣйшіе межъ ними въ него вперяютъ взглядъ.

Красиво, скажетъ всякій, высокое чело,

Лишь облако съ него бы угрюмое сошло;

Красивъ бы ликъ былъ блѣдный, красивы и уста,

Когда бъ ихъ словно гнѣва покинула черта.

На воздухѣ отъ тѣла нѣтъ вскорѣ и слѣда,

Лишь сердце передъ ними лежало безъ вреда.

Оно все такъ же бьется, въ немъ жаръ еще такой,

Какъ если бъ находилось въ груди оно живой.

Всѣ знать желаютъ, кто здѣсь послѣднимъ погребенъ:

Ужъ не былъ ли святой онъ, что тлѣньемъ пощаженъ?

Отброшенный сначала замѣтили гранитъ;

Отъ мха онъ былъ очищенъ, и надпись тамъ гласитъ,

Что преданъ погребенью здѣсь Доброславъ-поэтъ,

Кѣмъ пламень сердца нѣжный плѣнительно воспѣта,

Воспѣта въ пѣсняхъ славныхъ любимой дѣвы честь,

Внимавшей равнодушно стиховъ умильныхъ лесть;

Когда же ею избранъ былъ юноша другой,

Изъ уста его ужъ пѣсни не вышло ни одной,

Ни въ Богѣ утѣшенья, ни въ людяхъ не искалъ,

Ни въ радости онъ смѣха, ни въ горѣ слезъ не зналъ;

Жилъ послѣ, какъ попало, не святъ, а развращенъ,

Безъ исповѣди умеръ и не былъ причащенъ.

Рѣшили всѣ, что нѣтъ въ немъ святого ничего,

Рѣшили всѣ, что сердце не можетъ быть его.

«Нѣтъ то поэта сердце», сказалъ старикъ сѣдой:

"А будь оно святого, въ немъ кровь нашла бъ покой.

Его хранитъ не святость, а пѣсенъ вѣчныхъ мочь,

Которыя носилъ онъ въ груди и день и ночь.

"Его мы сердце вскроемъ, на волѣ помѣстимъ,

Пока минетъ день этотъ и ночь вослѣдъ за нимъ,

Другое солнце встанетъ и бѣлый день придетъ;

Тогда его посмотримъ, какъ снова, разсвѣтетъ.

«Пускай его остудятъ и вѣтеръ и роса,

Пускай все то, что солнце, луна и небеса

Ему внушили въ жизни, уйдетъ своимъ путемъ;

Тогда, когда затлѣетъ, его мы погребемъ».

И сердце распластали; лежало ночь и день

Оно подъ яснымъ небомъ. Когда ночную тѣнь

Прогналъ надъ нимъ день новый, оно, какъ снѣгъ въ теплѣ,

Растаяло безслѣдно, не давъ себя землѣ.

10. Рыбакъ.

Всю ночь молодой разъѣзжаетъ рыбакъ;

Звѣзда ему свѣтитъ съ небесъ, какъ маякъ,

Морскіе пути ему кажетъ сквозь мракъ.

Не мало ужъ лѣтъ той звѣзды красота

Душѣ его юной мила и свята,

О ней лишь живетъ въ его сердцѣ мечта.

Летитъ ли навстрѣчу ему ураганъ,

Грозитъ ли пожрать его сомъ-великанъ,

Разверзнетъ ли бездну предъ нимъ океанъ, —

Вездѣ выручаетъ звѣзды его свѣтъ;

Къ ней юноша чистой любовью согрѣтъ

Такъ по морю плавалъ не мало ужъ лѣтъ.

И вотъ межъ волнами открылся проходъ,

И въ немъ показался дѣвицъ хороводъ,

По поясъ нагія красавицы водъ.

Играютъ, смѣются, поютъ ему такъ:

"О вѣрное сердце, блаженный рыбакъ!

Къ ней долго ли будешь пылать ты, чудакъ?

" Признайся, рыбакъ, намъ отарой безъ стыда:

Ты ждешь ли, чтобъ съ неба упала звѣзда?

Ты крыльевъ ли ждешь, чтобъ подняться туда?

"Въ другомъ бы изсякъ ужъ терпѣнья запасъ,

Въ другомъ бы отъ скуки ужъ пламень погасъ,

Другой бы не думалъ такъ бѣгать отъ насъ.

«Другой бы, чей взоръ по ночамъ не закрытъ,

Узналъ, какъ къ охотнику близко стоитъ

Сама красота, что тебя такъ томитъ».

Все правда (о, если бъ то было не такъ!),

Все правда въ той пѣснѣ, что слышитъ рыбакъ;

Надежда убита, въ душѣ его мракъ.

Налегъ онъ на весла, челнокъ свой погналъ,

И нѣтъ ему дѣла до вихрей и скалъ;

Звѣзды своей въ небѣ ужъ онъ не_искалъ.

И знаетъ онъ только — грести да грести;

А что его цѣль на опасномъ пути?

Пѣвицъ ли догнать? отъ себя ли уйти?

Боюсь, утонулъ онъ, звѣздой не хранимъ;

Такъ пусть же, кто внемлетъ совѣтамъ моимъ,

Любя безъ надежды, не ѣздитъ за нимъ!

11. ЖЕНСКАЯ ВѢРНОСТЬ.

Скрипачъ былъ веселый, собой молодецъ,

Гораздый играть, да къ тому жъ и пѣвецъ.

Гдѣ свадьба, гдѣ праздникъ, гдѣ танцы идутъ,

Туда скрипача непремѣнно зовутъ.

Игрой онъ, бывало, плѣнитъ хоть кого,

А дѣвушкамъ любо глядѣть на него.

Особенно Машенька, старосты дочь,

Очей не отводитъ отъ молодца прочь.

И чистымъ огнемъ его сердце зажгла

Богатая Маша, царица села.

Напрасно поклонники вьются за ней:

Ему лишь сіяетъ привѣтъ изъ очей.

И въ чемъ скрипача обнадеживалъ взоръ,

То нѣжный потомъ подтвердилъ разговоръ.

Отецъ не сочувствуетъ дочкѣ ничуть,

Но можно умаслить его иль надуть.

Клянется она быть женой молодца

Иль въ дѣвкахъ остаться, не вѣдать вѣнца.

Чиновникъ тамъ въ городѣ — славный женихъ:

Доходъ у него — восемьсотъ золотыхъ.

На нихъ и на то, что онъ скопитъ потомъ,

Легко содержать и семейство и домъ.

По городу рыщетъ во всѣ онъ концы:

Зовутъ его братья невѣстъ и отцы.

Поклонъ отъ мамаши, отъ дочери взоръ

Ну такъ вотъ и тянута его на сговоръ.

Но что-то внезапно случилося съ нимъ:

По мѣсяцамъ въ городѣ сталъ онъ незримъ.

И скоро извѣстіе всѣхъ обошло,

Что къ старостѣ онъ зачастилъ на село.

Вѣдь староста самъ — неотесанный пень;

Что дѣлать тамъ щеголю изо дня въ день?

Привѣтлива дочка его и мила;

Но сердце она скрипачу отдала.

Великія Марьи*) настали опять,

И Машѣ пора именины справлять.

Вотъ время себя показать передъ ней —

Устроить привѣтъ для нея понѣжнѣй.

Три скрипки гудятъ у нея подъ окномъ:

Женихъ то играетъ съ друзьями втроемъ.

Гудятъ подъ окномъ они три ужъ часа,

А все не является Маша-краса.

Скрипачъ налегаетъ на струны сильнѣй;

Прощается съ кѣмъ-то она у дверей.

Струна разскочилась, умолкла игра;

Ахъ, это, скрипачъ, не пророчитъ добра!

Зарекся, заклялся скрипачъ молодой,

Что въ жизни струны не натянетъ другой.

На Малыя Марьи**), одѣта въ фату,

Хозяйкою Маша пошла ко кресту.

"Когда же ты будешь, скрипачъ, веселѣй?

Когда перестанешь стыдиться людей?

"Вѣдь дѣвка любая — пойми наконецъ —

Мечтаетъ о томъ, чтобы стать подъ вѣнецъ.

«Зачѣмъ тебѣ было богатой искать?

У ней безъ тебя жениховъ благодать».

Пріятели такъ скрипачу говорятъ,

Пока не прояснился вновь его взглядъ.

Струна лишь ему отравляетъ покой:

Ее замѣнить онъ не смѣетъ другой.

Кто на руку ловокъ и боекъ умомъ,

Тому никакая бѣда ни по чемъ.

Опять ужъ у молодца скрипка въ рукахъ:

Онъ началъ на трехъ упражняться струнахъ.

Годъ минулъ одинъ, на исходѣ другой —

На трехъ ужъ играетъ скрипачъ молодой,

Какъ прежде на всѣхъ четырехъ не игралъ,

И больше чиновника денегъ набралъ.

Гдѣ свадьба, гдѣ праздникъ, гдѣ танцы идутъ,

Туда скрипача непремѣнно зовутъ.

Вотъ разъ, въ понедѣльникъ, немножко хмельной,

Онъ шелъ съ именинъ на разсвѣтѣ домой.

Дѣвица, что розанъ, стоитъ у дверей;

Слеза за слезою, течетъ изъ очей.

«О дѣвица красная, цвѣтикъ ты мой!

Скажи: что случилось, бѣдняжка, съ тобой?».

«Ахъ, батюшка боленъ въ избушкѣ лежитъ;

Похлебкой пустою не будетъ онъ сытъ».

Скрипачъ былъ душою отнюдь не жестокъ;

Онъ дѣвицѣ полный даетъ кошелекъ. во

Зато ему стала знакома тоска:

Влюбился онъ по уши въ дочь бѣдняка.

Не долго по ней онъ томился вдали,

И скоро у нихъ поцѣлуи пошли.

Клянется быть вѣрной она до конца;

Назначенъ предъ масленой срокъ для вѣнца.

Домой изъ кампаніи войско пришло;

Идетъ мушкетеръ на побывку въ село.

Успѣли минуть ужъ два года съ тѣхъ поръ,

Какъ малаго взяли насильно въ наборъ.

Горючія слезы катились ручьемъ

У той, что плѣнилась теперь скрипачомъ.

Сошлись въ воскресенье подъ липой плясать;

Что видишь, скрипачъ мой? ну, какъ не сказать,

Что ржавѣть не можетъ былая любовь

И девять разъ въ сердцѣ появится вновь? ***)

Что злобно ты взоромъ поводишь вокругъ?

Что въ струны свирѣпо ударилъ ты вдругъ?

Съ возлюбленнымъ мимо несется она;

На скрипкѣ еще отскочила струна.

Зарекся, заклялся скрипачъ молодой,

Что въ жизни струны не натянетъ другой.

"Вѣдь глупость и бѣдность — порода одна:

Такая дѣвица тебѣ не жена.

«Возьмись-ка за скрипку, да Бога хвали,

Что брачныя узы тебя обошли».

Пріятели такъ скрипачу говорятъ,

Пока не прояснился вновь его взглядъ.

Струна лишь ему отравляетъ покой:

Ее замѣнить онъ не смѣетъ другой.

Онъ долго не сталъ по струнѣ тосковать

И скоро на двухъ научился играть.

Гдѣ свадьба, гдѣ праздникъ, гдѣ танцы идутъ,

Туда скрипача непремѣнно зовутъ.

Справлялъ именины супруги баронъ;

Нашъ славный скрипачъ и туда приглашенъ.

Красивая въ замкѣ служанка была,

Бѣдовая дѣвка, — ловка и мила.

Хоть ей двадцати еще не было лѣтъ,

Она изучила до тонкости свѣтъ.

Слыхала она отъ госпожъ молодыхъ,

Какъ ловится въ сѣти оплошный женихъ.

Въ очахъ ея вѣрность читаетъ скрипачъ

Въ награду за горе отъ двухъ неудачъ.

Какъ ласкова съ нимъ, какъ умильна она!

Скрипачъ, берегись: то приманка одна.

Настать не успѣла вечерняя тьма, —

Скрипачъ отъ плутовки ужъ былъ безъ ума.

Гдѣ бъ ни былъ онъ, видѣть желалъ лишь ее

И ей посвятилъ пѣснопѣнье свое.

Она обѣщаетъ забыть о другихъ;

Твердитъ ей о свадьбѣ блаженный женихъ.

Назначенъ былъ въ замкѣ торжественный балъ,

Какъ младшую дочку баронъ выдавалъ.

Вотъ гости одни за другими катятъ,

Межъ ними невѣстинъ изъ города братъ.

Шампанское пьютъ, кое-кто подгулялъ;

Такъ шелъ безъ помѣхъ до полуночи балъ.

И вотъ ужъ скрипачъ заигралъ котильонъ;

Всѣ спрашивать стали: гдѣ младшій баронъ?

Ужъ съ нимъ не случился ли казусъ какой,

Что медлитъ онъ пары водить за собой?

На поискъ одинъ изъ лакеевъ пошелъ,

За первымъ другой былъ отправленъ посолъ.

И на ухо было разсказано всѣмъ,

Гдѣ найденъ баронъ и что дѣлалъ и съ кѣмъ.

Когда скрипачу объяснили скандалъ,

Съ лица его разомъ румянецъ пропалъ.

Забѣгалъ свирѣпо смычокъ по струнамъ;

Одна изъ послѣднихъ летитъ пополамъ.

Зарекся, заклялся скрипачъ молодой,

Что въ жизни струны не натянетъ другой.

Цѣлительно время: три года прошло, —

И снова лицо его стало свѣтло.

Ужъ онъ съ Паганини самимъ наравнѣ

Играть на одной научился струнѣ.

Веселый, игралъ на струнѣ онъ одной

И пѣлъ увлеченія жизни былой.

О женахъ и дѣвахъ пѣвалъ онъ всегда,

Что тѣмъ и другимъ довѣряться — бѣда. во

Съ тѣхъ поръ не бывалъ онъ у женщинъ въ плѣну;

Воздалъ имъ артистъ благодарность одну:

«Отъ нихъ изловчаются руки у насъ,

Отъ нихъ въ головѣ прибываетъ запасъ».

• ) Успеніе.

• • ) Рождество Богородицы.

• • • ) Пословица.

12. Органистъ.

Органистъ, отдавшись Богу,

Міръ суетъ рѣшилъ оставить;

Чтобъ Творца въ пустынѣ славить,

Взялъ онъ цитру на дорогу.

Тамъ свои онъ пѣсни ладитъ

Средь пернатаго народа

Отъ румянаго восхода

До поры, какъ солнце сядетъ.

Но его въ пареньяхъ духа

Соловьи смутили вскорѣ

И во всемъ крылатомъ хорѣ

Рознь, обидная для слуха.

Вотъ пришла весна другая;

Птицъ онъ юныхъ собираетъ

И на цитрѣ имъ играетъ,

Пѣсни разныя внушая.

Онъ дрозда на ладъ ученый

Августина пѣть заставилъ,

Снѣгирю напѣвъ исправилъ,

Разучивши съ нимъ каноны.

Все поетъ любви тревогу

И тоску ея и сладость

Соловей сердцамъ на радость;

Пѣвчій жалуется Богу:

«Дроздъ-носачъ, снѣгирь дебелый

Пѣсни бросили пустыя:

Стали гимны пѣть святые;

Съ соловьемъ — хоть кинь все дѣло»

Но не птицы нравъ упорный

Богъ винилъ, а человѣка:

"Пусть поетъ, какъ пѣлъ отъ вѣка,

Соловей, лишь мнѣ покорный!

"Еремія горько тужитъ,

Край чужой какъ сердцу тѣсенъ;

Соломону въ Пѣсни Пѣсенъ

Мощь любви предметомъ служитъ.

«Я пѣвцу дарую силу

И напѣвъ, ему лишь сродный;

Пѣсенъ личныхъ даръ свободный

Да несетъ онъ и въ могилу!».

РАЗНЫЯ СТИХОТВОРЕНІЯ

1. Звѣздочетамъ.

Чтобъ пусто всѣмъ вамъ было,

Врали мѣсяцеслововъ,

Слѣпые звѣздочеты,

Угадчики погоды!

Хотите вы премудро

Читать въ небесныхъ звѣздахъ,

Подастъ ли милость солнца

Намъ годъ благопріятный,

Иль неба гнѣвъ подниметъ

Бушующіе вѣтры,

Погубитъ нивы градомъ,

Суда потопитъ въ морѣ,

Побьетъ на лозахъ грозди.

Слѣпые звѣздочеты!

Чтобъ пусто всѣмъ вамъ было!

Читалъ лишь въ двухъ я звѣздахъ,

Въ очахъ своей любезной,

Читалъ въ двухъ свѣтлыхъ звѣздахъ

И въ нихъ, слѣпецъ безумный,

Дней ясныхъ видѣлъ много

Съ любовію взаимной,

Съ безоблачнымъ блаженствомъ;

А выросли мнѣ слезы,

И выросла забота,

Досада, безпокойство,

И стыдъ обидный выросъ.

Двѣ, двѣ лишь обманули,

Двѣ, двѣ лишь сбили съ толку,

Двѣ звѣздочки мой разумъ;

А вы хотите звѣзды

Постичь на дѣломъ небѣ! —

Врали мѣсяцеслововъ,

Слѣпые звѣздочеты,

Угадчики погоды,

Чтобъ пусто всѣмъ вамъ было!

2. Въ память Матвѣя Чопа*).

Тронулся ледъ нашъ едва; у другихъ ужъ весна наступила;

Въ краѣ словѣнскомъ еще бурные вѣтры ревутъ.

Вотъ мы стесали свой челнъ, его съ Богомъ вручили теченью;

Скалъ и пучинъ избѣгать онъ научиться не могъ.

Звѣздъ мы не знали ни тѣхъ, что спасаютъ, ни тѣхъ, что насъ губятъ;

Лель былъ нашъ кормчій, другой былъ онъ для насъ Палинуръ**).

Ты нашъ челнокъ отстоялъ, паруса и кормило поправилъ,

Ты показалъ ему путь прямо въ обитель духовъ.

Звѣздъ, незнакомыхъ тебѣ, но имѣло поэзіи небо,

Всѣхъ просвѣщенныхъ племенъ ты языками владѣлъ.

Римлянинъ что, господинъ надъ вселенной, что грекъ велемудрый,

Что итальянецъ, французъ, нѣмецъ, испанецъ и бриттъ,

Чехъ и полякъ и что русскій и сербъ и что родъ нашъ словѣнскій

Въ мірѣ искусствъ и наукъ раньше измыслить могли, —

Все безъ остатка усвоилъ ты, Чопъ, великанъ по познаньямъ!

Духа сокровища ты Крезовы въ жизни набралъ.

Этотъ запасъ благородный не пряталъ подъ спудомъ ты дома:

Школьную имъ молодежь ты богатилъ и другихъ.

Только взялся за перо ты, лежавшее прежде безъ дѣла,

Вдругъ на бѣду землякамъ, медленно бредшимъ вослѣдъ,

Въ омутѣ яростномъ Савы кончина тебя захватила,

Слово пресѣкла въ устахъ, вырвавъ изъ пальцевъ перо.

Кладъ твой отъ насъ сберегаетъ земля, неподатливый сторожъ;

Матери-Славы глаза плачутъ надъ гробомъ твоимъ.

Влажны глаза и у насъ, у друзей, лишь тебя мы припомнимъ,

Вмѣстѣ съ тобой и дары дружбы безцѣнной твоей.

Сѣмя, что здѣсь ты посѣялъ, идетъ ужъ роскошно въ колосья,

Намъ и за нами суля внукамъ не мало плода.

Имя и званья твои да не будутъ, землякъ, позабыты,

Въ Крайнѣ покуда живетъ родъ тебѣ милый словѣнъ!

• ) См. предисл. стр. XV—XVI.

• • ) Лель — славянскій богъ любви, Палинуръ — кормчій Энея въ его пути изъ Трои въ Италію, неожиданно утонувшій въ тихую погоду, какъ Матвѣй Чопъ. Подъ Лелемъ нѣкоторые разумѣютъ Кастельца (см. пред. стр. XVI). Вообще о смыслѣ этого стиха спорятъ. Неясно и то, къ кому относятся «мы» и «нашъ» въ ст. 3—8 — къ одному поэту или также къ его соплеменникамъ.

3. Новая литературная школа*).

Ученикъ.

Когда ужъ всякъ въ писатели играетъ

И каждый фофанъ съ книжкой лѣзетъ въ свѣтъ,

Тотъ нѣчто въ прозѣ, тотъ въ стихахъ мараетъ,

Теперь, что къ кучкѣ, чающей расцвѣтъ

Трудовъ словесныхъ вызвать между нами, s

Хочу примкнуть и я, въ томъ дива нѣтъ.

Учи меня, чтобъ былъ я признанъ вами,

Чѣмъ Крайну я въ стихахъ плѣнить могу,

Что долженъ прозы я считать красами.

Писатель.

Чтобъ числиться въ писательскомъ кругу,

Прими мое премудрое ученье

И заруби его въ своемъ мозгу.

Коль хочешь ты у насъ имѣть значенье,

Словъ иноземныхъ бойся какъ врага,

За личное считай ихъ оскорбленье.

Будь проза вся безцвѣтна и нага,

Въ поэзіи ввѣряйся лишь натугѣ:

Твоя намъ будетъ муза дорога.

Коль классикомъ быть хочешь въ нашемъ кругѣ,

Ты рѣчь загни, какъ горцы, погрубѣй;

Всѣ о своемъ кричать мы будемъ другѣ.

Языкъ пастушьихъ изучивъ рѣчей,

Славянъ ты всѣхъ плѣнишь не безъ причины,

И воздадутъ могилѣ честь твоей:

Захватишь рѣчи ты родной пружины;

Но года на три эти брось мѣста

И удались въ овчарскія Аѳины.

Ученикъ.

Иль языка таится красота

У пастуховъ, которые умѣютъ

Произносить лишь прозвища скота?

Писатель.

Тамъ, гдѣ завѣты предковъ не слабѣютъ,

Гдѣ не мѣняютъ рѣзко языка,

Нѣмецкихъ гнусныхъ словъ не разумѣютъ.

Ученикъ.

Блаженный край! и мысль о немъ сладка.

Но тамъ, гдѣ рѣчь ужъ вовсе не богата,

Добыча словъ не будетъ велика.

Писатель.

Изжаренные, милый мой, цыплята

Вѣдь никому не прилетаютъ въ ротъ.

Чтобъ вѣчно жить, труда нужна затрата.

Готовыхъ словъ, ужъ годныхъ въ обиходъ,

Нигдѣ — хоть будь то горы, хоть долина —

Никто, не поработавъ, не найдетъ.

Прислушайся къ рѣчамъ простолюдина:

Лишь ротъ открылъ, — вся соль передъ тобой,

Всѣ языка красоты, какъ картина.

Тамъ корни словъ на почвѣ имъ родной;

Придай концы имъ: -ста, -ище, -уха,

-омъ, -овецъ, -овка или хвостъ любой —

То первый сортъ для мысли и для слуха!

Такъ всѣхъ славянъ затмишь ты безъ труда,

И предъ тобой Добровскій **) будетъ — муха.

Ученикъ.

Вотъ мудрость въ чемъ! прощайте, города!

Какъ Аполлонъ, гуляя съ чабанами**),

Себѣ стяжаю славу навсегда.

Но Аполлонъ съ Минервой между нами,

Жрецовъ вѣдь не имѣли искони;

Отъ римлянъ и отъ грековъ съ сѣменами

Наукъ попали къ намъ въ былые дни

Слова чужія; что жъ? намъ непригоже

Употреблять ихъ? вотъ что разъясни!

Писатель.

О, и не думай! сохрани насъ Боже!

Не порти ими нашу рѣчь никакъ!

Ученикъ.

Но у другихъ славянъ мы видимъ то же:

Татарщина у русскихъ есть, полякъ

Французитъ, сербъ беретъ у турокъ слово,

У нѣмцевъ чехъ, а онъ ли не мастакъ?

Писатель.

У нихъ по книгамъ столько, братъ, чужого

Средь стараго славянскаго зерна,

Что чистъ языкъ ихъ ужъ не станетъ снова;

А крайнщина на книги такъ бѣдна,

Что всѣ легко обречь ихъ на сожженье;

Фениксомъ изъ огня взлетитъ она!

Ученикъ.

Къ чему послужитъ книгъ уничтоженье?

Иль ждать намъ, не ломаючи головъ,

Что словъ за нимъ начнется возрожденье?

Писатель.

Просѣемъ мы запасъ наличный словъ,

Зерно удержимъ, а гдѣ взятки гладки,

Тамъ изъ своихъ добавимъ мы мозговъ.

Ученикъ.

Но выдумки и старые остатки

Въ чудной смѣси — для крайнцевъ, хорутанъ,

Штирійцевъ будутъ темны, какъ загадки.

Писатель.

Есть у воровъ, разбойниковъ, цыганъ

Языкъ, лишь имъ понятный; рѣчь такая

Будь въ нашихъ книгахъ, — что въ томъ за изъянъ?

Ученикъ.

Тарабарщина вамъ хоть воровская

Какую пользу въ книгахъ принесетъ,

Когда повсюду будетъ рѣчь другая?

У васъ самихъ очистка не пойдетъ,

Отъ словъ чужихъ и ты не обезпеченъ;

Къ чему же мой боялся бы ихъ ротъ?

Писатель.

То разговоръ; пусть онъ но безупреченъ, —

Лишь слуха онъ касается слета

И, какъ туманъ, летучъ и быстротеченъ.

Что въ книгахъ есть, то проживетъ вѣка,

То и ученые прочтутъ лингвисты,

То красоту являетъ языка.

Да будутъ книги у словѣнцевъ чисты!

Когда не такъ, пусть чортъ меня возьметъ,

Но всѣхъ поучатъ крайнскіе пуристы.

Чего слѣпой кружокъ вашъ не пойметъ,

Что вашимъ забраковано совѣтомъ,

Въ потомствѣ встрѣтитъ то себѣ почетъ.

Ученикъ.

Ты озарилъ мой умъ нежданнымъ свѣтомъ.

Чтобъ мой успѣхъ и проченъ былъ и скоръ,

Снабди меня для пѣнія предметомъ.

Писатель.

Горація словамъ наперекоръ,

Нѣтъ въ utile et dulce ****) намъ отрады:

Намъ utile — зерно, а dulce — соръ.

Ученикъ.

Теперь поютъ романсы и баллады,

Трагедія ужъ кѣмъ-то начата,

Сонетамъ, какъ новинкѣ, также рады.

Писатель.

Любая пѣсня мною проклята,

Которой нѣтъ славянскаго названья,

Хоть свей гнѣздо сама въ ней красота.

Любовь поютъ пѣвцовъ такихъ созданья

Во вредъ великій рѣчи и сердцамъ;

Да грянутъ въ нихъ всѣ неба наказанья!

Баллады въ «Пчелкѣ», эту гадость, срамъ,

Всѣ безпощадно истребить бы надо,

Трагедія пускай не лѣзетъ къ намъ,

Чтобъ краинки изъ нихъ не пили яда

И съ Юліи не брали образца,

Не ныли, не сводя съ Ромео взгляда.

Ученикъ.

Да, это было бъ жаль: теперь сердца

Разъ шесть горятъ въ недѣлю, а дѣвицы

За перваго выходятъ молодца.

Писатель.

Баллады суть пустыя небылицы,

Но и соблазна эта вещь полна:

«Ленорѣ» *****) гнусной всѣ онѣ сестрицы;

Трагедія, какъ и романсъ, вредна;

Не сочиняй ни здравицъ, ни сонетовъ:

Поетъ ихъ тотъ, чья муза нескромна.

Въ стихахъ держись хозяйственныхъ предметовъ, —

Что нужно для хлѣвовъ и для полей:

Пусть людямъ польза будетъ отъ поэтовъ!

Ученикъ.

Такъ, буду пѣть по волѣ я твоей,

Картофелю что помогаетъ въ ростѣ,

Чѣмъ обезпечить рѣпу отъ червей,

Овецъ какъ лучше пользовать въ коростѣ,

Что дѣлать, чтобъ избавиться отъ гнидъ,

Чтобъ на гумно не шлялись мыши въ гости.

Писатель.

Вотъ, что словесность нашу оживитъ!

• ) См. предисл. стр. XII—XIII и XVII.

• • ) См. предисловіе стр. X.

• • • ) Намекъ на преданіе о службѣ Аполлона въ пастухахъ у ферскаго (во Ѳракіи) царя Адмета.

• • • • ) Въ извѣстномъ стихѣ (Ars poet. 343): Omne tulit punctum, qui miscuit utile dulci (Высшей достоинъ хвалы, кто пріятное свяжетъ съ полезнымъ.)

• • • • • ) Знаменитая баллада Бюргера, переведенная Преширномъ. См. нред. стр. XVI.

4. Первая любовь.

Опасные покою сердца годы,

Поры весенней годы ужъ прошли;

Видалъ расцвѣтшихъ средь чужой природы

Красавицъ я и дѣвъ родной земли;

Сердечной не былъ я лишенъ свободы;

Въ душѣ надежды гордыя росли,

Что не сразитъ любовь и не поранитъ

Того, кто твердо ей противостанетъ.

Красы небесной дѣва вдругъ пришла

(Увы! зачѣмъ я этотъ образъ встрѣтилъ?);

Заря при розахъ щекъ ея тускла,

Звѣздъ пламень при очахъ ея не свѣтелъ;

Того навѣкъ разитъ любви стрѣла,

Чье сердце быстрый взглядъ ея намѣтилъ.

Кто устъ ея опишетъ красоту,

Невинныхъ персей снѣга чистоту?

Чѣмъ мнѣ къ гостямъ бѣжать, въ толпу густую,

Чтобъ тамъ забыть той женщины двойникъ,

Кого увидя въ пятницу Страстную,

Рабомъ мечты Петрарка быть привыкъ, —

Въ глаза ей глядя, я себя не чую,

Покуда ядъ мнѣ въ сердце не проникъ.

Съ тѣхъ поръ терплю я день и ночь мученья,

Не находя нигдѣ имъ облегченья.

Ее не тронетъ щекъ поблекшій цвѣтъ,

Ни стонъ умильный пѣсни сладкогласной,

Ни глазъ моихъ безъ сна потухшій свѣтъ,

Ни слезъ потокъ, сдержать себя не властный.

Покой исчезъ, веселья также нѣтъ,

Отчаянье кипитъ любви напрасной.

Такъ гордый въ мысли гибнетъ, ослабѣвъ.

Смотрѣть Опасно на цвѣтущихъ дѣвъ.

Кому мила свобода золотая,

Пусть видомъ дѣвъ не тѣшитъ онъ свой взоръ!

Глаза вредили мнѣ, врага впуская;

Надъ ними строгій долженъ быть надзоръ:

Сквозь нихъ лежитъ любви стезя прямая,

Гдѣ разумъ нашъ не можетъ дать отпоръ.

Кто мнѣ не вѣритъ, тотъ повѣритъ дѣлу,

Мнѣ братомъ ставъ по горькому удѣлу.

5. Прощанье съ юностью.

О дней моихъ счастливое начало,

Какъ быстро ты, о юность, пронеслась!

Цвѣтовъ отрадныхъ ты дала мнѣ мало,

И тѣ, раскрывшись, блекли въ тотъ же часъ;

Надежды солнце рѣдко мнѣ сіяло,

Ревѣли вихри ярые не разъ;

А все жъ, о юность, твой закатъ угрюмый

Привыкъ я чтить признательною думой.

Познанье, рано плодъ вкусилъ я твой!

Гдѣ капнетъ ядъ его, тамъ радость вянетъ.

Извѣдалъ я, какъ злобно родъ людской

Добро и честность на расправу тянетъ;

Любовь найти прямую — сонъ пустой!

Исчезнетъ онъ, какъ только день проглянетъ.

Я видѣлъ: правды, знанія, ума

Удѣлъ обычный — чуть ли не сума.

Я видѣлъ, какъ, съ судьбою кто не ладитъ,

По вѣтру тщетно правитъ бѣгъ челна.

Какъ тотъ вины предъ нею не загладитъ,

Кого съ пеленъ отмѣтила она,

Какъ лишь деньга въ вѣнецъ безсмертья рядитъ,

Какъ всякому по платѣ и цѣна;

Межъ нами то лишь видѣлъ я въ почетѣ,

Что ложно блещетъ въ яркой позолотѣ.

И въ сердцѣ видъ такихъ и худшихъ бѣдъ

Врубалъ слѣды, замѣтные понынѣ;

Но и въ бѣдѣ веселость юныхъ лѣтъ

Себя мрачить не долго дастъ кручинѣ:

Изъ облаковъ ей замки шлютъ привѣтъ,

Зеленый лугъ ей грезится въ пустынѣ;

Вездѣ надежды животворный лучъ

Мелькаетъ ей коварно изъ-за тучъ.

Не думаетъ она, что отъ дыханья

Любого вѣтра призраки падутъ,

Позабываетъ прошлыя страданья,

Нe помнитъ ранъ, какъ только подживутъ,

Пока года не принесутъ сознанья,

Что лишь въ бездонный лили мы сосудъ.

Зато, о юность, твой закатъ угрюмый

Я буду чтить признательною думой.

6. Глосса.

Глупъ, кто риѳмы подбираетъ;

Смѣхъ на этого болвана!

Вѣчно жертва онъ обмана,

Голъ живетъ и умираетъ.

Что мы слышимъ о Гомерѣ?

Онъ терпѣлъ подъ старость голодъ;

Зналъ Овидій въ Понтѣ холодъ.

На любомъ провѣрь примѣрѣ:

Намъ свидѣтель Алигьери,

Какъ судьба пѣвцовъ караетъ;

Всякій, кто стихи мараетъ,

Пусть припомнитъ о наградѣ

Донъ-Кихоту, Лузіадѣ… *)

Глупъ, кто риѳмы подбираетъ.

«Въ пѣсни польза намъ какая?

Что Петрарки, что намъ Тассы?»,

Признается безъ прикрасы

Встарь и нынѣ чернь тупая.

Кто блаженствуетъ, внимая і,

Отъ народнаго баяна,

Какъ мы били оттомана,

Кто, къ родной приверженъ лирѣ,

Книжки «Пчелки» чтитъ четыре, —

Смѣхъ на этого болвана!

Съ коробкомъ торговецъ бродитъ,

Лишь въ свой умъ лукавый вѣритъ,

Полотно и ленты мѣритъ,

Глядь — ужъ домъ себѣ заводитъ.

Пусть въ Китай поэтъ уходитъ,

Пусть идетъ до океана,

Пусть, божественнаго сана

Увлеченъ мечтой напрасной,

О дѣвицѣ грезитъ красной, —

Вѣчно жертва онъ обмана.

Но поетъ при всемъ онъ этомъ.

Быть вы можете богаты,

Покупать себѣ палаты,

Хоть зимой въ нихъ жить, хоть лѣтомъ.

Вмѣсто храминъ надъ поэтомъ

Небо кровъ свой простираетъ,

Въ солнцѣ золото играетъ,

Серебро на травкѣ влажной.

Ими счастливъ, онъ отважно

Голъ живетъ и умираетъ.

• ) Гомера древніе представляли себѣ слѣпцомъ, снискивавшимъ свое пропитаніе пѣснями. Овидій былъ сосланъ Августомъ въ страну дикихъ гетовъ, на югъ отъ Дуная, близъ Понта (Чернаго моря), гдѣ климатъ гораздо суровѣе, чѣмъ въ Италіи. Данте Алигьери испыталъ въ жизни много горя, какъ и авторы «Донъ-Кихота» и «Лузіады», Сервантесъ и Камоэнсъ.

ЭПИГРАММЫ.

1. Предисловіе и оправданіе.

. . . . . . . feriuntque summos

Fulmina montes.

Пусть мыслитъ всякій, кто стрѣлой моей задѣтъ,

Что молнія разитъ высокій лишь предметъ.

2. Условіе не-золотого вѣка.

Давно ужъ золотой насталъ бы вѣкъ у насъ,

Когда бъ на классика давалъ намъ право классъ*).

• ) Въ подлинникѣ другая игра словъ — между klasik и kvasi «болтаетъ (вздоръ)». У горенцевъ l звучитъ какъ англ. w.

3. Новый Пегасъ*).

Вышняне, вы куда свою улитку дѣли?

«Въ Пегасы взять ее поэты захотѣли».

• ) Эпиграмма направлена противъ Ивана Циглера (Ianez Cigler 1792—1869), священника въ мѣстечкѣ Вышней Горѣ (Visnja gora). Жители его, вышняне, — словѣнскіе пошехонцы; между прочимъ о нихъ разсказываютъ, будто они держатъ улитку на привязи. Циглеръ помѣстилъ въ «Пчелкѣ» семь стихотвореній. Но извѣстенъ онъ не какъ поэтъ, а какъ народный писатель. Его романъ «Счастье и несчастье» (Sreca in nesreca), вышедшій въ 1836 г., первый въ словѣнской письменности, охотно читается до сихъ поръ.

4. «Пчелкинымъ» эпиграмматистамъ.

Не всякій звѣрь — лисица заодно,

Не всякое злословіе смѣшно.

5. «Пчелкинымъ» баснописцамъ.

Въ рѣчахъ Эзоповыхъ*), отрытыхъ на кладбищѣ,

Не больше сладости, чѣмъ въ разогрѣтой пищѣ.

• ) Эзопъ изъ Фригіи считается древнѣйшимъ баснописцемъ.

6. «Пчелкинымъ» слагателямъ гексаметровъ *).

Въ гексаметрѣ кто, не прибравъ спондея

Иль дактиля, не прочь и отъ трохея,

Не знаетъ, гдѣ пустить цезуру,

Пегаса тотъ впрягаетъ въ фуру.

• ) Относится къ попыткамъ сочиненія словѣнскихъ гексаметровъ по греческому образцу, о которыхъ см. предисл. стр. LXXXIV.

7. На стихотворенія «Пчелки» безъ ц и с *).

«Всѣ ц имъ изъ стиховъ исключены,

И с въ нихъ вовсе не играетъ роли».

Зато въ нихъ нѣтъ и никакой цѣны,

Зато они и безо всякой соли.

• ) На стихотворенія Якова Жупана, написанныя въ видѣ нагляднаго возраженія на упреки нѣмцевъ словѣнскому языку за частое употребленіе звуковъ ц и с.

8. «Пчелкинымъ» пѣвцамъ временъ года.

Кто самъ не знаетъ, что сказать,

Тотъ хвалитъ иль бранитъ погоду;

Кто не нашелъ, что воспѣвать,

О временахъ онъ года пишетъ оду.

9. Лѣcничнику и Дѣвичнику*).

О, еслибъ сладокъ былъ въ стихахъ Лѣсничникъ!

О, если бъ правъ могъ быть въ стихахъ Лѣвичникъ!

• ) Лѣсничникъ (отъ lesmka — дикое яблоко) — переводъ фамиліи Игнатія Гольцапфеля (1799—1868), помѣстившаго въ «Пчелкѣ» три стихотворенія. Докторъ Варооломей (Jernej) Лѣвичникъ (1808—1883), священникъ, авторъ поэмы «Католическая церковь», напечаталъ въ «Пчелкѣ» также три стихотворенія. Эпиграмма основана на игрѣ словъ или, скорѣе, понятій: 1) дикое яблоко кисло, 2) лѣвичникъ значитъ лѣвша.

10. Прежнему поэту, потомъ гомеопату*).

Ты прежде былъ поэтъ, теперь — гомеопатъ:

Ужъ не досуга ты, а жизни супостатъ.

• ) На Власія Поточника, священника, помѣщавшаго кое-какіе стихи въ «Пчелкѣ», а на старости лѣтъ лѣчившаго гомеопатіей.

11. Издателю «Пчелки».

Зачѣмъ Кастелецъ мухъ ловить пошелъ?*)

Онъ ихъ продать замыслилъ вмѣсто пчелъ.

• ) Эпиграммы Кастельца въ «Пчелкѣ», довольно безобидныя, получили отъ самого автора заглавіе «Мухи». «Ловить мухъ» значитъ по-словѣнски «предаваться бреднямъ».

12. Водникъ*).

Монахъ подъ маскою я былъ,

Охотно пѣлъ, охотнѣй пилъ.

• ) См. предисл. стр. XIII—XV.

13. Равникарю*).

Горенцевъ нашихъ такъ испортилъ ты языкъ,

Что за молитвою ругается мужикъ.

• ) Матвѣй Равникарь (1776—1845), съ 1830 г. списковъ Трізстскій, авторъ многихъ учебниковъ и молитвенниковъ. Насмѣшка Преширна несправедлива, такъ какъ Равникаръ писалъ на хорошемъ и понятномъ языкѣ, если не считать забытаго словѣнцами, но употребляемаго имъ причастія на -вшій, которое Преширну казалось, вѣроятно, руссизмомъ.

14. На Ахацлевы пѣсни*).

Конечно, поневолѣ

Нѣтъ въ пѣсняхъ этихъ соли:

Зоветъ индюшекъ: «пуры, пуры!»,

Зоветъ сверчковъ онъ: «шуры, муры!».

• ) Матвѣй Ахацель, математикъ и сельскій хозяинъ, въ 1833 г. издалъ сборникъ «Пѣсни, извѣстныя въ Хорутаніи и Штиріи», гдѣ вмѣсто пѣеенъ народныхъ помѣстилъ глуповатые вирши полуграмотныхъ сочинителей. «Пура» по-словѣнски — индюшка, «муринъ» = сверчокъ, кузнечикъ.

15. Нѣкоторымъ сочинителямъ духовныхъ пѣсенъ.

Ваша духовная пѣснь и духовна и все жъ не духовна:

Праздности духъ въ ней есть, Божьяго духа въ ней нѣтъ.

16. Кремилю*).

Ты не въ мозги захватилъ, захватилъ ты словѣнщину въ когти:

Духъ отъ нѣмечины слабъ, когти свободны твои.

• ) Кремиль (1790—1844), священникъ, родомъ штиріецъ, авторъ многихъ сочиненій, изъ которыхъ наиболѣе извѣстна популярная исторія Штиріи, писалъ на родномъ нарѣчіи, не заботясь о письменномъ языкѣ, однако и не уснащая свою рѣчь умышленно германизмами. Но — употребительные на его родинѣ германизмы у него встрѣчаются, а его имя значитъ «коготь», что соблазнительно для эпиграмматиста.

17. Колытарь.

Голову съ честью носилъ я ученую, все поборая;

Лишь самомнѣнье и смерть я побороть не умѣлъ.

18. Денничникамъ *).

Добровскій.

«Другъ мой, идущій со свѣта, мнѣ вѣрно скажи», такъ Добровскій

Въ царствѣ тѣней вопросилъ мудрость Копытареву:

«Сербскій, дубрбвницкій, что ли, языкъ иль скорѣе хорватскій

Вводитъ въ писанія Гай съ шайкой задорной своей?».

Копытарь.

«Гай-то Денничникъ, Денничная шайка? по-своему пишутъ;

Юго-славянскихъ они суть янычары земель».

• ) См. предисл. стр. XVII! — XIX съ примѣч.

19. Хвастуны изъ четырехъ многочисленнѣйшихъ славянскихъ народовъ*).

Чехъ лишь, полякъ, иллиріецъ и русскій — вотъ эти народы,

Свой обработавъ языкъ, смѣютъ на немъ и писать;

Бѣлый хорватъ и словѣнецъ, руснякъ и словакъ и другіе —

Псы межъ славянъ: ихъ удѣлъ лаять и лапы лизать.

• ) См. предисл. стр. XX примѣч.

20. Катонъ на изнанку*).

Менѣе прочихъ славянъ и числомъ и почетомъ словѣицы;

Славы и выгодъ не здѣсь можно писателю ждать.

Victrix causa cliis placuit, sed victa Catoni:

Станко — словѣнскій бѣглецъ, Вразъ — на изнанку Катонъ.

• ) См. предисл. стр. XIX—XX съ примѣч. Эпиграмма основана на извѣстномъ стихѣ Лукана Phars. I 128 (Честь побѣдившихъ угодна богамъ, побѣжденныхъ — Катону).

21. Настоящія стихотворенія.

Намъ, какъ Преширновымъ, было бъ не грѣхъ развернуться пошире*);

Но ужъ изъ самыхъ стиховъ видно, какъ тихъ нашъ отецъ.

• ) Въ подлинникѣ гораздо остроумнѣе, потому что preseren значитъ «задорный, дерзкій, надменный».

ГАЗЕЛИ.

1.

Пѣсня моя громко поетъ имя твое,

Въ сердцѣ моемъ видѣть даетъ имя твое.

Между славянъ западныхъ странъ вдаль на востокъ,

Сладко звуча, съ нею пройдетъ имя твое.

Въ яркомъ вѣнцѣ, въ блескѣ лучей словъ золотыхъ,

Каждый народъ скоро прочтетъ имя твое.

Пусть и Харонъ въ лодкѣ своей насъ увезетъ —

Въ царствѣ тѣней вновь оживетъ имя твое.

Больше Кориннъ, Делій, Лауръ, Цинтій*) должно

Въ людяхъ имѣть вѣчно почетъ имя твое.

• ) Коринна воспѣта Овидіемъ, Делія — Тибулломъ, Лаура — Петраркой, Цинтія — Проперціемъ.

2.

Въ глазахъ найти старался я отвѣта,

Могу ль тебя любить; отвѣта нѣтъ.

Издалека ты смотришь дружелюбно,

Вблизи принять не хочешь мой привѣтъ.

Когда къ тебѣ я взоры обращаю,

Ты не даешь очей мнѣ видѣть свѣта;

Но если я на дѣвъ другихъ взираю,

Не скроешь ясныхъ гнѣва ты примѣтъ.

Такъ, милъ ли онъ тебѣ иль ненавистенъ,

Узнать не можетъ бѣдный твой поэтъ.

3.

Всѣ кругомъ меня узнали безъ труда, что я влюбленъ;

Пѣсни всѣ мои согласны въ томъ всегда, что я влюбленъ.

Знаетъ ночь объ этомъ, слыша, какъ отъ вздоховъ мнѣ не спится,

Знаетъ огненная зорьки борозда, что я влюбленъ;

Знаетъ утро, знаетъ полдень по щекамъ моимъ поблекшимъ,

Знаютъ сумерекъ угрюмыхъ холода, что я влюбленъ;

Знаетъ то моя каморка, тишины пріютъ пустынный,

Знаютъ улицы, гдѣ давка и ѣзда, что я влюбленъ;

Знаетъ роза при дорогѣ, гдѣ возлюбленная ходитъ,

Знаетъ птица, тамъ порхая у гнѣзда, что я влюбленъ;

Знаетъ прахъ ея порога, всякій камень, съ нимъ сосѣдній,

И тропа, гдѣ пробираюсь я туда, что я влюбленъ;

Знаетъ всякое созданье то, что всѣмъ узнать не трудно,

И она лишь мнѣ не вѣритъ никогда, что я влюбленъ.

4.

Знаю, какъ ты дамскимъ хоромъ обо мнѣ извѣщена, —

Что любовь моя ни разу не была еще вѣрна,

Какъ за кофеемъ по пальцамъ всѣхъ дѣвицъ, любимыхъ мною,

Да и тѣхъ, что не любилъ я, счесть спѣшатъ онѣ сполна.

Но услышь мое признанье: скажешь ты, что я невиненъ,

Что одна лишь ты виновна, если въ этомъ есть вина.

До расцвѣта пышной розы на фіалку, на гвоздику,

На душицу и на ландышъ высоко стоитъ цѣна.

Для того, кто самъ не слышалъ переливовъ соловьиныхъ,

Пѣсня чижика, щегленка и малиновки звучна.

Прежде, чѣмъ кружка царица въ немъ покажется, возможно ль

Чтобъ была она, какъ должно, на престолъ возведена?

Раньше нравиться другія намъ могли, но ты какъ только

Расцвѣла межъ нихъ, не можетъ насъ плѣнять ужъ ни одна.

Не сердись, а то размысли, что, какъ солнце я увидѣлъ,

Съ глазъ моихъ, незрячихъ прежде, тьмы слетѣла пелена.

5.

Межъ дѣтьми играла въ прошломъ ты году — проходить дни;

Нынѣ здѣсь сердца ввергаешь ты въ бѣду — проходятъ дни.

За тобой вослѣдъ повсюду взоры юношей спѣшатъ,

И по спутникамъ ужъ видно намъ звѣзду — проходятъ дни.

Ганнибалъ теперь при Каннахъ всепобѣдный образъ твой,

Мы же Римъ, себѣ не къ славѣ, а къ стыду — проходятъ дни*).

Дѣва гордая, подумай, какъ непроченъ всякій цвѣтъ:

Осень дунетъ, и ужъ розы нѣтъ въ саду — проходятъ дни.

Благосклонна будь къ поэту, уязвленному тобой,

Иль въ годахъ самихъ лѣкарство я найду — проходятъ дни.

Вѣдь изъ пѣсни лишь извѣстно, какъ Еленина краса

Вовлекла троянъ и грековъ во вражду — проходить дни.

• ) Римляне, потерпѣвъ отъ Ганнибала въ 216 г. пораженіе при Каннахъ, опасались, что онъ двинется оттуда на Римъ, оставшійся почти безъ защиты.

6.

Земледѣлъ, сберетъ ли съ нивы плодъ своей, не знаетъ самъ;

Лѣсоводъ, пойдутъ ли вѣтви отъ корней, не знаетъ самъ;

Тяжко трудится кочевникъ безъ пріюта круглый годъ;

А прокормитъ ли жену онъ и дѣтей, не знаетъ самъ;

И купецъ по свѣту бродитъ, а получитъ-ли барышъ,

Онъ, не выяснивъ торговли счета всей, не знаетъ самъ;

И солдатъ, когда на битвы трубный звукъ его зоветъ,

Что добудетъ за тревоги многихъ дней, не знаетъ самъ.

Такъ, пѣвецъ газелей этихъ, ихъ читаешь ты иль нѣтъ,

Поддаешься ль обаянью ихъ рѣчей, не знаетъ самъ,

Также, знаешь ли, что ты же вѣщій пламень въ немъ живишь,

И дерзнетъ ли объясниться онъ позднѣй, не знаетъ самъ.

7.

Всѣ, цѣня мои творенья, судятъ разногласію:

Тотъ похвалитъ, этотъ съ гнѣвомъ закричитъ: «Ужасно!».

Тотъ велитъ писать сонеты, а другой — баллады,

Третій Пиндара*) укажетъ: «Вотъ-молъ, что прекрасно!».

Можетъ-быть, иной газели встрѣтитъ благосклонно,,

По другимъ, не подражалъ я Воднику**) напрасно.

Вольнодумцу эти пѣсни черезчуръ невинны,

А послушай лицемѣра — ихъ читать опасно.

Я же нравиться тебѣ лишь, милая, желаю,

А другихъ всѣ бредни слушать буду безучастно, ю

• ) Греческій поэтъ V в. до P. X., прославившійся своими одами въ честь побѣдителей на общественныхъ играхъ (состязаніяхъ).

• • ) Смотри пред. стр. XIII—XV.

СОНЕТЫ.

1

Отъ нашихъ предковъ славные примѣры,

Хранимые сказаньемъ съ давнихъ поръ —

Какъ Августу Метулъ*) давалъ отпоръ,

Какъ намъ то ясны были дни, то сѣры,

Какъ родина была оплотомъ вѣры,

Какъ мусульманъ упившихся задоръ

Подъ Сискомъ бѣгства испыталъ позоръ **) —

То наши вамъ повѣдаютъ Гомеры.

Чтобъ войны пѣть, мой голосъ слишкомъ тихъ;

Пою красы землячекъ я своихъ ю

И съ ней твою, безжалостная, славу,

Пою любви несчастія своей, —

Какъ, изъ небесныхъ пущена очей,

Стрѣла разитъ, вливая въ жизнь отраву.

• ) Метулъ (Μέτονλον или Μετοῦλον) — городъ иллирійскаго племени іаподовъ или іапидовъ въ области нынѣшнихъ словѣнцевъ, по взятіи котораго Августомъ край былъ присоединенъ къ Римской имперіи.

• • ) Сисекъ — городъ при впаденіи Колпы въ Саву -былъ въ 1593 г. осажденъ турками, которые затѣмъ были разбиты Андреемъ Ауэрспергомъ. Что они были при этомъ пьяны, о томъ упоминается, можетъ-быть, въ какой-нибудь народной пѣснѣ; ср. у Штрекеля 39—44.

2.

Сверхъ солнца свѣтятъ солнцъ намъ миріады

По всѣмъ дорогамъ неба голубымъ,

И, свѣточемъ покинута своимъ,

Земля подъ мракомъ ищетъ въ нихъ отрады.

Но, блѣдныхъ тучекъ позлащая гряды,

Заря ведетъ его къ краямъ земнымъ;

Земля вниманья не даритъ ужъ имъ,

Къ любимцу страстно устремляя взгляды.

Что въ небѣ — звѣздъ, въ Люблянѣ — красныхъ дѣвъ;

На васъ глядѣть пріятно, какъ румяны,

Какъ свѣжи вы, красавицы Любляны!

Но я, ко всѣмъ для милой охладѣвъ,

При ней не вижу ни одной дѣвицы,

Прикованъ весь къ чертамъ своей царицы.

3.

Какъ вашихъ звѣздъ на темномъ кругозорѣ,

О Діоскуры, жаждетъ мореходъ

Среди грозы, при плескѣ бурныхъ водъ,

Когда играетъ вѣтеръ на просторѣ, —

Затѣмъ, что вы появитесь — и вскорѣ

Эолъ смиритъ свой бѣшеный народъ,

Разъяснится небесъ лазурный сводъ,

И смолкнутъ вихри на затихшемъ морѣ, —

Такъ точно звѣздъ избранницы своей

Я страстно жду, — нѣтъ! съ большею тоскою ю

Увидѣть жажду блескъ ея очей:

Когда они сіяютъ предо мною,

Какъ ни крути судьбы меня Борей,

Яснѣетъ небо надъ моей ладьею.

4.

Упалъ мой взглядъ, привыкшій зрѣть обманы,

На двухъ сестеръ: одна — совсѣмъ юна,

А та — вполнѣ расцвѣтшая жена,

И обѣ — гордость и краса Любляны.

Я побѣжалъ, какъ лань отъ рукъ Діаны,

Когда, стрѣлкомъ ужъ разъ уязвлена,

Толпу ловцовъ зеленую она

Увидитъ вдругъ, причину старой раны.

Хотите знать, откуда этотъ страхъ?

Меня пронзилъ, безъ промаха сражая, ю

Стрѣлокъ-Амуръ, съ нимъ — мать его родная.

Объ этихъ двухъ и вспомнилъ я богахъ:

Въ меньшой сестрѣ Амуръ грозилъ мнѣ злобно,

Была Венерѣ старшая подобна.

5.

Амуръ и мать, она жъ твоя товарка!

Себя водить я за носъ ужъ не дамъ;

Безплатно пѣть хвалы не буду вамъ

До самой смерти, какъ бѣднякъ Петрарка.

Довольно лѣтъ ужъ напряла мнѣ Парка,

А чѣмъ обязанъ я своимъ стихамъ?

Все ходъ закрыта къ дѣвичьимъ мнѣ сердцамъ.

Нѣтъ, отъ меня не ждите впредь подарка!

Посуламъ вашимъ вѣрить не могу;

Неблагодарныхъ тѣшить нѣтъ охоты;

Остатокъ дней отъ васъ я сберегу:

Изъ тяжебъ стану лишь ковать деньгу

И, отдыхая на ночь отъ работы,

Съ друзьями буду гнать виномъ заботы.

6.

Шелъ съ той поры, какъ ангеловъ полетъ

Былъ слышенъ съ гимномъ въ утреннемъ туманѣ

Надъ яслями Христа въ пастушьемъ станѣ,

Годъ тридцать третій дважды девятьсотъ.

Въ святѣйшую изъ всѣхъ въ году субботъ, 5

Когда въ гробу зрятъ Бога христіане,

Въ десятый часъ я, по церквамъ въ Люблянѣ

Бродя, въ Терново*) свой направилъ ходъ.

О память мнѣ Тернова роковая!

Мое все горе зародилось тамъ, ю

Изъ двухъ очей огнистыхъ истекая.

Когда она вошла въ блестящій храмъ,

Мнѣ въ сердце пала искра огневая,

Упорная къ усильямъ и годамъ.

• ) См. пред. стр. LX.

7.

Сонетный вѣнокъ.

I.

Вѣнокъ пѣвецъ твой новый вьетъ для свѣта:

Пятнадцать въ немъ сонетовъ сплетено,

И магистралъ, послѣднее звено,

Связуетъ риѳмы каждаго сонета.

Три раза эта пѣсня въ немъ пропѣта;

Въ немъ звенья всѣ: гдѣ кончилось одно,

Другое тѣмъ же съ первымъ скрѣплено.

Вѣнку подобно мышленье поэта.

Одной любви плоды его мечты;

Онѣ, гдѣ ночью сонъ прерветъ ихъ нынѣ, ю

Начнутся завтра вновь на половинѣ.

Ты магистралъ мой, и твои черты

Я сохраню стихомъ и но кончинѣ:

Въ немъ будутъ жить любовь моя и ты.

II.

Въ немъ будутъ жить любовь МОЯ И ТЫ

Среди славянъ грядущихъ поколѣній,

Когда найду я отдыхъ отъ мученій

Подъ ранней сѣнью гробовой плиты.

Тогдашнихъ дней царицы красоты,

Услыша голосъ этихъ пѣснопѣній,

Постигнутъ цѣну вѣрныхъ увлеченій

И будутъ чужды гордой суеты.

Дождется Крайна своего призыва,

Блеснутъ ей кротче звѣзды съ высоты,

И зацвѣтетъ поэзіи въ ней нива.

Быть можетъ, рокъ спасетъ мои листы,

Значенье ихъ еще пребудетъ живо:

Изъ сердца эти выросли цвѣты.

III.

Изъ сердца эти выросли цвѣты:

Оно сдержать любви не можетъ страстной.

Такъ Леонору Тассо*) пѣлъ злосчастный;

Съ нимъ у меня есть общія черты.

Уста его невольной нѣмоты

Печать хранили, но, молчать не властный,

Хоть сокровенно въ пѣсни сладкогласной

Онъ выражалъ влюбленныя мечты.

Не стихнетъ пламень мой, пока привѣта

Я не прочту себѣ въ твоихъ очахъ;

Но предъ тобой уста смыкаетъ страхъ.

Мучительность безмолвнаго запрета

Хотятъ въ унылыхъ выразить стихахъ

Признанія несчастнаго поэта.

• ) Торквато Тассо, знаменитый итальянскій поэтъ (1544—1595), былъ, говорятъ, влюбленъ въ Леонору д’Эсте, сестру Альфонса II, герцога Феррарскаго. Впрочемъ вѣрность этого преданія подвержена сильному сомнѣнію.

IV.

Признанія несчастнаго поэта

Разоблачаютъ сердце все до дна,

А въ немъ любовь бросаетъ сѣмена

Печальныхъ пѣсенъ, въ коихъ ты воспѣта.

Ты — солнце имъ, причина ихъ расцвѣта.,

По, милый лучъ, ни дома у окна,

Ни на прогулкахъ ты мнѣ не видна,

Ни въ мѣстѣ зрѣлищъ, ни въ забавахъ свѣта.

По городу я, не жалѣя силъ,

Скитался часто, но нигдѣ предмета

Моихъ желаній взоръ не находилъ.

Одинъ, въ тоскѣ я плачу безъ отвѣта.

Зато и пѣсенъ звукъ моихъ унылъ:

Онѣ взошли въ странѣ, гдѣ нѣтъ разсвѣта.

V.

Олѣ взошли въ странѣ, гдѣ нѣтъ разсвѣта, —

Не въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ твой сіяетъ взоръ,

Гдѣ всѣ печали въ немъ найдутъ отпоръ,

Гдѣ скорбь душа забудетъ, имъ пригрѣта,

Тамъ, гдѣ на лицахъ радость безъ завѣта,

Гдѣ замолкаетъ внутренній раздоръ,

Гдѣ вдохновенью полный данъ просторъ,

Гдѣ бодръ и строенъ звукъ въ груди поэта,

Гдѣ отъ любви всѣ лучшія мечты,

Всѣ блага сердца цвѣтъ даютъ нездѣшній,

Какъ вызываетъ листья воздухъ вешній.

Нѣтъ, не изъ тѣхъ краевъ мои цвѣты:

Они всходили безъ поддержки внѣшней,

Ихъ ростъ не зналъ дыханья теплоты.

VI.

Ихъ ростъ не зналъ дыханья теплоты:

На похвалу твою, о дорогая,

Чтобъ расцвѣсти, надежды возлагая,

Не чуяли, бѣдняжки, ихъ тщеты.

Боюсь, что дѣвы здѣсь и съ ними ты,

Лишь по-нѣмецки мысли выражая,

Холодныя къ дарамъ родного края,

Отвергнутъ эти скромные листы.

Камены*) наши, намъ самимъ постылы,

Досель въ забвеньи жили, сироты;

Намъ лишь чужія пѣсни были милы.

Росли у насъ поэзіи цвѣты,

Какъ на вершинахъ, — рѣдки и унылы;

Ихъ окружали дикихъ горъ хребты.

• ) Музы.

VII.

Ихъ окружали дикихъ горъ хребты,

Какъ тѣ, гдѣ пѣлъ въ дали многовѣковой

Орфей народамъ Ѳракіи суровой,

Чаруя лирой Гема*) высоты.

О, если бы средь нашей пустоты

Посолъ небесъ, Орфей явился новый,

И намъ и всѣмъ славянамъ вкругъ готовый

Навѣять ихъ достойныя мечты!

Когда бы въ насъ была имъ разогрѣта

Любовь къ отчизнѣ, смолкла бы вражда,

Слились бы всѣ славяне навсегда,

Настало бъ царство мира и совѣта

И озарила радости звѣзда

Край буйныхъ вѣтровъ, вѣчно чуждый лѣта!

• ) Haemus — древнее названіе Балкана. Тамъ жилъ, по преданію, Орфей, увлекавшій за собою своими пѣснями не только дикихъ звѣрей, но и деревья.

VIII.

Край буйныхъ вѣтровъ, вѣчно чуждый лѣта —

Таковъ былъ нашъ, какъ сталъ намъ незнакомъ

Твой, Само*), духъ, и вѣетъ надъ холмомъ

Твоимъ могильнымъ вѣтеръ безъ запрети.

Пріяли мзду раздора и навѣта,

Отцы славянъ съ Пипиновымъ**) ярмомъ,

А дальше — смуты, мусульманъ погромъ ***),

Бой Витовца****) — вотъ тѣхъ временъ примѣта.

Нѣтъ счастія, нѣтъ славы боевой,

Нѣтъ подвиговъ, достойныхъ восхваленья;

Безъ нихъ замолкли звуки пѣснопѣнья.

И тѣ цвѣты, что нашъ Парнасъ родной

Уже взрастилъ на мѣстѣ запустѣнья,

Воспитаны стенаньемъ и слезой.

• ) Создатель крупнаго славянскаго государства въ VII в., которое онъ составилъ изъ Чехіи, Моравіи и сосѣднихъ съ ними земель послѣ успѣшной борьбы съ аварами и франками.

• • ) Пипинъ Короткій, пользуясь раздорами юго-западныхъ славянъ между собою и съ сосѣдями, подчинилъ ихъ себѣ около 750 г.

• • • ) Турецкое нашествіе въ концѣ XIV в. и послѣдовавшія за нимъ войны съ турками.

• • • • ) Янъ Витовецъ, родомъ чехъ, замѣчательный полководецъ, удачно воевавшій съ нѣмецкимъ императоромъ Фридрихомъ III, съ мадьярами и поляками, служилъ сначала графамъ Цильскимъ (въ Штиріи), потомъ Фридриху III, помогая ему въ подавленіи его враговъ съ неменьшимъ усердіемъ, чѣмъ прежнимъ свъимъ господамъ. Умеръ около 1463 г.

IX.

Воспитаны стенаньемъ и слезой

И моего Парнаса эти розы:

Изъ-за любви къ тебѣ лилися слезы,

Изъ-за любви къ отчизнѣ дорогой.

Я зналъ: о благѣ матери родной

Теперь словѣнцу чужды стали грезы;

Въ любви къ тебѣ мнѣ умъ шепталъ угрозы,

Что мнѣ нельзя любиму быть тобой.

Желалъ себѣ единой я награды,

Чтобъ были славны вмѣстѣ я и ты --:

И въ сладкихъ пѣсняхъ вылились мечты;

Желалъ я всѣмъ славянамъ, чтобъ преграды

Къ ихъ счастью пали — и мои цвѣты

Растутъ, но взору не даютъ отрады.

X.

Растутъ, но взору но даютъ отрады;

Такъ роза въ дни февральскаго тепла

Вдругъ оживетъ и вотъ — ужъ зацвѣла,

И лепестки лучамъ весеннимъ рады.

По не найдетъ она себѣ пощады,

Какъ дунетъ вѣтеръ, небо скроетъ мгла,

Въ травѣ сверкнетъ морозная игла

И, побѣлѣвъ, завянутъ лугъ и гряды.

И мнѣ сіяло солнце красоты,

Лучами мнѣ твои служили взгляды,

И принялись любви моей цвѣты.

То былъ обманъ: безъ солнца, безъ ограды

Отъ непогодъ остались сироты;

Надъ ними тучъ скопилися громады.

XI.

Надъ ними тучъ скопилися громады,

И жилъ всѣ дни во мракѣ твой поэта;

Противна жизнь ему, надежды нѣтъ,

Лишь неудачи зналъ онъ и досады.

Какъ нѣкогда Діанины обряды,

Уму Ореста возвратили свѣтъ*),

Такъ отъ тебя на страсть мою отвѣть

Больную грудь исполнилъ бы услады.

Исчезъ безслѣдно этотъ сонъ пустой;

Одинъ лишь мигъ сіять пришлось надеждѣ, ю

И стала ночь еще темнѣй, чѣмъ прежде.

Съ тѣхъ поръ забылъ я счастье и покой;

Моимъ ли розамъ въ пышной быть одеждѣ?

Зато теперь и видъ у нихъ больной.

• ) Орестъ, сынъ Агамемнона и Клитемнестры, за убіеніе своей матери былъ пораженъ безуміемъ, но получилъ исцѣленіе отъ упавшаго съ неба изваянія Артемиды (Діаны) въ Тавридѣ (Крыму), гдѣ жрицей оказалась его сестра Ифигенія.

XII.

Зато теперь и видъ у нихъ больной;

Въ нихъ нѣтъ ни силы, ни красы для взора.

Растутъ такъ скудно розы безъ призора

Средь камней стѣнъ развалины пустой.

Кропива душитъ ихъ и цѣлый рой

Презрѣнныхъ травъ, ползущихъ изъ-подъ сора;

Но въ садъ попавъ, гдѣ много имъ простора,

Онѣ природной зацвѣтутъ красой.

Такъ близь тебя, близь солнца, близь отрады

Моей души могли бы веселѣй іи

Расти цвѣты поэзіи моей;

И если хочешь ты, чтобъ были рады

Они цвѣсти во всей красѣ своей,

Пусть ясный лучъ пошлютъ твои имъ взгляды.

XIII.

Пусть ясный лучъ пошлютъ твои имъ взгляды!

Дай мнѣ вкусить очей благую мочь!

Они одни прогнать умѣютъ ночь,

Внѣ ихъ не знаю бурямъ я преграды.

Исчезнутъ всѣ невзгоды и досады,

Заботь оковы я отброшу прочь;

Съ тобою все я въ силахъ превозмочь,

Въ твоей любви за все я жду награды.

Вновь будетъ ясенъ мрачный образъ мой,

Въ груди надежда поселится снова,

Изъ устъ живой потокъ польется слова,

Начнется въ сердцѣ новый _у жизни строй,

Отрадна станетъ думъ моихъ основа,

И будетъ веселъ цвѣтъ ихъ молодой.

XIV.

И будетъ веселъ цвѣтъ ихъ молодой,

Какъ завязь розъ, когда прошли метели,

Дары весны природу разодѣли,

Въ лѣсу цвѣты бѣлѣютъ межъ листвой,

Тепло на лугъ манитъ пчелиный рой,

Пастухъ съ утра играетъ на свирѣли,

Въ кустахъ раскаты соловьиной трели,

Вездѣ ^восторгъ и свѣжихъ силъ прибой.

О, мнѣ извѣстно, что награда эта

Была бъ чрезмѣрна для цвѣтовъ моихъ:

Лишь бы не въ тягость былъ тебѣ мой стихъ!

Но все же ты ихъ не лишай привѣта:

Чтобъ облегчить тоску свою, изъ нихъ

Вѣнокъ пѣвецъ твой новый вьетъ для свѣта.

Магистралъ.

XV.

Вѣнокъ пѣвецъ твой новый вьетъ для свѣта:

Въ немъ будутъ жить любовь моя и ты;

Изъ сердца эти выросли цвѣты,

Признанія несчастнаго поэта.

Они взошли въ странѣ, гдѣ нѣтъ разсвѣта,

Ихъ ростъ не зналъ дыханья теплоты,

Ихъ окружали дикихъ горъ хребты,

Край буйныхъ вѣтровъ, вѣчно чуждый лѣта.

Воспитаны стенаньемъ и слезой,

Растутъ, по взору не даютъ отрады;

Надъ ними тучъ сконилися громады;

Зато теперь и видъ у нихъ больной.

Пусть ясный лучъ пошлютъ твои имъ взгляды,

И будетъ веселъ цвѣтъ ихъ молодой.

8.

Дворянчикъ нѣкій (онъ имѣлъ тупыя

Способности) начало лишь одной

Молитвы зналъ — въ честь Дѣвы Пресвятой;

Но вѣрилъ въ эти онъ слова простыя.

Какъ духъ его оковы свергъ земныя,

Изъ сердца роза (слухъ идете такой)

Пробилась сквозь земли могильной слой,

На ней же надпись: «Радуйся, Марія!».

Съ утра, пока погаснете свѣточъ дня,

И ночью пѣснь моя молчанье будитъ,

Тебѣ единой въ похвалу звеня.

Прости: покуда смерть любовь остудитъ,

Уже вѣнокъ изъ сердца у меня

Возросъ, и цвѣсть твое въ немъ имя будетъ.

9.

Мнѣ снилося, что счастье безъ предѣла

Въ раю вкушали оба мы съ тобой;

Земная жизнь, что дѣлитъ, какъ стѣной,

Насъ временемъ и мѣстомъ, отлетѣла.

Съ Лаурой ты, ей равная, сидѣла;

Дневникъ лежалъ изъ васъ предъ каждой свой;

Вы разговоръ о томъ вели живой,

Какъ слава каждой межъ людей гремѣла.

Съ Петраркою сонеты я свои

Клалъ на вѣсы святого Михаила*),

И пѣснь его мою высоко взбила.

По мы красы Лауры и твои

Придали къ грузу — и привѣска сила

Его стихи сравняла и мои.

• ) Но католическому повѣрью (кажется, только народному) архангелъ Михаилъ при входѣ въ рай вѣшаетъ души на вѣсахъ для опредѣленія ихъ права на доступъ туда. Въ словѣнскихъ народныхъ пѣсняхъ (у Штрекеля 386 и 389) прибавочнымъ грузомъ для препровожденія души въ рай являются слезы Богородицы.

10.

О Тогенбургъ*), прославленъ ты преданьемъ

За жребій тяжкій; мой еще лютѣй:

Разъ въ день изъ кельи милая своей

Все жъ на тебя глядѣла съ состраданьемъ.

Съ утра вечернимъ впереди свиданьемъ

Ты утѣшался на послѣдокъ дней,

И въ смертный часъ былъ взоръ твоихъ очей

Къ ея окну направленъ съ ожиданьемъ.

Изъ неба глазъ ея, когда на немъ

Остановлю свой взоръ, чета мелькаетъ

Мнѣ херувимовъ съ огненнымъ мечомъ.

Ихъ гнѣвъ меня на бѣгство обрекаетъ

Предъ яснымъ взгляда милаго лучомъ;

Въ мой темный уголъ свѣта не проникаетъ.

• ) Въ извѣстной балладѣ Шиллера дѣвушка, любимая Тогенбургомъ, идетъ въ монастырь, но для утѣшенія влюбленнаго рыцаря разъ въ день показывается ему въ окнѣ своей кельи.

11.

Ты, Моисей, былъ въ Ханаанъ отъ рока

Вождемъ птенцовъ Іудина гнѣзда;

Придетъ ли счастье, иль придетъ бѣда, —

Своей ты цѣли вѣренъ безъ упрека.

Желанный край ты видишь издалека;

Тѣмъ воздана тебѣ за скорби мзда,

Оплаченъ путь, исполненный труда,

И смерть тебѣ казалась не жестока.

Къ одной твоихъ красотъ и чаръ хвалѣ

Отъ рока я назначенъ на землѣ,

Пока во мракъ не погружусь могильный.

Когда бъ лишь видѣть образъ милый твой —

За скорбь ночей и дней съ самимъ собой

И то наградой счелъ бы я обильной.

12.

На небѣ мѣсяцъ блещетъ кроткимъ свѣтомъ;

Гдѣ ликъ его проглянетъ золотой,

Кристаллы льда и снѣга тамъ зимой,

Росы алмазы тамъ сверкаютъ лѣтомъ.

Озарена лучей его привѣтомъ,

Сіяетъ ночь негаданной красой;

Ему не данъ, какъ солнцу, лютый зной,

Не можетъ бреннымъ онъ вредить предметамъ.

Не бойся ты, ни милый твой, ни мать

Стиховъ того, кто развѣ лишь въ могилѣ

Твою красу не будетъ воспѣвать;

Въ нихъ то же свойство, что въ ночномъ свѣтилѣ:

Отъ нихъ ты будешь ярче лишь сіять,

А съ сердца ледъ согнать имъ не по силѣ.

13.

Разъ въ жизни путь священный совершая,

Иной идетъ въ Терсатъ и въ Римъ пѣшкомъ,

Иль гдѣ святой Антоній со Христомъ,

Иль гдѣ во славѣ Дѣва Пресвятая*).

Въ изображеньяхъ онъ блаженство рая

Стремится зрѣть; любви палящей въ немъ

Стихаетъ жаръ, когда предъ алтаремъ

Стоитъ онъ, тѣнь странъ горнихъ созерцая.

Ахъ, такъ, чтобъ снимокъ съ милой зрѣть моей,

Ея красы небесной отраженье,

Мечту иль призракъ, чуть лишь сходный съ ней,

Меня въ твой домъ влечетъ любви велѣнье:

Отчаянья порывы тамъ слабѣй,

Спокойнѣй вздохъ, скорѣй часовъ теченье.

• ) Церковь въ Терсатѣ, близъ Рѣки (Fiume), привлекаетъ къ себѣ много словѣнскихъ богомольцевъ, такъ какъ сюда, по преданію, ангелы перенесли изъ Назарета, попавшаго въ турецкія руки, домъ Пресвятой Дѣвы, который впослѣдствіи они же перемѣстили въ Лорето въ средней Италіи, близь Анконы. О другихъ мѣстахъ поклоненія Богородицѣ, излюбленныхъ словѣнцами, будетъ сказано ниже. О святомъ Антоніи Падуанскомъ есть у словѣнцевъ даже народныя пѣсни, въ которыхъ между прочимъ говорится, что при его рожденіи присутствовалъ самъ Христосъ (у Штрекеля 416—418). О чьемъ домѣ здѣсь рѣчь, см. предисл. стр. LXIV.

14.

Бываетъ такъ, что разомъ мусульмане

Съ буддистами въ Китаѣ и браминъ

Въ своемъ краю день празднуютъ одинъ

И плѣнные межъ ними христіане.

У тѣхъ веселье, шумъ и при тимпанѣ

Звучатъ свирѣль, труба и тамбуринъ,

А эти чтутъ святыню годовщинъ

Мольбой втиши, во тьмѣ, въ глухомъ чуланѣ.

Въ день именинъ твоихъ былъ шумъ и громъ:

Въ кругу друзей, подругъ твоихъ широкомъ

Шли танцы, пѣнье, весь сіялъ вашъ домъ.

Я этотъ день справлялъ со влажнымъ окомъ

И отъ души о счастіи твоемъ

Въ своемъ жильѣ молился одинокомъ.

15.

Мой взоръ лишь къ ней искалъ себѣ дороги,

Уста о ней лишь знали разговоръ,

Рукъ дѣломъ былъ лишь буквъ ея узоръ,

Лишь по ея слѣдамъ ходили ноги.

Я къ искушенью всякіе предлоги а

Имъ запретилъ — и отвернулся взоръ,

Уста замолкли, рукъ и ногъ задоръ

Пропалъ, и внѣшній слѣдъ исчезъ тревоги.

Такъ съ безнадежной страстію своей,

Которой тщетно я ищу лѣченья,

Боролся я, какъ могъ, не мало дней.

Но непослушны мысли и влеченья:

Домамъ, горамъ, рѣкамъ, деревьямъ къ ней

Не задержать ихъ бурнаго теченья.

16.

Когда больному опытность врачей

Кончину неизбѣжную пророчитъ,

Запрета нѣтъ ему пить, ѣсть, что хочетъ,

Нѣтъ горькихъ зелій на послѣдокъ дней.

Реветъ ли вихрь часъ-отъ-часу грознѣй,

И валъ морской ярится и клокочетъ,

О направленьи кормчій не хлопочетъ,

Не видя толку въ помощи своей.

Слезъ горькій кубокъ пить мнѣ надоѣло;

Мечты и взоры, вамъ я волю дамъ: ю

Когда спасенья нѣтъ, что мнѣ за дѣло?

Открытъ вамъ путь туда, гдѣ любо вамъ;

Ядъ, полный сласти, испивайте смѣло,

Хоть разорветъ онъ сердце пополамъ.

17.

Послѣдній судъ борцамъ за рай успѣшнымъ

Отворитъ входъ въ небесный свѣтлый градъ,

И будетъ слава неземныхъ наградъ

Видна вблизи стоящимъ слѣва грѣшнымъ.

Тѣмъ видомъ больше, чѣмъ огнемъ кромѣшнымъ,

И муками, которыхъ полонъ адъ,

Устрашены, бѣгутъ они назадъ

Съ отчаяньемъ, навѣки безутѣшнымъ.

Изобличая сердца тайный нылъ,

Предъ избраннымъ ея сіяли очи; ю

Четы блаженной зрителемъ я, былъ.

Тотъ взоръ мнѣ виденъ и во мракѣ ночи,

И прочь бѣгу я дальше, и не милъ

Мнѣ цѣлый свѣтъ, и жизнь терпѣть нѣтъ мочи.

18.

Какъ впредь писать намъ: kawa или kasha*)?

Одни свои къ намъ вводятъ письмена,

Другимъ угодна въ буквахъ старина;

Чья внизъ должна вѣсовъ склониться чаша?

Но разуму вотъ мысль объ этомъ наша:

Пусть будетъ kawa лучшаго зерна,

Вкуснѣй, чѣмъ kasha, болѣе сочна —

Тогда пиши не kasha, а ужъ kawa.

Но какъ отъ буквы той или иной

Нѣтъ перемѣны въ блюдѣ никакой,

То намъ, словѣнцамъ, чуждымъ этихъ преній,

Борцы за буквы распрею своей

Напомнили абдерцевъ прежнихъ дней

Въ извѣстномъ спорѣ объ ослиной тѣни**).

• ) Преширнъ долго держался стариннаго правописанія, въ которомъ чуждые латинской азбукѣ звуки передавались не особыми знаками, а сочетаніями уже готовыхъ латинскихъ буквъ. Прежде, чѣмъ словѣнцы усвоили себѣ отъ чеховъ письмо, дополненное знаками, измѣняющими звуковое значеніе основной буквы, у нихъ были попытки введенія чужихъ буквъ въ привычную имъ латинскую азбуку. Такимъ образомъ звукъ нашего ш словѣнцы выражали послѣдовательно посредствомъ sh, w (еврейскаго) и š. Впрочемъ второй способъ (Метелка) не принялся. См..пред. стр. XV.

• • ) Т.-е. о томъ, принадлежитъ ли тѣнь осла исключительно его владѣльцу, или ею могутъ пользоваться и другіе. Абдера — городъ во Ѳракіи, славившійся у грековъ глупостью своихъ жителей.

19*).

Чего зѣвать намъ? въ книгахъ москвитянскихъ,

Мои горенцы, пищу мы найдемъ;

Какъ брать, что любо, мы примѣръ возьхмемъ

У богмеевъ**) съ предѣловъ оттоманскихъ.

Отъ шкипетаровъ***) до краевъ шаманскихъ,

Какъ на гнѣздо сорока, нанесемъ

Отвсюду словъ и ими уберемъ

Новѣйшую иллировъ****) рѣчь славянскихъ.

Народы всѣ признаютъ нашъ успѣхъ:

Межъ языковъ языкъ древнѣе всѣхъ

Произойдетъ изъ мѣсива такого,

Затѣмъ что будутъ такъ болтать у насъ,

Какъ Вавилонъ залопоталъ въ тотъ часъ,

Когда Господь смѣсилъ тамъ людямъ слово.

• ) См. пред. стр. XX примѣч.

• • ) Богмеи — граничары, хорватская стража на турецкой границѣ, отъ божбы «Бог ме». Въ постоянной войнѣ съ турками, они пріучились къ грабежу.

• • • ) Албанцевъ, арнаутовъ.

• • • • ) Предки нынѣшнихъ албанцевъ, жившіе тамъ, гдѣ теперь часть сербо-хорватовъ и словѣнцы. Но здѣсь разуѣются литературные «иллирійцы», о которыхъ см. пред. стр. XVIII—XIX.

20.

На судъ картину Апеллесъ*) поставилъ,

Лишь истины ища, а не похвалъ,

И, скрытый, слушалъ все, что толковалъ

Знатокъ и что невѣжда противъ правилъ.

Съ колодками сапожникъ взоръ направилъ

На обувь и ошибку отыскалъ:

«Наборъ ремней», сказалъ онъ, «больно малъ».

И недостачу Апеллесъ добавилъ.

Сапожника вновь вздумалось судьбѣ

Туда послать; чѣмъ бресть своей дорогой, ю

Надъ икрами творитъ ужъ судъ онъ строгій.

Но Апеллесъ ему и съ нимъ тебѣ,

Непризванный; суда надъ ближнимъ мытарь,

Сказалъ: «Лишь обувь знай себѣ, Копытарь!» **)

• ) Знаменитый греческій живописецъ IV в. до P. X.

• • ) Имя извѣстнаго слависта — отъ kopito «копыто, сапожная колодка». См. пред. стр. LXVI.

21.

О Верба, гдѣ я отчій домъ оставилъ,

О родина блаженная моя!

Когда бъ меня, какъ хитрая змѣя,

Науки свѣтъ въ путь дальній не направилъ!

Во всемъ, за что я міръ заранѣ славилъ,

Мнѣ не предстала бъ горечь бытія,

Въ себѣ сомнѣнья не узналъ бы я

И сердце бы свое отъ бурь избавилъ.

Любовь по гробъ съ прилежною рукой

Взамѣнъ богатаго при бракѣ дара

Мнѣ принесла бы избранная мной,

Меня щадила бъ рока злого кара,

Хранилъ бы мой сосѣдъ, самъ Маркъ святой*),

Отъ града хлѣбъ, а домъ мой отъ пожара.

• ) Церковь во имя св. Марка въ Вербѣ. См. пред. стр. VI.

22.

Зашедъ въ пустыню въ Африкѣ, дорогу

Утратилъ путникъ; смерклось; ночь темна;

Пока изъ тучи выглянетъ луна,

Онъ на траву прилегъ, забывъ тревогу.

Но вотъ луна открылась понемногу;

Предъ нимъ нора, свирѣпыхъ змѣй полна,

Здѣсь гриву льва, встающаго отъ сна,

Тамъ видитъ онъ съ тигрятами берлогу.

Такъ юношѣ бываетъ силъ не жаль,

Чтобъ дней текущихъ знать исходъ возможный, ю

Пока туманна будущности даль.

Свѣтлѣетъ ночь — и видитъ взоръ тревожный

Всю мерзость жизни, бѣды и печаль,

Обрывъ глубокій безъ тропы надежной.

23.

Дубъ, зимнимъ вихремъ вырванный и сбитый,

Когда весны повѣетъ духъ живой,

Мѣстами вновь одѣнется листвой,

Хранимъ на время силой, въ немъ сокрытой.

Но не спасется онъ ея защитой:

Когда въ лѣсу растаетъ снѣгъ другой,

На дубѣ вѣтки нѣтъ ужъ ни одной,

И онъ лежитъ, гнія, какъ трупъ забытый.

Такъ тотъ, кому судьбины гнетъ знакомъ,

Предъ пей стоитъ, пока изъ тверди ясной ю

Его сразить ея могучій громъ.

Ждетъ смерти онъ — не скорой, но всечасной;

Свѣтильникъ жизни гаснетъ съ каждымъ днемъ;

Вотъ масла нѣтъ — и конченъ вѣкъ злосчастный.

24.

Кому судьба въ удѣлъ дала невзгоды,

Кто такъ, какъ я, съ враждой ея знакомъ,

Тотъ благъ земныхъ не наживетъ трудомъ,

Будь онъ гигантъ сторукій отъ природы.

Пойдетъ онъ, — терномъ зарастутъ проходы,

Осѣсть замыслитъ и поставитъ домъ, —

Напастей море набѣжитъ кругомъ,

И въ стѣны бьютъ бушующія воды.

Ему нигдѣ покоя нѣтъ ничуть;

Вездѣ нужда, вездѣ забота душитъ;

Отъ нихъ нигдѣ ему не ускользнуть.

Лишь тамъ, гдѣ сна ничто ужъ не нарушитъ,

Въ той тьмѣ, куда ведетъ послѣдній путь,

Кончина потъ чела ему осушитъ.

25.

Жизнь есть тюрьма, въ ней время — злой палачъ,

Съ нимъ юная всегда жена — тревога,

Скорбь — неусыпный сторожъ у порога,

Мучители — отчаянье и плачъ.

О другъ нашъ смерть, скорѣй свой срокъ назначь!

Ты ключъ, ты дверь, ты чающимъ дорога

Съ земли, что такъ печальна и убога,

Туда, гдѣ тлѣнье — всѣмъ недугамъ врачъ,

Гдѣ непріязнь когтей намъ не покажетъ,

Гдѣ мы обидъ не слышимъ за собой,

Гдѣ смертный узы всѣ свои развяжетъ, —

Туда, въ постель подъ черною землей,

Гдѣ спитъ такъ крѣпко, кто въ нее приляжетъ,

Что сна прервать не можетъ бѣдствій вой.

26.

Изъ устъ моихъ ужъ впредь, о рокъ суровый,

Не вырветъ жалобъ ненависть твоя;

Ударамъ всѣмъ земного бытія

Я, слава Богу, предстою готовый.

Привыкли плечи къ ношѣ, ужъ не новой,

Уста — къ глотанью горькаго питья;

Подошвой кожа сдѣлалась моя,

И не. страшитъ меня вѣнецъ терновый.

Сталъ твердъ и грубъ составъ моихъ костей,

Покрылось сердце каменной корою, ю

Смирился духъ подъ гнетомъ черныхъ дней,

Исчезъ и страхъ съ надеждою пустою.

Теперь, о рокъ, ласкай меня иль бей, —

Бездушный пень найдешь передъ собою.

27.
Memento mori*).

Намъ жизни срокъ на свѣтѣ данъ лишь краткій;

Ужъ сколько спитъ знакомцевъ подъ землей!

Ждетъ днемъ и ночью входъ насъ гробовой;

Но часъ узнать впередъ нельзя догадкой.

Не отвратить намъ смерти кожей гладкой,

Не закупить богатою казной,

И не отступитъ жизни воръ лихой

Предъ шумомъ пира или пѣснью сладкой.

Помысли то, любитель суеты,

Лишь радостей срывающій цвѣты,

Что твой чередъ — какъ знать? — наступитъ вскорѣ.

Быть можетъ, кто теперь, смѣясь, поетъ,

Тотъ будетъ прежде, чѣмъ сей день пройдетъ,

Безъ словъ гласить въ гробу: «Memento mori»!

• ) Помни о смерти.

28.
Матвѣю Чопу

(посвященіе поэмы «Крещеніе при Савицѣ»).

Усопшій другъ, мечты своей созданье

Я тѣни ранней въ даръ несу твоей;

Съ нимъ по тебѣ печаль была сноснѣй,

Въ тоскѣ разлуки легче мнѣ страданье.

На бренность узъ земныхъ въ немъ указанье:

Что мало намъ дано веселыхъ дней,

Что съ Богомилой должно намъ моей

Перенести за гробъ все упованье.

Какъ Чертомиръ, забылъ я думъ полетъ,

Души вотще потраченныя силы ю

И всякій здѣсь на счастіе расчетъ.

Кончаетъ ночь день ясный, день унылый;

Въ скорбяхъ ли сердце, въ радости ль живетъ, —

Оно покой найдетъ во тьмѣ могилы.

КРЕЩЕНІЕ ПРИ САВИЦѢ*).

• ) Савица — рѣка, текущая съ высочайшей изъ краинскихъ горъ, Триглава, въ Бохинское озеро, при входѣ въ которое образуетъ водопадъ (смотри къ Балл. и ром. 7). Не вдалекѣ холмъ, называемый Идольскимъ Городищемъ (точнѣе: языческимъ городкомъ — Ajdovski gradec), хотя никакихъ развалинъ теперь тамъ нѣтъ. Беретахъ въ 25 лежитъ Бледское озеро въ живописныхъ, по большей части гористыхъ берегахъ. Надъ нимъ возвышается на отвѣсной скалѣ замокъ, построенный въ средніе вѣка тогдашними владѣтелями этого мѣста, бриксенскими епископами, а теперь принадлежащій частному лицу. На озерѣ островокъ, а на немъ три дома и маленькая церковь во имя Богоматери, куда многіе ѣздятъ на богомолье. О томъ, чтобы здѣсь былъ когда-либо храмъ богини живы, о которомъ говоритъ Преширнъ, ничего не извѣстно. Дѣйствіе, изображаемое въ поэмѣ, происходитъ въ концѣ VIII в. по Р. X.

Введеніе.

Вальхунъ, сынъ Кайтимаровъ¹), бой кровавый

Ведетъ давно ужъ за законъ Христовъ.

Палъ Дрохъ предъ нимъ, Аврелій²) палъ со славой,

И съ ними сотни полегли головъ;

Пролитой крови въ. Крайнѣ, въ Хорутанахъ

Достало бы на множество ручьевъ.

Гніютъ безъ погребенья на полянахъ

Погибшіе вожди и людъ простой.

Съ отрядомъ небольшимъ, забывъ о ранахъ,

Лишь Чертомиръ, воитель молодой, ю

За вѣру предковъ, за боговъ родимыхъ,

За живу³) красную подъемлетъ бой;

Съ толпой язычниковъ неукротимыхъ

Бѣжитъ онъ въ Бохинь, къ Быстрицкимъ доламъ,

Въ твердыню на скалахъ, чуть достижимыхъ. is

Развалина видна доселѣ тамъ,

Что Идольскимъ острожкомъ называютъ;

Ей Чертомиръ владѣлъ въ то время самъ.

Разъ въ девять большимъ войскомъ окружаютъ

Его враги и, ставъ со всѣхъ сторонъ,

Подмоги ни откуда не пускаютъ;

Осадныхъ башенъ строй сооруженъ,

Подъ стѣны ходъ ведутъ, ворота рубятъ;

Но держится упрямый гарнизонъ.

Ужъ полгода они другъ друга губятъ,

Безъ сожалѣнья брата рѣжетъ брата.

Себя какъ мало люди въ ближнихъ любятъ!

Но не топоръ, лопата и булата

Рѣшили дѣло, а бѣда другая:

Явился голодъ, лютый супостата.

Тутъ Чертомиръ, напасти не скрывая,

Товарищамъ на сходкѣ молвилъ такъ:

"Не мечъ насъ гонитъ, а судьбина злая.

"Запасъ ѣды у насъ почти изсякъ.

Одни мы долго бились безъ завѣта;

Васъ не держу я: сдаться воленъ всякъ;

"Терпѣть изъ васъ кто хочетъ до разсвѣта,

Влачить ночамъ подобныхъ бремя дней,

Тому съ зарею нѣтъ на то запрета.

"Съ собой же я зову богатырей,

Которымъ тяжки рабскія оковы.

При бурѣ мракъ ночной еще страшнѣй;

" Враги едва ль свои покинутъ кровы;

Не трудно намъ, прошедъ чрезъ вражій станъ,

Еще во тьмѣ достигнуть той дубровы.

"Обширенъ долженъ быть удѣлъ славянъ!

Себѣ пріютъ найдемъ въ краю далекомъ,

Гдѣ нашъ законъ не будетъ ужъ попранъ.

«А если смерть назначена намъ рокомъ,

Не такъ ужасна ночь во тьмѣ могилъ,

Какъ съ яснымъ солнцемъ дни въ плѣну жестокомъ».

Ему никто въ бѣдѣ не измѣнилъ;

Оружіе свое всѣ молча взяли;

Во всѣхъ равно былъ живъ военный пылъ.

Но вдругъ, ворота отворивъ, попали

Въ бой, — нѣтъ, скорѣй на бойню къ мясникамъ:

Вальхуна силы всѣ имъ предстояли.

На сонъ враговъ разсчитывалъ онъ самъ,

Чтобъ по стѣнѣ забраться въ укрѣпленье

И прежде, чѣмъ замѣтятъ, быть ужъ тамъ.

Сквозь бурныхъ вѣтровъ грозное гудѣнье

Зоветъ подмогу стража у воротъ,

И началось кровавое сраженье.

Какъ горный ключъ, раздувшись, вдругъ съ высотъ

Въ долину побѣжитъ волною жадной,

Все на пути съ разлета злобно бьетъ

И прежде, чѣмъ разбитъ оплотъ досадный,

Войти не хочетъ снова въ берега, —

Таковъ Вальхунъ бушуетъ безпощадный.

Воюетъ онъ, пока вся кровь врага

Не пролита и дышитъ хоть единый

Изъ тѣхъ, кому такъ вѣра дорога.

Когда заря блеснула надъ долиной,

Тамъ груды тѣлъ; ихъ больше, чѣмъ въ жнитво

Увидишь копенъ, идя десятиной.

Но стоило Вальхуну торжество

Полвойска слишкомъ. Ищетъ онъ напрасно

Межъ трупами язычниковъ того,

Кто былъ виной рѣзни такой ужасной.

Крещеніе.

Людей я тучъ война и мракъ ночной

Минули вмѣстѣ; лучъ разсвѣта нѣжный

Забрезжилъ надъ вершиною тройной

Царя сѣдого Крайневой цѣпи снѣжной*).

По озеру Бохинскому покой

Разлитъ и ночи нѣтъ слѣда мятежной,

Но подъ водой сомовъ идетъ война

И хищниковъ другихъ, питомцевъ дна.

• ) Триглавъ.

То озеро, гдѣ ты стоишь угрюмо,

О Чертомиръ, не есть ли образъ твой?

Военнаго уже не слышно шума,

Но у тебя въ груди все длится бой,

Въ душѣ встаетъ знакомая ужъ дума

И — если въ горѣ вѣренъ опытъ мой —

Терзаетъ умъ, зоветъ къ убійству руки;

Всѣхъ мукъ лютѣй отчаянія муки.

Исконный бытъ славянскій потрясенъ,

Во прахѣ вѣра предковъ и уставы;

Страной вертятъ баварецъ Тассилонъ⁴),

Подъ тяжкимъ игомъ стонутъ дѣти Славы;

Лишь чужаки живутъ тамъ безъ препонъ,

Зато, въ сознаньи силы, величавы.

Иль ты, чтобъ этихъ впредь не видѣть бѣдъ,

Пойдешь Катону младшему вослѣдъ?*)

• ) Катонъ младшій послѣ того, какъ Юлій Цезарь разбилъ республиканскія войска при Таисѣ (въ Африкѣ) въ 46 г. до P. X., лишилъ себя жизни, чтобы не пережить республики.

Такихъ невзгодъ, въ душѣ такого ада

Не перенесъ бы мужъ преклонныхъ лѣтъ;

Но въ юности могучая преграда

Къ самоубійству есть надежды свѣта.

Тебѣ что въ жизни, Чертомиръ, отрада,

На то въ твоемъ прошедшемъ есть отвѣтъ,

Когда не вѣры лишь старинной сила

Тебя на воды Бледскія манила.

Теперь на островъ тотъ, среди воды,

Къ Маріи ѣздимъ мы на богомолье.

На заднемъ планѣ снѣжныхъ горъ ряды;

Налѣво Бледскій замокъ и раздолье

Полей и нивъ, цвѣтущихъ, какъ сады;

Гряда холмовъ замкнула справа всполье.

Гдѣ въ Крайнѣ есть такой волшебный край,

Какъ эта часть, земной для взоровъ рай?

На островѣ въ далекія тѣ поры

Стоялъ богини живы истуканъ;

Влюбленные искали въ ней опоры

Своимъ мечтамъ; красавицы славянъ

Съ молитвою къ ней простирали взоры,

Источникъ вѣрный намъ сердечныхъ ранъ;

Тамъ Старославъ святилища блюлъ двери

При помощи своей прелестной дщери.

По красотѣ съ абидской жрицей*) споръ

Принять могла успѣшно Богомила;

Невинностью ея сіяетъ взоръ;

Своей красы она лишь не цѣнила

И яду лестныхъ словъ наперекоръ

Невинность въ сердцѣ чистомъ сохранила.

Шестнадцать лѣтъ ей минуло тогда;

Ея душѣ любовь была чужда.

• ) Геро (Ἡρώ), жрица Афродиты, жила, по общепринятому преданію, въ Сестѣ, городѣ на европейскомъ берегу Геллеспонта (Дарданельскаго пролива), а въ Абидѣ, на азіатскомъ берегу, жилъ ея возлюбленный, Леандръ, однако такъ называемая «Башня Геро» находилась близъ Абида.

Съ обычными дарами для божницы

Разъ Чертомира лодка принесла;

Въ ней дань отъ стадъ, хлѣба, плодовъ кошницы,

Произведенья замка и села.

Здѣсь онъ при взглядѣ на черты дѣвицы,

Себѣ не чая никакого зла,

Былъ пораженъ изъ глазъ ея стрѣлою

И съ той норы «прости» сказалъ покою.

О, какъ ты счастливъ, Чертомиръ! твой взоръ

Зажегъ огонь и въ сердцѣ дѣвы скромной.

Опущенъ взглядъ, прерывистъ разговоръ,

Охваченъ духъ мечтой какой-то темной;

Какъ блескъ зари предъ вёдромъ темя горъ,

Такъ залилъ щеки ей румянецъ томный;

Ея рука въ твоей рукѣ давно —

Зачѣмъ? не знаетъ; какъ? ей все равно.

Пусть вамъ иной поэтъ опишетъ счастье,

На цѣлый годъ доставшееся имъ,

Къ жилищу дѣвы юноши пристрастье,

Отца при нихъ возвратъ къ мечтамъ былымъ,

Хмель двухъ сердецъ, пока войны ненастье

Не разнесло ихъ радостей, какъ дымъ, —

Иной поэтъ, не я, не безутѣшный,

А кто въ любви блаженствуетъ успѣшной.

О Чертомиръ! насталъ разлуки срокъ.

Реветъ трубы призывъ неумолимый.

Чтобъ жечь кумирни, за собой привлекъ

Толпы враговъ Вальхунъ непримиримый.

Ужъ въ сборѣ, кто себя на бой обрекъ

За вѣру матери твоей родимой,

За вѣру ту, которой столпъ — она,

Къ кому любви душа твоя полна.

О, какъ тяжелъ и горекъ часъ разлуки!

Они стоятъ, свободу давъ слезамъ,

Сомкнувъ одинъ кругомъ другого руки,

Прильнувъ устами трепетно къ устамъ.

Отецъ, сознавъ, что боль душевной муки

Таить не въ силахъ, съ ними плачетъ самъ

При видѣ ихъ смертельнаго томленья,

Которому не знаетъ утѣшенья.

Когда бъ онъ вѣрилъ въ мощь страны своей,

Онъ ободрилъ бы ихъ побѣды славой;

По угрожалъ чрезъ Кокру Крайнѣ всей

Вальхумъ, набравъ тьму воиновъ за Дравой*);

Кто шелъ на бой за вѣру и друзей,

Тотъ не побѣдъ, а смерти ждалъ кровавой.

Горитъ село, а тамъ горитъ ропать**);

О Чертомиръ, пора итти на рать!

• ) Въ Баваріи. Драва течетъ черезъ Тироль, Хорутанію, Штирію, Хорватію и Славонію и впадаетъ въ Дунай.

• • ) Кумирня.

И онъ пошелъ, въ борьбѣ не видя прока,

Однако славу рода поддержалъ:

Махнетъ мечомъ — и во мгновенье ока

Лежатъ тѣла убитыхъ наповалъ

Иль чуть живыхъ, пораненныхъ жестоко.

Но мечъ и стѣны и твердыня скалъ

Поборникамъ отцовскаго закона

И ихъ богамъ, увы! не оборона.

Одинъ, склонясь на мечъ кровавый свой,

При озерѣ стоитъ онъ, побѣжденный;

Блуждаетъ взоръ его надъ глубиной;

Ужасныхъ мыслей полонъ умъ смятенный.

Убійствомъ кончить онъ хотѣлъ съ собой,

Но былъ удержанъ силой сокровенной;

То, Богомила, память о тебѣ,

Ему про жизнь шептавшая въ борьбѣ.

Увидѣть вновь онъ жаждетъ образъ милый,

Мѣстамъ любимымъ свой снести привѣтъ;

Пощажена ль она враждебной силой?

Ему хранить ли вѣрность или нѣтъ? «

Иль, можетъ-быть, взята уже могилой?

Иль сдѣлалъ празднымъ плѣнъ ея обѣтъ?

жива ль она? погибла ли? объ этомъ

Развѣдавъ, онъ простится ужъ со свѣтомъ.

Рыбакъ знакомый виденъ на водѣ;

Сознанье онъ въ безумцѣ воскрешаетъ,

Сказавъ, какъ ищетъ врагъ его вездѣ,

Какъ плѣннымъ страхъ Вальхунъ къ себѣ внушаетъ,

Какъ здѣсь легко подвергнуться бѣдѣ;

Его къ себѣ онъ въ лодку приглашаетъ,

Чтобъ отвезти подъ безопасный кровъ;

И Чертомиръ съ нимъ тотчасъ въ путь готовъ.

Гдѣ быстрая вливается Савица,

Въ тотъ озера конецъ они гребутъ,

Гребутъ — и ихъ челнокъ летитъ, какъ птица:

Вослѣдъ имъ вѣтеръ облегчаетъ трудъ;

Но рыбаку враговъ мелькаютъ лица;

Въ густой тѣни лишь милъ ему пріютъ.

Когда онъ мнитъ, что ѣсть пора герою,

Ему даетъ онъ то, что взялъ съ собою.

О платѣ мыслитъ витязь, хоть войной

Поглощены его всѣ деньги были;

Но на храненье прежде кладъ большой

Онъ Старославу далъ и Богомилѣ;

Ему сыскать ихъ онъ велитъ и свой

Вручаетъ перстень, чтобъ, довѣривъ силѣ

Его, они съ посломъ свели расчетъ;

Пусть золота онъ четверть принесетъ.

Но Богомила — главная забота:

Еще ли солнца блескъ доступенъ ей?

Цѣла ль она средь воднаго оплота?

Иль скрылась гдѣ отъ яростныхъ гостей?

И о пути онъ требуетъ отчета,

Какъ до нея дойти ему вѣрнѣй.

Назавтра ждать онъ будетъ при Савицѣ

Вѣстей дурныхъ иль добрыхъ о дѣвицѣ.

Онъ утромъ слышитъ водопада громъ

И мыслитъ: какъ рѣка, стремясь къ простору,

Бѣснуется, какъ въ берегъ бьетъ ключомъ,

Какъ сотрясаетъ въ основаньи гору,

Какъ сквозь утесы рвется напроломъ, к»

Какъ цѣнится! Такъ юноша задору

Границъ не знаетъ; но придетъ и миръ.

Такую думу думалъ Чертомиръ.

Но вдругъ онъ слышитъ говоръ отдаленный

Людей, несущихъ золото съ собой.

Узналъ онъ обликъ рыбака почтенный;

Идетъ съ нимъ кто-то по лугу чужой;

Таларъ и стола*) — признакъ несомнѣнный

Того, что онъ — Христа слуга святой.

Десница витязя ужъ мечъ схватила,

Но тутъ предъ нимъ явилась Богомила.

• ) Таларъ — длинная одежда католическаго священника (soutane), стола — шелковая полоса въ пядь ширины съ крестами по серединѣ и но концамъ, болѣе широкимъ, надѣваемая на шею и ниспадающая до колѣнъ.

«Въ мои объятья, милая, приди!

Конецъ заботѣ, бѣдствію, печали!

Отъ счастья все дрожитъ въ моей груди,

Когда черты твои мнѣ вновь предстали.

Хотя бъ насъ ждали бури впереди,

Хотя бы тучи небо облегали,

Мнѣ все равно, что бъ ни было кругомъ,

Лишь ты была бы на сердцѣ моемъ!».

Отсторонивъ его отъ шеи руки,

На ближній камень сѣла вдругъ она.

Ея отвѣта нѣжны были звуки,

Но твердость въ немъ влюбленному слышна:

"Теперь не брака время, а разлуки;

Стезя своя быть каждому должна.

Чтобъ наши вновь сошлись пути — не нынѣ,

А послѣ — видишь здѣсь меня въ пустынѣ.

"Ты долженъ знать, что я ужъ крещена:

Во мнѣ, какъ въ ясный полдень иней бѣлый,

Язычества исчезли сѣмена;

Крестился мой родитель престарѣлый;

Богиня жива въ глубь погружена

Маріи чтителей деревней цѣлой.

Какъ я Христа постигла благодать,

Мой Чертомиръ, хочу тебѣ сказать.

"На островѣ, въ пустынѣ безотвѣтной,

Какъ унесла отъ насъ тебя ладья,

Я думала: ужель волною тщетной

Союзъ нашъ канетъ въ бездну бытія?

Ужель конецъ мечтѣ двухъ душъ завѣтной

Положить тьма подземнаго жилья?

Ужель нигдѣ въ предѣлахъ мірозданья

Четѣ сердецъ нѣтъ вѣчнаго свиданья?

"Съ тѣхъ поръ, какъ ты ушелъ на лютый бой,

Меня все та же мучила тревога.

Я знала: смерть витаетъ надъ тобой,

А мнѣ къ тебѣ заказана дорога.

Такъ свой я весь утратила покой,

Ни въ чемъ не видя къ лучшему залога.

Отчаянье душило ужъ меня.

Какъ въ этой тьмѣ ждала я свѣта дня!

"Разъ я свою покинула обитель,

Чтобъ разузнать объ участи твоей;

Тамъ предъ толпой вѣщалъ святой учитель,

Стоящій здѣсь почтенный іерей,

Какъ создалъ насъ Богъ Вышній, Вседержитель,

Какъ грѣхъ проникъ съ Адамомъ межъ людей,

Какъ сталъ не чуждъ Сынъ Божій ихъ природы,

Чтобъ возвратить къ блаженству всѣ народы,

"Что Богь любви Богъ горнихъ есть высота,

Что любитъ Онъ равно свои творенья,

Что этотъ міръ, міръ горя и заботъ,

Есть искушенья край, что мы рожденья

Небеснаго, что тотъ же Богъ даетъ

Намъ какъ веселье, такъ и огорченья,

Что дивно Онъ ведетъ къ себѣ людей,

Что не желаетъ гибели ничьей,

"Что къ небу наше насъ зоветъ начало,

Гдѣ славы Божьей совершенный храмъ,

Не зрѣло око, ухо не слыхало

Утѣхъ, какія жду та блаженныхъ тамъ,

Что имъ, какъ бремя плоти лишь отпало,

Даются блага всѣ по ихъ мольбамъ,

Что тамъ навѣкъ Божественныя узы

Скрѣпляютъ всѣ земные душъ союзы.

"Задумчива вернулась я домой;

Пришелъ и онъ, кто свѣтомъ сталъ мнѣ новымъ

Какъ со своей, бесѣдовалъ со мной;

Сказалъ, что былъ друидомъ онъ суровымъ,

Что онъ идетъ, законъ принявъ святой,

Нашъ край ученьемъ просвѣщать Христовымъ;

Съ собой въ обходъ окрестныхъ деревень

Зоветъ меня, когда погаснетъ день.

"Отцу и мнѣ открылъ онъ въ поясненье,

Какой что древле предсказалъ пророкъ,

Какъ Евы и Адама прегрѣшенье

Загладилъ крови на крестѣ потокъ;

Изобразилъ намъ свѣтопреставленье

И чудеса, какъ истины залогъ;

Намъ, сколько нужно, передавъ познаній,

Очистилъ насъ по вѣрѣ крестной баней.

"Но нестерпимо думать было мнѣ,

Что ты въ числѣ возставшихъ противъ Бога.

Тебя не разъ видала я во снѣ

Недвижнымъ у могильнаго порога.

Боялась я, что смертью на войнѣ

Тебѣ закрыта будетъ въ рай дорога.

Но Божій мужъ меня утѣшилъ тѣмъ,

Что верхъ беретъ молитва надо всѣмъ.

" Потомъ молилась часто я со страстью,

Заступницѣ ввѣрялся втиши:

«Не покарай, Господь, его напастью!

Не злоба грѣхъ его, а мракъ души.

Не дай врагамъ надъ нимъ кичиться властью!

Его своей защиты не лиши!»

И дивно Богъ тебя въ ту ночь избавилъ,

Какъ всѣхъ своихъ ты мертвыми оставилъ.

«О Чертомиръ, отъ спячки пробудись,

Разстанься съ долгимъ, страшнымъ заблужденьемъ,

Въ грѣховной тьмѣ безцѣльно не трудись,

Не раздражай небесъ сопротивленьемъ

И жизни льготой такъ распорядись,

Чтобъ кончилась разлука единеньемъ,

Чтобъ тамъ блеснулъ любви намъ вѣчной свѣчъ,

Гдѣ ни болѣзни, ни печали нѣтъ».

Чертомиръ.

"Чѣмъ отплачу тебѣ я, Богомила,

За всю твою заботу и любовь?

Такой восторгъ ты въ душу мнѣ вселила,

Что трудно мнѣ прійти къ сознанью вновь.

Пока мнѣ не измѣнитъ жизни сила

И не изсякнетъ вся до капли кровь,

Твоимъ пребуду весь я безъ раздѣла:

Будь мнѣ владыкой вѣры, мысли, дѣла!

«Какъ могъ бы съ волей спорить я твоей

И поступить не такъ, какъ ты желала?

Но вспомни лишь Вальхуновыхъ мечей

Слѣды и стрѣлъ его смертельныхъ жала, —

Что крови пролилось по Крайнѣ всей,

Какъ христіанъ рука насъ истязала,

И мнѣ скажи: не больше ли въ крови

Изъ всѣхъ боговъ замаранъ Богъ любви?».

Священникъ.

«Да будетъ миръ и въ людяхъ и въ природѣ!

Такъ ангелы съ небесной вышины

Вѣщали при Мессіиномъ приходѣ.

Что всѣ Отца мы одного сыны,

Что братья всѣ въ людскомъ намъ цѣломъ родѣ, —

Вотъ свыше мы чему научены.

Лишь на своемъ безумномъ произволѣ

Стоитъ Вальхунъ, а не на Божьей волѣ».

Чертомиръ.

«Любви и мира вѣру я готовъ

Принять: твоя то вѣра, Богомила.

Я знаю: намъ обряды и боговъ

Ихъ слугъ самихъ лишь хитрость породила.

Въ нихъ только чтилъ обычай я отцовъ;

Его теперь меча низвергла сила.

А если буду я, какъ ты, крещенъ,

Когда другъ съ другомъ свяжетъ насъ законъ?».

Богомила.

"Не много дней живутъ на свѣтѣ розы,

Когда покровъ знобитъ ихъ снѣговой

Иль вешніе падутъ на нихъ морозы;

Такъ дѣвушкѣ, утратившей покой

И съ юныхъ лѣтъ познавшей жизни грозы,

Не долгій путь бываетъ данъ земной.

Дадимъ ли мы на мигъ другъ другу руки,

Чтобъ вѣкъ потомъ бояться вновь разлуки?

"Затѣмъ, чтобъ Богъ отъ вражескихъ мечей

Тебя хранилъ и для восторговъ вѣчныхъ

Твою любовь соединилъ съ моей,

Я отъ желаній отреклась сердечныхъ,

Я отреклась отъ счастья жизни сей,

Соблазны узъ отвергла быстротечныхъ.

На небѣ былъ услышанъ мой обѣтъ;

На бракъ со мной тебѣ надежды нѣтъ!

«Маріи я и Сыну посвятила

Навѣкъ свою дѣвичью чистоту;

Хотя бы долго я въ себѣ влачила

Тоску любви и райскую мечту,

Не помѣшаетъ никакая сила

Мнѣ быть невѣстой вѣрною Христу,

Храня отъ скверны брачныя одежды.

На бракъ со мною нѣтъ тебѣ надежды!».

Тогда сказалъ ему священникъ такъ:

"Тому при бракѣ счастье невозможно,

Кѣмъ такъ, какъ мною и тобой, землякъ

Былъ укрѣпляемъ въ слѣпотѣ безбожной:

Друидомъ сѣялъ я въ народѣ мракъ,

А ты когда бъ въ защиту вѣры ложной

Не выступилъ, ея бы пробилъ часъ,

И вдовъ такъ много не было бъ у васъ.

«Отправься въ Аквилею*): санъ духовный

Отъ патріарха можешь тамъ принять,

Чтобъ тѣмъ, кого, держа во тьмѣ грѣховной,

Губилъ, какъ я, принесъ ты благодать.

На югѣ много жатвы есть церковной;

Иди туда и не лѣнися жать!

По прежде въ Аквилею, гдѣ при санѣ

Получишь власть къ законной душъ охранѣ».

• ) Городъ недалеко отъ Тріэстскаго залива. Епископы его съ половины VI в. по 1751 г. носили титулъ патріарховъ. Съ конца XI в. до первой четверти XIII Крайна была имъ подчинена даже политически.

Чертомиръ.

«Да, счастье я къ себѣ не поверну:

Оно» всегда казало мнѣ лишь спину.

Отецъ безъ счастья долго велъ войну

И въ битвѣ жизнь утратилъ и дружину.

Едва укрылась мать, чтобъ не въ плѣну

Пришлось ей встрѣтить раннюю кончину.

Заря любви блеснула мнѣ изъ тучъ,

И вдругъ погасъ ея отрадный лучъ.

«Раскаты трубъ гудятъ надъ цѣлымъ краемъ;

Меня отъ милой въ бой зоветъ ихъ громъ;

Вальхуна мы, какъ можемъ, отражаемъ —

Напрасный трудъ! всѣ гибнутъ подъ мечомъ;

Ушелъ лишь я, врагомъ незамѣчаемъ.

Моя надежда — бѣгство, лѣсъ — мой домъ.

Себя со мною связывать нелѣпо,

Когда судьба гнететъ меня такъ слѣпо».

Богомила.

"Нѣтъ, тотъ любви не вѣдаетъ прямой,

Кто мыслитъ, что въ бѣдѣ она остынетъ;

Горитъ во мнѣ огонь ея святой,

Пока душа обузу тѣла скинетъ;

Но въ бракѣ жить мѣшаетъ бракъ другой:

Его мой духъ вовѣки не отринетъ.

Узнаешь ты за гробомъ, какъ тверда

Моя любовь, и какъ ей ложь чужда.

«Чтобъ ты успѣшно сѣялъ Божье сѣмя,

Въ славянскія отправься племена.

Пока должна нести я жизни бремя,

Останусь Богу и тебѣ вѣрна;

Чрезъ краткое тебя ждать буду время

Съ отцомъ въ раю невѣстой безъ пятна

До той поры, какъ паствы всей слезами

Оплаканный, ты явишься межъ нами».

Вдругъ солнца ликъ сверкнулъ изъ облаковъ,

И радуга взошла надъ Богомилой,

Вкругъ блѣдныхъ чертъ игрой блестя цвѣтовъ;

Лучи вѣнцомъ объяли образъ милый.

Въ восторгѣ, плакать юноша готовъ.

Тому, что житель онъ земли унылой,

А не небесъ, не можетъ вѣрить онъ;

Такъ этимъ видомъ былъ онъ пораженъ.

Когда жъ онъ думать о мірскомъ былъ въ силѣ,

Далъ рыбаку онъ мзду, изъ клада взявъ,

И также тѣмъ, что золото носили.

«Раздай сиротамъ все, что Старославъ

Мнѣ сохранилъ», сказалъ онъ Богомилѣ;

Потомъ, ее отъ всей души обнявъ,

Ей на прощанье молча подалъ руку;

Лишь токи слезъ его являли муку.

«Постой немного: просьба есть одна

Еще къ тебѣ», она ему сказала:

«Чтобъ безъ тебя мнѣ жизнь была сносна,

Чтобъ сердце мнѣ забота не терзала,

На вѣчныя отвергни времена

При мнѣ обманъ язычества сначала:

Крещеньемъ грѣхъ сними съ души своей;

Вода близка и тутъ же іерей».

Онъ подчинился ей безъ возраженій.

Священникъ съ нимъ пошелъ на водопадъ

И тамъ подъ звукъ торжественныхъ моленій

Надъ нимъ свершилъ крещенія обрядъ.

Всѣ зрители поверглись на колѣни;

Святымъ восторгомъ блещетъ дѣвы взглядъ,

Оплотомъ бывшей прежде вѣры лживой,

Творившей жертвы предъ богиней Живой.

Онъ въ Аквилеѣ смысломъ овладѣлъ

Христова непреложнаго ученья;

Принявъ священство, сердцемъ онъ сгорѣлъ

Для благъ мірскихъ; потомъ пошелъ въ селенья

Родныхъ словѣицевъ и за ихъ предѣлъ,

Борясь до смерти противъ заблужденья.

Осталась дѣва дома у отца;

Такъ ихъ разлука длилась до конца.

Примѣчанія Преширна.

¹) Вальхунъ, называемый у латинскихъ писателей Valhunus или Valdungus, былъ герцогомъ хорутанскимъ и главнымъ гонителемъ невѣрныхъ. Уже его отецъ Кайтимаръ (Chetimarus) сильно старался о распространеніи христіанской вѣры въ Хорутаніи и Крайнѣ; но словѣнцы крѣпко держались старой вѣры и преслѣдовали христіанъ, особенно миссіонеровъ. Смотри Вальвазоря «Ehre des Herzogthums Krain» 7-ой книги 2-ую главу.

²) Аврелій, Дрохъ (Aurelius, Drohus) — два вождя невѣрныхъ. Смотри Вальвазоря въ указанномъ мѣстѣ.

³) Жива — богиня любви, славянская Венера.

⁴) Баварецъ Тассилонъ, Тесель (Tassilo), герцогъ баварскій, съ тремя отрядами воиновъ привелъ назадъ и снова навязалъ словѣнцамъ Вальхуна, котораго они въ первые годы его правленія выгнали изъ страны. Смотри Вальвазоря въ указанномъ мѣстѣ.

ПОСМЕРТНЫЯ СТИХОТВОРЕНІЯ

(не напечатанныя Преширномъ, хотя отчасти написанныя до выхода изданія 1847 г.).

1. Монашенка.

Монашенка.

Веселая вновь пробудилась весна,

Моя канарейка-подруга!

Въ зеленую рощу летѣть ты вольна,

Тебя не держу, не закрою окна;

Ищи себѣ гнѣздышка, друга;

Покинь монастырь для природы,

Отвѣдай счастливой свободы.

Канарейка.

Охотно бы я приняла твой совѣтъ

Въ Канарскихъ краяхъ безмятежныхъ,

Гдѣ предки мои появились на свѣта,

Гдѣ вѣчно весна лишь, гдѣ грозъ вашихъ нѣтъ,

Гдѣ вихрей не видано снѣжныхъ,

Гдѣ нѣтъ ни мороза, ни града,

Гдѣ тайно не ждетъ насъ засада.

У васъ холодна мнѣ по рощамъ роса,

Веснѣ вашей краткой не вѣрю,

Здѣсь зиму и лѣто грозятъ небеса,

И ястребы сверху, а снизу лиса

Опасны и птицѣ и звѣрю,

И ваши жестокія дѣти

Ихъ ловятъ въ капканы и сѣти.

Я вывелась въ клѣткѣ и въ кельѣ росла

Вдали отъ толпы и отъ муки;

Въ тебѣ лишь, дѣвица, я друга нашла,

Отъ грозной судьбы не извѣдала зла,

Твои меня холили руки;

Могу ли терпѣть я невзгоды?

Какъ жить мнѣ одной средь природы?

Монашенка.

Да, это все правда; покой свой цѣня,

Останься въ монашеской кельѣ.

Я буду съ тобой, какъ до этого дня;

Ты, милая, пой мнѣ, скачи вкругъ меня,

Души охраняй мнѣ веселье!

Лишь келью запремъ отъ народа;

На что намъ мірская свобода?

2. Старая дѣва.

Дѣва престарѣлая,

Ужъ заматерѣлая,

Изливала жалобы

Такъ, что жаль всѣмъ стало бы:

"Что я за несчастная!,

Прежде дѣва красная,

Красная и милая,

Одного плѣнила я.

"Крѣпко онъ любилъ меня,

Вѣкъ бы не забылъ меня;

Я ломалась много лѣтъ,

Не сказавъ ни «да», ни «нѣтъ».

"Залетѣла птичка въ сѣть;

Тутъ ее бы и поддѣть.

Мальчикъ брать ее нейдетъ:

Все добычи лучшей ждетъ.

"Птичка скрылась между тѣмъ;

Мальчуганъ идетъ ни съ чѣмъ,

Плачетъ съ горя и со зла:

Птичка славная была.

"Тѣмъ пренебрегала я,

Лучшихъ поджидала я;

Но и этотъ спрятался

И къ другой присватался.

«Такъ и молодость прошла —

Все напрасно я ждала.

Вотъ я дѣва зрѣлая,

Ужъ заматерѣлая».

3. Здравица

(при встрѣчѣ 1844 года).

Друзья, вотъ снова дали

Намъ лозы сладкое вино;

Лѣкарство отъ печали,

Источникъ силы намъ оно,

Духъ бодритъ,

Веселитъ,

Надежду робкую живитъ.

Пирушку начиная,

Кому мы дружно выпьемъ въ честь

Цвѣти страна родная,

И всѣ славяне, сколько есть!

Всѣ равны,

Всѣ родны

Намъ Славы-матери сыны.

Враговъ славянства ярыхъ

Перуномъ Божій гнѣвъ карай!

Вѣковъ свободу старыхъ

Да узритъ вновь славянскій край!

Пусть падетъ

Всякій гнетъ,

Что вольно жить намъ не даетъ!

Пусть вновь царятъ межъ нами

Единство, счастье и покой!

Сплетемся всѣ руками,

Какъ дѣти матери одной,

Чтобъ сильна

И славна

Была предъ міромъ вновь она!

Да здравствуютъ славянки,

Всѣхъ дѣвъ и женъ краса и цвѣтъ!

Имъ равной иностранки

Нигдѣ во всей вселенной нѣтъ.

Будь ихъ плодъ

Въ свой чередъ

Опасный ворогамъ народъ!

И вамъ съ заздравной чашей

Привѣтъ, о юноши, поемъ:

Любовь къ отчизнѣ нашей

Пусть чистымъ въ васъ горитъ огнемъ,

Чтобъ изъ васъ

Послѣ насъ

Борцовъ былъ вѣрный ей запасъ!

Всѣмъ тѣмъ народамъ слава,

Что страстно ждутъ разсвѣта дня,

Когда во имя права

Но всей землѣ замретъ рѣзня,

И безъ бѣдъ

Не во вредъ

Сосѣду будетъ жить сосѣдъ!

А нынѣ, въ заключенье,

Друзья, налить стаканъ пора,

За наше единенье

Въ желаньи общаго добра!

Дай Богъ жить,

Не тужить

Всѣмъ, кто привыкъ добру служить!

4. Святой Сенанъ.

Сенану былъ страшенъ плѣнительный полъ;

Сенанъ отъ соблазна на островъ ушелъ;

Валы ударяютъ кругомъ въ берега,

И женская тамъ не ступаетъ нога.

Нагрянула буря, и вѣтеръ реветъ;

Пловецъ устрашенный святыхъ всѣхъ зоветъ;

На вздувшемся морѣ и ропотъ и плескъ,

Въ трепещущемъ небѣ и рокотъ и блескъ.

Вотъ къ острову лодку прибило волной,

И дѣва выходитъ красы неземной;

Намокшіе видны и перси и станъ.

Не знаетъ, что дѣлать, смущенный Сенанъ.

«Къ тебѣ загнала меня буря съ пути;

Въ дому своемъ, отче, меня пріюти;

Пока посушусь я, ты къ Богу съ мольбой

Взывай, чтобъ послалъ Онъ намъ вѣтеръ иной»

«Молить о погодѣ», сказалъ онъ, «я радъ,

Но ты отправляйся, не медля, назадъ:

Монахъ и дѣвица не сходны никакъ.

Проворнѣй отсюда: ужъ близится мракъ».

Онъ къ Богу моленье о вёдрѣ вознесъ,

И въ морѣ волненье тотчасъ улеглось;

Разъяснилось небо, сіяетъ луна,

И мокрую дѣву уноситъ волна.

Ночь каждую снится Сенану съ тѣхъ поръ,

Что видитъ онъ дѣвы и перси и взоръ,

Что гибель отъ стужи — бѣдняжки удѣлъ;

А онъ исповѣдать ее не успѣлъ.

Лишь на морѣ вѣтеръ опять загудитъ,

Не видно ль гдѣ лодки, вокругъ онъ глядитъ;

Толкнись къ нему женщина снова въ жилье,

Готовъ онъ принять, исповѣдать ее.

Но попусту ждетъ онъ, и скорбенъ и сиръ.

Сенанъ наконецъ возвращается въ міръ.

Отъ женщинъ монахи съ тѣхъ поръ не бѣгутъ

И смѣло ихъ душу и плоть стерегутъ.

5. Небесная процессія.

Сверхъ осьмнадцати столѣтій

Тридцать пятый стукнулъ годъ

Съ той поры, какъ въ этомъ свѣтѣ

Христіанскій есть народъ.

На престолѣ возсѣдаетъ

Самъ Господь средь горнихъ силъ;

День великій Онъ справляетъ:

Всѣхъ святыхъ то праздникъ былъ*).

Посадилъ съ собой Онъ Сына,

И при Немъ же Духъ Святой;

Вся небесная дружина

Собралась вокругъ толпой,

Чтобъ смотрѣть, какъ въ мигъ тотъ самый

Души избранныя шли,

Изъ чистилища и прямо

Въ рай ведомыя съ земли.

Всѣ украшены вѣнцами,

За четой чета, идутъ

Со священными вѣтвями,

Славу Господу поютъ.

На хоругвяхъ Агнецъ Божій,

Шеи съ четками у всѣхъ,

Съ чѣмъ, какъ съ вѣрною сторожей,

Ихъ боялись чортъ и грѣхъ.

Душъ не меньше милліона

Тамъ идетъ, за рядомъ рядъ.

Богъ, склонясь на ручку трона,

Грустный въ нихъ вперяетъ взглядъ.

Вотъ еще ихъ вереница,

Вождь — люблянскій Христофоръ**).

Богъ велитъ остановиться,

Съ нимъ вступаетъ въ разговоръ:

"Словно Я для побирушекъ

Лишь однихъ, да для крестьянъ,

Для монаховъ и старушекъ

Создалъ радость горнихъ странъ!

"Тѣ да развѣ лишь калѣка

Не хотятъ потѣть въ аду,

А почище человѣка

Въ рай давно Я тщетно жду.

"Потому всегда съ любовью

На отрядъ смотрю Я твой:

По господскому сословью

Все жъ тамъ числится иной.

"Населяютъ христіане

Вѣну, Трестъ, Парижъ и Римъ,

Но такъ много, какъ Люблянѣ,

Въ рай господъ не выслать имъ.

«Церкви есть и внѣ Любляны

И священники при нихъ;

Отчего жъ такой охраны

Не довольно для другихъ?».

«Вѣкъ Тебѣ да будетъ слава!»,

Отвѣчаетъ Христофоръ:

"Мыслю я: у насъ лукавый

Видитъ въ томъ себѣ отпоръ,

"Что въ театрѣ нашемъ холодъ,

Бѣдность, вонь и тьма и пыль,

Въ танцовальномъ залѣ голодъ,

Скука, чинность, плѣсень, гниль.

"Пить бурду тамъ, заѣдая

Чахлой птицей — что за прокъ?

Есть ли радость въ томъ какая —

Судъ извѣдать злыхъ сорокъ?

"А стрѣльбище — чуть не въ полѣ;

Плясъ идетъ у нищихъ здѣсь,

Здѣсь швеи царятъ на волѣ,

Отрубей съ мякиной смѣсь.

«Потому всегда люблянцы

Чаще ходятъ въ Божій храмъ, то

Чѣмъ на зрѣлища, на танцы

Праздникъ праздновать чертямъ».

Бѣсъ у скважины замочной

Все подслушалъ, подсмотрѣлъ

И люблянцамъ путь порочный

Проложить тотчасъ сумѣлъ.

Тайнымъ онъ внушилъ приказомъ

Имъ казино смастерить,

Чтобъ сынковъ и дочекъ разомъ

Съ матерями — исказить.

Ради пущаго скандала

Онъ кого-то научилъ,

Чтобъ господъ, какихъ попало,

Тотъ въ стрѣльбище залучилъ.

Приказалъ еще поставить

Колисеумъ хитрый бѣсъ,

Чтобъ его могли тамъ славить

Всѣ люблянцы до небесъ.

Долженъ рушить колисеумъ

Связь крещеныхъ съ Божествомъ:

Пусть тамъ трется въ колесѣ умъ!

Будетъ новый тамъ Содомъ.

Долженъ быть театръ устроенъ.

Бѣсъ, едва минуетъ годъ,

Можетъ быть за насъ покоенъ:

Весь почтитъ его народъ.

Возгордись призваньемъ лестнымъ,

О Любляна нашихъ дней!

Станешь ты гнѣздомъ извѣстнымъ

Властелина всѣхъ чертей.

Слава ждетъ тебя большая:

Лѣтъ чрезъ десять Христофоръ

Ни одной души для рая

Не найдетъ уже въ наборъ.

• ) 1 ноября; а на другой день — поминовеніе всѣхъ скончавшихся вѣрныхъ (commemoratio omnium fidelium defunctorum), чѣмъ объясняется связь этихъ дней съ душами покойниковъ.

• ) Патронъ Любляны.

6. Пѣснь о построеніи церкви на Марьиной горѣ*).

• ) Марьина гора (точнѣе: Святомарьинская — Smarna gora) есть одинокій холмъ верстахъ въ 10 на сѣверъ отъ Любляны, съ церковью Богоматери на вершинѣ. Туда люблянцы отправляются не только на богомолье, но и для загородной прогулки.

I.
Дѣвушка.

Я шла и сбилася съ пути;

Впередъ, назадъ — куда итти?

Тебя, пустынникъ, Богъ послалъ,

Чтобы ты путь мнѣ показалъ,

Мнѣ путь на верхъ горы крутой,

Гдѣ въ замкѣ баринъ молодой,

Гдѣ баринъ, вѣрно, нездоровъ,

Когда ужъ мой забылъ онъ кровъ,

Хоть я изъ всѣхъ имъ избрана

И стать женой его должна.

Пустынникъ.

О дочь моя, о дочь моя!

Тебя бы здѣсь оставилъ я:

Смотри, какъ вечеръ тѣнь сгустилъ,

А ты ужъ выбилась изъ силъ.

Дѣвушка.

О нѣтъ, спасибо за пріютъ!

Ничто мнѣ ночь, ничто мнѣ трудъ.

Покой ко мнѣ и сонъ нейдетъ,

Нейдетъ отъ горя и заботъ.

Пустынникъ.

Войди ко мнѣ со мною въ домъ.

По высямъ горъ рокочетъ громъ.

Какъ грозенъ мрачныхъ видъ небесъ,

И какъ зловѣще стонетъ лѣсъ!

Дѣвушка.

О нѣтъ, спасибо за пріютъ!

И громъ и вихри пусть ревутъ:

Ахъ, злѣйшій вихрь, еще страшнѣй,

Реветъ теперь въ душѣ моей.

Пустынникъ.

Прими, дѣвица, мой совѣтъ:

Тебѣ итти расчета нѣтъ:

Пока достигнемъ мы ворота,

Привратникъ, вѣрно, спать уйдетъ.

Дѣвушка.

О нѣтъ, спасибо за пріюта!

Пускай всѣ слуги спать уйдутъ:

Кого впускала я не разъ,

Велитъ впустить меня тотчасъ.

Пустынникъ.

Останься, дочь: твой молодецъ —

Знай, не страдалецъ онъ, а лжецъ;

Нѣтъ, онъ на стукъ не встанетъ твой:

Онъ сладко съ новой спитъ женой.

Дѣвушка.

О, будь ты проклятъ, дѣвства тать!

Уже семь мѣсяцевъ я мать.

Ты вспомнишь, баринъ молодой,

Что грѣхъ узнала я съ тобой.

Такія вымолвивъ слова,

Она упала, не жива;

Явился мальчикъ вдругъ на свѣтъ,

Но до него ей дѣла нѣтъ.

II.

Средь розъ, на травкѣ шелковой

Могилу роетъ мужъ святой.

Шелъ мимо баринъ полевать,

Могилу видитъ, сына, мать.

Чтобъ старику замазать ротъ,

Червонцевъ горсть ему даетъ:

«Что есть со мной», сказалъ онъ, «на!

Лишь не узнала бы жена».

Пустынникъ.

О господинъ, плохой успѣхъ

Доставитъ плата вамъ за грѣхъ.

Лишь на обѣдни дайте вкладъ

И въ пользу безпріютныхъ чадъ,

Чтобъ изъ чистилища скорѣй

Открылся въ небо доступъ ей.

Сынка, рожденнаго на свѣтъ,

Должны мы здѣсь растить семь лѣтъ;

Когда семь лѣтъ пройдетъ, я съ нимъ,

Я съ нимъ отправлюсь въ школу въ Римъ.

III.

Бѣда, измѣнникъ молодой!

Тебя гнететъ проступокъ твой;

Неправдъ каратель и обидъ,

Жестоко Богъ тебя казнитъ:

Жена потомства не даритъ,

И вѣчно мыслью ты томимъ,

Что замокъ свой отдашь чужимъ.

Чрезъ двадцать лѣтъ пришелъ домой

Изъ Рима старецъ тотъ святой;

Священникъ юный съ нимъ идетъ;

То былъ любви грѣховной плодъ.

Хвораетъ баринъ, силъ ужъ нѣтъ;

Пустынникъ далъ ему совѣтъ:

« Скорбите вы, что кровъ родной

И ваше все возьметъ чужой.

Маріи домъ бы вамъ отдать во

И Ей во славу храмъ создать,

Чтобъ сынъ за васъ молился тамъ,

Чтобъ богомольцы шли въ тотъ храмъ».

Маріи домъ рѣшилъ онъ дать

И Ей во славу храмъ создать; es

Въ немъ сынъ его молитвы пѣлъ

За лучшій матери удѣлъ.

Гдѣ встарь былъ замокъ, нынѣ тамъ

Маріи Дѣвы горный храмъ.

7. Марьина гора.

Благо тѣмъ, съ кѣмъ ходъ шелъ крестный

Къ верху Марьиной горы

Въ честь Невѣсты Пеневѣстной!

Но бѣда, кто до поры

Отлагалъ тотъ путь безбожно

И не шелъ, пока возможно,

Пѣть молитвы, литаніи,

Воздавать хвалу Маріи!

Въ ночь, какъ поздніе напѣвы

Всѣмъ святымъ уже замрутъ,

Прежде, чѣмъ во славу Дѣвы

Храмы утромъ звонъ начнутъ,

Въ гору — то не небылицы —

Ходятъ мертвыхъ вереницы

Пѣть молитвы, литаніи,

Воздавать хвалу Маріи.

Шлютъ ихъ всѣ народа классы,

Всякъ на свой наряженъ ладъ:

Лицъ духовныхъ видны рясы,

Шолкъ, дерюга — все подъ рядъ.

Чьи вы тѣни? видѣть странно

Васъ, ходящихъ неустанно

Пѣть молитвы, литаніи,

Воздавать хвалу Маріи.

"Мы, въ духовномъ облаченьи,

Въ людяхъ сѣяли обманъ

И въ грѣховномъ увлеченьи

Совращали христіанъ;

Изъ чистилища мы ходимъ,

За собою грѣшныхъ водимъ

Пѣть молитвы, литаніи,

Воздавать хвалу Маріи.

"Богомольцевъ полкъ за нами —

Сколько ихъ, не перечтешь —

Это тѣ, что вѣрить сами

Захотѣли въ нашу ложь;

Съ нами каясь, въ ту же пору

На святую ходятъ гору

Пѣть молитвы, литаніи,

Воздавать хвалу Маріи.

«Въ Крайнѣ кто ноги не двинетъ

Въ это мѣсто до конца,

Тотъ не прежде будетъ принятъ

Въ домѣ Вѣчнаго Отца,

Чѣмъ возможетъ въ срокъ законный,

Съ нами здѣсь онъ, сокрушенный,

Пѣть молитвы, литаніи,

Воздавать хвалу Маріи».

Пусть же уши всякъ отворитъ,

Слыша скорбныхъ душъ отчетъ,

Прежде, чѣмъ его поборетъ

Смерть и духъ его возьметъ!

Пусть одинъ иль съ ходомъ крестнымъ

Вверхъ идетъ путемъ извѣстнымъ

Пѣть молитвы, литаніи,

Воздавать хвалу Маріи!

Всякій, кто сюда приходитъ,

На Марію уповай!

Бѣсъ ему не загородитъ

Въ смертный часъ дороги въ рай:

Онъ, преставясь безупречно,

Будетъ съ ангелами вѣчно

Пѣть молитвы, литаніи,

Воздавать хвалу Маріи.

8. Ярмо любви.

О вы, кто гнетъ любовнаго ярма

Не больше знаетъ, чѣмъ истоки Нила*),

Кому извѣстна денегъ только сила, —

Что дастъ торговля, что поля, дома!

Сомнительно для вашего ума,

Чтобъ не корысть меня къ струнамъ манила,

И чтобъ я зналъ, что не пройдетъ отъ пыла

Моихъ стиховъ въ душѣ ея зима.

А вотъ еще смотрите силъ затрату:

Въ Америкѣ рабовъ тѣхъ черныхъ рядъ

Ужель корыстно трудится за плату?

Любовь меня гнететъ на худшій ладъ,

Чѣмъ если бъ въ плѣнъ попалъ я къ супостату;

Какихъ могу я ждать себѣ наградъ?

• ) Вопросъ о томъ, гдѣ беретъ свое начало Нилъ, возбуждалъ любознательность грековъ и римлянъ, но былъ разрѣшенъ всего лѣтъ за 30 съ чѣмъ-нибудь до настоящаго времени. Потому истоки Нила служили въ древности символомъ непроницаемой тайны.

9. Михаилу Кастельцу*).

Запущены Парнаса были гряды:

Вездѣ стебли кропивы, лебеды;

Не стали видны въ нихъ Каменъ слѣды;

Слухъ тщетно ждалъ отъ лирныхъ струнъ услады.

Манили крайнцевъ пышныя ограды,

Краса цвѣтовъ, доступные плоды,

Дорожекъ ширь и гладь; попасть въ ряды

Пѣвцовъ нѣмецкихъ наши были рады.

Ты пробудилъ, собралъ насъ въ горькій часъ;

Мы принялись полоть холмы и долы, —

И оживаетъ нашъ родной Парнасъ:

Лужокъ ужъ виденъ кое-гдѣ веселый,

Звукъ пѣсенъ сладкій слышится у насъ,

Цвѣтутъ цвѣты, и медъ ужъ носятъ «Пчелы».

• ) См. пред. стр. XVI.

10. «Будь счастливъ жребій твой».

Очей, ліющихъ свѣтъ,

Твоимъ подобныхъ нѣтъ;

Одна ты мнѣ была

И будешь вѣкъ мила.

Будь счастливъ жребій твой,

Хоть съ нимъ иль хоть со мной!

Когда ты прочь нейдешь

И видѣть мнѣ даешь

Очей небесныхъ лучъ,

Къ сердцамъ всѣмъ вѣрный ключъ, —

Будь счастливъ жребій твой

Не съ нимъ, а лишь со мной!

Когда жъ, забывъ меня,

Свой взоръ, свѣтило дня,

Поводишь ты кругомъ

Съ заботой лишь о немъ, —

Будь счастливъ жребій твой,

Но съ нимъ, а не со мной!

Прерветъ ли пѣсенъ стонъ

Моихъ твой чуткій сонъ,

И ты, на ложѣ сѣвъ,

Ихъ слушаешь напѣвъ, —

Будь счастливъ жребій твой

Не съ нимъ, а лишь со мной!

Когда жъ ты ищешь вновь,

Презрѣвъ мою любовь,

Въ бесѣдѣ съ нимъ утѣхъ

И слышу я вашъ смѣхъ —

Будь счастливъ жребій твой,

Но съ нимъ, а не со мной!

Помыслю ль, хоть во, снѣ,

Какъ сладко было бъ мнѣ

Твой станъ рукой обнять,

На грудь тебя прижать, —

Будь счастливъ жребій твой,

Не съ нимъ, а лишь со мной!

Когда жъ, его обнявъ,

Къ плечу его припавъ,

По залѣ съ нимъ вдвоемъ

Порхаешь ты кругомъ, —

Будь счастливъ жребій твой,

Но съ нимъ, а не со мной!

Нѣтъ, впредь не быть тому!

Отказъ дай одному:

Безъ счастья лучше жить, 45

Чѣмъ съ нимъ его дѣлить.

Будь счастливъ жребій твой,

Хоть съ нимъ ужъ, хоть со мной!

11. Надпись на памятникъ Матвѣю Чопу *).

Всѣ языки Европы просвѣщенной

Тотъ, кто здѣсь спитъ, какъ свой родной позналъ;

Любилъ науку онъ: не удѣленный

Ей каждый часъ потеряннымъ считалъ;

Свидѣтели Любляна, Львовъ и Рѣка,

Какъ забывалъ для школы онъ покой;

Когда бъ на то его достало вѣка,

Писаньями училъ бы край онъ свой.

Чуть за перо взялся, чтобъ древней Славы

Сыновъ будить, въ волнахъ погибъ онъ Савы. ю

• ) См. пред. стр. XV—XVI.

12. Божьи и бѣсовы дома въ Люблянѣ.

Въ храмахъ приходскихъ пяти поклоняются Богу въ Люблянѣ,

Столько жъ обманщику въ ней бѣсу притоновъ дано:

Насъ Николай призываютъ съ Петромъ и съ Іаковомъ къ Богу,

Въ небо Креститель Иванъ и Богоматерь зовутъ;

Но колисеумъ, театръ и казино, редутъ и стрѣльбище

Бѣсъ захватилъ, чтобы въ нихъ рыбку свою же ловить.

НѢМЕЦКІЯ СТИХОТВОРЕНІЯ.

1. Жалобы поэта.

I.

Et getico scrips! sermone Hbellum.

За пѣсенъ даръ въ изгнаньи изнывая,

Каменъ латинскихъ баловень, Назонъ*),

Не могъ и тамъ покинуть лиры звонъ:

Ему невмочь была тоска нѣмая.

Усвоивъ рѣчь себѣ чужого края,

Онъ изливалъ души скорбящей стонъ

На языкѣ не томъ, что зналъ съ пеленъ,

А что звучалъ на берегахъ Дуная.

И я бы лиру бросить не сумѣлъ;

По не почетъ я пѣснею родною,

А ненависть себѣ стяжалъ въ удѣлъ.

И вотъ свой гнѣвъ, котораго не скрою —

Простите мнѣ — какъ онъ, излить хотѣлъ

Я не родимой рѣчью, а чужою.

• ) Овидій; въ ссылкѣ онъ выучился гетскому языку и написалъ на немъ нѣсколько стихотвореній, до насъ, къ сожалѣнію, не дошедшихъ. Ср. къ Разн. стих. 6,

II.

Блаженъ, кто не вкусилъ неосторожно

Познанія грѣховнаго плода!

Зачѣмъ завѣса пала навсегда

И я смотрю на истину тревожно?

Казалось мнѣ, что жить еще возможно;

Но лишь слѣпцу надежда не чужда,

Что добрыхъ цѣлей, чистаго труда

Не очернятъ, не истолкуютъ ложно.

Слѣпецъ, безумецъ вѣрою живетъ,

Что не тому, кто свой талантъ откроетъ,

Грозитъ бѣда, а кто его зароетъ;

Слѣпцу доступенъ замысловъ полета;

Онъ за добро въ борьбу еще пойдетъ

И немощью себя не успокоитъ.

III.

Зачѣмъ она, достойная привѣта

Пѣвцовъ всѣхъ странъ отъ древности сѣдой

За то, что не уступить ни одной

Изъ тѣхъ, кому звучала пѣснь поэта, —

Она, кѣмъ такъ душа моя согрѣта,

Что невозможенъ пламень ей иной,

Въ моихъ стихахъ лишь рѣчью мнѣ родной,

А не нѣмецкой наравнѣ воспѣта?

Языкъ нѣмецкій здѣсь, какъ рѣчь владыкъ,

Въ числѣ господскихъ значится отличій, ю

Словѣнскій — то прислуги есть языкъ.

Слѣпой любви безправной ставъ добычей,

Нести я службу тяжкую привыкъ

И не посмѣлъ нарушить тотъ обычай.

2. Любовь въ уподобленіяхъ.

I.

«Весна идетъ; рѣка, гора, дуброва —

Все, все въ природѣ шлетъ ей свой привѣтъ;

Хвалу находитъ всякій ей поэта,

Всегда ей пѣсня лучшая готова.

Лишь у тебя нѣтъ для нея ни слова,

На лѣто, осень также пѣсни нѣтъ;

Одна любовь — стиховъ твоихъ предмета,

Твоихъ и слезъ и радостей основа».

Въ зеркальной глади дремлющихъ озеръ

Мелькаютъ звѣздъ небесныхъ хороводы,

Луна и солнце и прибрежный боръ;

Но лишь нависнетъ сумракъ непогоды, —

Гдѣ отраженья прежде видѣлъ взоръ,

Тамъ видны только вздувшіяся воды.

II.

Какъ тотъ, кто былъ въ борьбѣ стихій жестокой

Лишенъ всего, что въ путь забралъ съ собой,

И, отъ могилы ускользнувъ морской,

Одинъ попалъ на островъ одинокій,

На каждый холмъ вокругъ всходя высокій,

Глядитъ, корабль не виденъ ли какой,

И наконецъ ликуетъ всей душой,

Когда примѣтитъ судна флагъ далекій,

Такъ я, кому сдается жизнь моя,

Въ ней если мнѣ твои не блещутъ глазки, ю

Скалой, лишенной солнца и жилья,

Бываю радъ, когда не безъ опаски

Кругомъ всѣ зорко осмотрѣвъ края,

Твоей хоть шляпки вижу вдругъ завязки.

III.

Какъ страстно жаждетъ, кто во мракѣ свода

Сидитъ глубоко замкнутъ подъ землей,

Лазурь увидѣть неба, свѣтъ дневной

И солнце, чьимъ лучомъ живетъ природа!

Когда жъ ему возвращена свобода,

Онъ, сразу твердь увидя надъ собой,

Отъ блеска взоръ закрытымъ держитъ свой,

Тюремнаго не покидая входа.

О, какъ я жажду звѣздъ ея очей,

Свѣтилъ мнѣ жизни внутренней, незримой, ю

Дающихъ день и ночь душѣ моей!

Но, ахъ! когда она проходитъ мимо,

Вкругъ тихій свѣтъ лія своихъ лучей,

Мой взоръ стремится внизъ неудержимо.

3. Въ память
императорско-королевскаго лицейскаго библіотекаря въ Люблянѣ Матвѣя Чопа.

Ὃν οἱ ϑεοὶ φίλοῦσιν ἀποϑνήσκει νέος.

Brunk, Poetac gnomici.

«Это милъ богамъ, тотъ умираетъ молодъ» —

Свидѣтель — ты, и то же на твоемъ

Лицѣ запечатлѣлъ кончины холодъ.

Оно сіяло тихимъ торжествомъ,

Уста улыбкой намъ какъ бы вѣщали:

«Оконченъ бой! нужды нѣтъ больше въ немъ»

Такъ я засталъ тебя, когда въ печали

Явился, вѣсть ко мнѣ лишь принеслась,

Что друга мы навѣки потеряли.

Скорбь сердце жжетъ и будетъ жечь не разъ,

Но кажется сноснѣе мнѣ утрата,

Когда помыслю твой послѣдній часъ,

Багряный лучъ прохладнаго заката

Луговъ зеленыхъ золотилъ просторъ,

А далѣе, вершинами богата,

Цѣпь крапискихъ тебѣ виднѣлась горъ;

Тебя качали тихо Савы волны,

Журча кругомъ, лаская слухъ и взоръ,

И облака по небу, словно челны,

Неслися вдаль; твоя вздымалась грудь,

Твои мечты восторга были полны.

Не думалъ ты, что твой законченъ путь;

Великій Духъ вдругъ генія отправила.,

Чтобъ въ свѣтлый свой чертогъ тебя вернуть;

Онъ въ чистомъ водъ кристаллѣ предоставилъ

Угаснуть искрѣ и предъ тѣмъ, какъ взялъ,

Ее отъ грязи жизненной избавилъ.

Ты въ упоеньи землю покидалъ,

Во цвѣтѣ силъ, не видя, какъ уныло

Теперь твои стоятъ, и старъ и малъ.

Твое чело горячее остыло,

Сомнѣній больше нѣтъ въ твоей груди,

Страданье въ ней съ раскаяньемъ почило,

Надеждъ обманъ не страшенъ впереди,

Ни лишь затѣмъ влекущія стремленья,

Чтобъ намъ сказать: «Смирись и пропади!».

Не ты, а мы достойны сожалѣнья,

Твой милый край родимый и они,

Юнцовъ, тобой учимыхъ, поколѣнья.

Какъ много взять могли бъ не мы одни 4о

Изъ клада знаній, замкнутаго нынѣ,

Но міръ, всѣ люди въ будущіе дни!

Безъ устали къ научной благостынѣ

Стремясь, ты твердо къ цѣли шелъ своей

И не хотѣлъ почить на половинѣ.

Ты языки позналъ Европы всей:

Въ писаньяхъ грековъ, римлянъ что прекрасно,

Что бриттъ воспѣлъ изящнѣй и сильнѣй,

Что португалецъ и испанецъ страстный,

Что итальянецъ, нѣмецъ и французъ

Изобразили въ пѣсни сладкогласной, —

Все это ты на языкахъ ихъ музъ

Умѣлъ узнать. Когда вступилъ въ духовный

Ты съ братьями полночными союзъ,

Тебѣ Мицкевичъ пѣлъ единокровный,

И чеховъ, сербовъ, русскихъ весь Парнасъ

Усвоилъ ты съ заботою любовной.

Чтобъ съ родиной ты свой дѣлилъ запасъ,

Тебя благословила Мнемосина*):

Ты отъ избытка одарилъ бы насъ! со

И вотъ тебя взяла у насъ кончина;

Хоть весело всходили ужъ хлѣба,

Несжатою осталась десятина.

Затѣмъ-то намъ и кажется судьба,

Тебя такъ рано взявшая, жестокой,

И такъ трудна съ печалью намъ борьба.

Я знаю: былъ бѣднякъ ты одинокій,

Тебѣ, какъ мнѣ, невѣдомъ былъ покой,

И отдохнешь въ могилѣ ты глубокой.

Да будетъ миръ блаженный надъ тобой!

Но на твою столь раннюю кончину,

На то, что рано ты оплаканъ мной,

Пока живу, я жалобъ не покину.

• ) Мать Музъ.

4. Словѣнцамъ, пишущимъ стихи по-нѣмецки.

О вы, хоть родомъ истые славяне,

Кому давно пришлось покинуть мать,

А чтобъ наукъ васъ молокомъ питать,

Врученные, какъ я, нѣмецкой нянѣ!

Виновны ль тѣмъ въ измѣнѣ вы, въ обманѣ,

Что нѣмкѣ честь привыкли воздавать?

Но матери ее предпочитать —

Какъ можетъ сердце быть въ такомъ туманѣ?

Не равная ей съ матерью цѣна;

Но нашей воспитательницѣ вѣрной

Награда быть достойная должна:

Изъ лучшей бронзы, не изъ глины скверной

Да будетъ даръ! богачка вѣдь она;

Хламъ ей внушитъ лишь смѣхъ высокомѣрный.

5. Юной поэтессѣ.

Когда, страдая въ вѣчномъ съ жизнью спорѣ,

Ты къ творчеству влекома божествомъ,

Удѣлъ твой ясенъ: нѣтъ сомнѣнья въ томъ,

Что съ Сапфо*) стать въ одномъ должна ты хорѣ,

Должна извѣдать даръ свой на просторѣ,

Хоть не узнала бъ ты любви вдвоемъ,

Хоть грянулъ бы въ твои надежды громъ

И ты сама нашла бъ кончину въ морѣ.

Но если духъ въ тебѣ такъ не кипитъ,

Направь свои на лучшій жребій грезы:

Пока румянецъ свѣжъ твоихъ ланитъ,

Тебѣ любви благоухаютъ розы;

Пусть миртовый вѣнокъ тебя манитъ,

Не лавровый, дающій только слезы!

• ) Знаменитѣйшая изъ греческихъ женщинъ-поэтовъ, жила въ VII в. до Х. Р. на островѣ Лесбосѣ и, по преданію, утопилась въ морѣ вслѣдствіе несчастной любви къ нѣкоему Фаону.