Онъ умеръ!… нѣтъ его!.. вздохнемъ о нашей долѣ!…
Сей мужъ любилъ делёжъ — вотъ памятникъ ему!
Онъ нажилъ милліонъ; дѣлилъ по доброй волѣ:
Себѣ бралъ золото, другимъ давалъ суму.
М.
Съ тобою жилъ,
И счастіе
Въ душѣ моей
Всегда цвѣло!
Зимой весна
Съ тобой была!
Забудуль я,
Мой милой другъ ?
Вокругъ тебя
Всѣ радости!
Гдѣ взглянешь ты,
Тамъ солнышко;
Гдѣ ступишь ты
Растутъ цвѣты,
И хоры птицъ
Согласные
Всегда поютъ,
Красу-любовь,
Всгарѣчаючи
Красавицу,
Любви самой
Любимицу!
Зима прошла,
Весна пpишлa;
А ты меня
Оставила:
И счастья нѣтъ!
И хоръ умолкъ
Приятныхъ птицъ;
Померкло вдругъ
И солнышко!
Я жизнь кляну;
Въ глазахъ моихъ
Исчезло всѣ!
Нѣтъ Лилы здѣсь:
Кpаca весны
Мнѣ смерти злѣй!
Ахъ! милая
Красавица!
Лети скорѣй
Къ душѣ моей,
Дай счастіе
Еще мнѣ знать!
Съ тобой, мой другъ!
Воскреснетъ вдругъ
Природа вновь
И съ ней любовь
Печальная!
Безъ милыхъ намъ
Весной — зима,
А съ милыми
Зимой — весна!
Счастливому
И бурей громъ
Когда, когда
Послышится?
М. к. р. въ
1816.
Кашира.
(По случаю моего скораго отъѣзда изъ Москвы.)
За хлѣбъ, и соль, при нихъ за ласки,
За добрый, дружескій, любезный твой пріемъ.
Всегда однѣ бываютъ сказки
Сnасибо отъ души! — А я, какъ въ грязь лицемъ,
Свернулъ Французскимъ оборотомъ;
Къ друзьямъ не снесъ прости, а просто ускакалъ.
Съ такимъ затѣйливымъ разчетомъ,
Что будто Русскаго учтивства я незналъ,
Что будто бы моимъ поклономъ,
Которой долженъ былъ въ послѣдній разъ прнесть,
Я погрѣшу передъ бонтономъ,
И наклѣю себѣ, увы! пятно на честь!
Винюсь и нѣтъ мнѣ оправданья…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Къ томужъ, Пѣвецъ для всѣхъ приятный!
Ты знаешь, что тебя привыкъ я съ дѣтства чтить,
Что твой напѣвъ, всегда понятный,
Люблю я дорогимъ въ душѣ моей цѣнить!
И что, небывъ тебѣ извѣстнымъ,
Я пѣсень, ужъ твоихъ былъ вѣрный, нѣжный другъ!
Ты знаешь также, что прелестнымъ
Я время то считалъ, когда въ мечтахъ, самдругъ
Съ твоей Раидой, иль съ Парашей,
Съ Глафирой, Сонюшкой и также между ихъ
Въ прибавокъ съ милою Дунящей,
Въ бесѣдѣ райской быть. — Когда въ мечтахъ же сихъ
Пѣвалъ имъ счастье за тобою,
Въ восторгѣ сердца, чувствъ какъ ты же ихъ хвалилъ,
И упиваясь сей мечтою,
Блаженнѣйшимъ себя изъ смертныхъ находилъ!….
Припомню какъ теперь, однажды.
Твое Люблю — какой приятнѣйщій восторгъ! —
Мнѣ Лила пѣть велѣла дважды.
Я пѣлъ его, я пѣлъ и наслаждаться могъ,
Смотря на Лилу несравненну.
Какъ сладко слово ей люблю всегда твердить!
Ты далъ мнѣ радость совершенну
Безцѣнное люблю ей прямо говорить!
Какой подарокъ! съ чѣмъ въ замѣну
Могу теперь предстать, Пѣвецъ! передъ тобой?
Ему ль назначить можно цѣну?
Учителю любви заплатишь ли душой? —
Хотѣлось бы еще хоть слово
Для пользы: мнѣ своей въ прибавокъ написать;
Но что ни вздумаю, не ново.
Я все, что разумѣлъ, успѣлъ тебѣ сказать.
Успѣлъ? и симъ моимъ сужденьемъ
Едва ли предъ тобой себя я оправдалъ?
Въ немъ опытъ сдѣланъ надъ терпѣньемъ!
Такъ, чувствую, что ты стиховъ не дочиталъ?
И лучше было бы конечно,
Когда бы я тебѣ все въ прозѣ изъяснилъ;
Какъ я люблю тебя сердечно,
И какъ я отъ тебя отъѣздъ мой потаилъ.
Но вотъ бѣда: я на Парнассѣ
Отчисленъ десять лѣтъ при должности одной;
Тамъ чищу шерсть я на Пегасѣ,
И въ очередь вожу его на водопой;
То какже съ рифмой мнѣ незнаться,
А Музъ безжалостно стихами не душить?
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Я получилъ письмо, читаю,
И вижу вдругъ приказъ въ сей вѣсткѣ отъ родныхъ,
Что нужно видѣться мнѣ съ ними,
Не долго размышлявъ, сѣлъ въ сани, тройка вскачь,
И тѣмъ предъ ласками твоими
Виновнымъ сталъ теперь приятель твой рифмачь!
Мк--въ.
Пронскъ,
1815 Марта 25 го дня.
Охотно бы готовъ — но право силы нѣтъ
Стихамъ твоимъ начать стихами же отвѣтъ;
Опять сверкнулъ булатъ въ рукѣ Наполеона,
Въ умѣ у всѣхъ война (*) — кому до Аполлона!
Пегасъ мой невезетъ ни прозы, ни стиховъ,
Во всѣ журналы вдругъ не дѣлаетъ прыжковъ; —
Едва переводилъ нашъ бѣдный міръ одышку,
Москвичъ и такъ и сякъ чинить свою сталъ крышку,
И паки Вавилонъ коварный возопилъ,
Румянецъ ясныхъ дней подъ тучи новы скрылъ! —
О если бы не рокъ, толико вдругъ превратной,
Нарушилъ мой досугъ невинной и приятной,
Когда бы не читалъ вседневно я газетъ,
Изъ коихъ ясно зрю, сколь зло постраждетъ свѣтъ,
Тотчасъ бы переслалъ къ тебѣ съ попутнымъ вѣтромъ
Спасибо въ длинной листъ широкимъ екзаметромъ,
И въ немъ бы изъяснилъ получше, сколько могъ,
Какъ я люблю читать твой плавной, чистой слогъ,
(*) Стихи сіи писаны предъ начатіемъ послѣдней и славной войны съ французами. Соч.
Мнѣ многіе твердятъ: — что, братецъ; ты такъ скученъ!
Какая намъ печаль; что смертныхъ родъ замученъ:
Пускай дерутся тамъ, — надъ ними бы тряслось,
Лишь только бы примкнуть самимъ недовелось;
Чужія племена пускай злодѣи губятъ;
Не нашу тысячу вѣдь, слава Богу, рубятъ. —
Прекрасной егоизмъ! — Я, грѣшный человѣкъ;
Такъ мыслить никогда не выучуся въ вѣкъ;
Подобнаго себѣ люблю равно съ собою;
Въ какой бы онъ климатъ ни брошенъ былъ судьбою:
Всѣхъ вѣръ и языковъ; своихъ, чужихъ ли странъ;
Глазетовой на немъ, сермяжной ли кафтанъ;
Равно мнѣ ближній милъ, равно о немъ жалѣю;
Доколь онъ гражданинъ спокойной, — разумѣю:
А сколько же такихъ теперь злодѣи бьютъ;
Которыхъ сироты кровавы слёзы льютъ?
Которые; во злѣ не будучи участны,
Всей тягостію зла подавлены, несчастны!
Колико робкихъ душъ въ сей самой краткой часъ
На томъ концѣ земли, въ виду ста тысячъ глазъ
Плотской сатанаилъ мечами поражаетъ,
Имущества, семьи и родины лишаетъ!
Какъ можно, слыша гулъ тревогъ, не трепетать,
Смѣешься въ тишинѣ — ѣсть сладко — крѣпко спать!
Есть древняя, мой другъ, Россійскаго народа
Пословица у насъ: — съ семьѣ не безъ урода!
Такъ думалъ, да и могъ такъ думать старой вѣкъ,
За тѣмъ что былъ тогда незлобенъ человѣкъ,
И всякой, кто чужимъ невзгодьемъ наслаждался,
По рѣдкости своей — уродомъ всѣмъ казался,
Но нынѣ вѣкъ другой — съ изнанки мы возмемъ
Пословицу свою и такъ перевернемъ:
Въ толпѣ лихихъ людей и доброй попадется.
Ктожъ доброй, зря его въ бѣдѣ, не содрогнется?
Но дѣло не о томъ — забудемъ на часокъ —
Ты въ Пронскѣ, я въ Москвѣ — и Западъ и Востокъ;
Займемся лишь собой. — Послушай же, приятель,
Княженья безъ Князѣй свободной обыватель!
Прекрасно ты поддѣлъ на старости меня!
Спросилъ на дняхъ, гдѣ ты; — и слѣдъ простылъ. — А я
Лишь только за тобой послать вчера сбирался
(Вчера полвѣка мнѣ и съ годикомъ промчался),
И думалъ, что съ тобой за рюмкою вина,
Еще кой съ кѣмъ въ кругу — я, дѣти и жена,
О вздорѣ нашихъ дней приятельскій поспоримъ,
Подпустимъ въ кровь огня и сердце раззадоримъ.
Бѣжитъ къ тебѣ слуга — и между тѣмъ на дворѣ
Почтарь несетъ ко мнѣ различныхъ писемъ сборъ, —
Въ нихъ одно твое. «Откуда?» — Изъ Рязани! —
Екъ на, куда твои по лужамъ плыли сани
Признаться, я качнулъ разъ пять, шесть головой;
Уѣхать, не простясь! — какой обычай злой!…
Прочтя письмо, гляжу — стихи, стихи прекpаcны
И собственно ко мнѣ. — Всѣ оправданья ясны;
Сердиться не могу; — быть такъ! — простилъ стократъ!
Кто хвалитъ, тотъ когда бываетъ виноватъ?
Да ты же весь причетъ моихъ Раидъ возносишь,
Такъ мило, такъ остро въ винѣ прощенья просишь,
Что не хотя его перо тебѣ даетъ;
Повинной головы и мечь вѣдь не сѣчетъ. —
Но все таки мнѣ жаль, что мы съ тобой разстались
Боюсь, сойдясь на часъ; чтобъ году невидались;
Кто знаетъ, что родитъ грядущій съ неба день?
Меня прижметъ карманѣ; тебя задержитъ лѣнь;
И будемъ слышать мы другъ другъ лишь вѣсти;
По крайней мѣрѣ дай ты слово мнѣ по чести,
Хоть изрѣдка писать. — Я правиломъ себѣ
Поставилъ навсегда, — скадку тожъ и тебѣ:
Заочная приязнь перомъ лишь только дышетъ. —
Какой тотъ къ чорту другъ, кто строчки не напишетъ?
Въ грѣхѣ такомъ ты мнѣ не будешь, чай, пѣнять,
Смотри, какой я листъ изволилъ намарать;
Но если надоѣстъ посланіе ужасно,
Меня ты невини пожалуй въ томъ напрасно!
Во всякомъ есть изъ насъ свой собственной изъянъ,
И самолюбья червь всеобщій нашъ тиранъ!
Прекраснѣйшій приславъ картель (*) мнѣ стихотворной;
На поединокъ сей приятель твой покорной
Съ плохимъ своимъ перомъ явиться принужденъ;
Я знаю напередъ, что буду побѣжденъ:
Но струсить не велятъ ни чести долгъ надмѣнной,
Ни рыцарской уставъ, ни Музъ соборъ священной.
(*) Это относится къ присланнымъ ко мнѣ четыремъ стихотворнымъ піесамъ отъ М. Н.
Довольно ли въ строкахъ начальныхъ погрустилъ,
Довольно ли, мой другъ, въ концѣ письма шутилъ?
Прости! — Дай Богъ тебѣ здоровья и покой!
Желаю я что бы ты, дѣла твои устрой,
И жатвою былъ сытъ и деньгами богатъ,
Въ приязни никогда лукавствомъ виноватъ;
Еще хочу, чтобъ мать всѣхъ благъ земныхъ натура,
Хранила бы тебя подъ крылышкомъ Амура:
Амуръ еще твой другъ, а мой — ужь явной врагъ,
Отъ Лилы при тебѣ не отлѣталъ на шагъ,
Чтобъ Лила, коей ты, какъ кажется мнѣ таешь,
И пламенно еще до сихъ поръ обожаешь,
Любила пѣть съ тобой ту пѣсеньку мою,
Которую ужъ я едва, едва пою.
К. И. Долгорукой
Москва
1815 Апрѣля 8 дня.