Старый матросъ. — Ѳ. Миллера
Изъ поэмы «Кристабель». — И. Козлова.
Самуилъ Тэйлоръ Кольриджъ, поэтъ и мыслитель, обладалъ необыкновеннымъ богатствомъ фантазіи и пользовался, въ послѣдніе годы своей жизни, большой извѣстностью, благодаря своимъ метафизическимъ и критическимъ трудамъ, изъ которыхъ, впрочемъ, только на весьма не многіе можно указать въ настоящее время, какъ на заслуживающіе вниманія. Какъ поэтъ, онъ также далеко не оправдалъ тѣхъ надеждъ, которыя на него возлагали. Граціозные, нѣжные и величественные образы, казалось, постоянно витали передъ нимъ — и нѣкоторые изъ нихъ онъ воплотилъ въ прекрасныхъ стихахъ; но у него недоставало сосредоточенности и настойчивости, чтобы вполнѣ воспользоваться своимъ умственнымъ богатствомъ. Можетъ-быть, ему недоставало и болѣе счастливой доли. Большую часть своей жизни Кольриджъ провёлъ въ бѣдности и зависимости, томимый разочарованіемъ и подавляемый болѣзнью, бывшею слѣдствіемъ неумѣреннаго употребленія опіума. Онъ родился 20-го октября 1772 года въ одномъ изъ приходовъ Девоншира, въ которомъ отецъ его былъ викаріемъ. Воспитывался Кольриджъ сначала въ Christ-Hospital, а потомъ въ Кембриджѣ, куда онъ былъ помѣщёнъ, какъ лучшій ученикъ, на счётъ заведенія. Здѣсь пробылъ онъ съ 1791 по 1793 годъ и былъ награждёнъ золотой медалью за греческую оду; по, заподозрѣнный въ сочувствіи идеямъ французской революціи, принуждёнъ былъ выйдти изъ университета и отправиться въ Лондонъ, гдѣ поступилъ солдатомъ въ 15-й драгунскій полкъ. Къ счастью, поэтъ оказался очень плохимъ солдатомъ, въ слѣдствіе чего занимался больше писаніемъ писемъ для своихъ товарищей, чѣмъ службой. Впрочемъ, это продолжалось не долго: родные поэта, узнавъ о его положеніи, выхлопотали ему увольненіе отъ службы. Снявъ мундиръ, онъ снова принялся за перо и началъ издавать, по подпискѣ, свои «Юношескіе поэмы», которыя свели и познакомили его съ Соути, искренію его полюбившимъ.
Поселившись въ Оксфордѣ, новые друзья, бывшіе въ то время ярыми республиканцами, задумали, вмѣстѣ съ нѣкоторыми другими молодыми людьми, эмигрировать въ Америку, съ цѣлью основать тамъ «Пантизократію», нѣчто въ родѣ общества, въ которомъ каждый долженъ былъ имѣть спою долю труда, а часы досуга обязанъ былъ посвящать литературнымъ занятіямъ; жены же ихъ (холостыхъ членовъ въ обществѣ имѣть не предполагалось) должны были запинаться стряпнёй и домашнимъ хозяйствомъ. Для осуществленія этого предпріятія недоставало только денегъ; но ихъ-то именно и невозможно было добыть, не смотря на всѣ усилія Кольриджа и Соути. Тѣмъ не менѣе, друзья не унывали и продолжали упорно стремиться къ осуществленію своего плана, для чего прочли цѣлый рядъ публичныхъ лекцій и написали трагедію «Паденіе Робеспьера»; но отъѣздъ Соути въ Португалію, куда его увёзъ дядя, положилъ конецъ ихъ хлопотамъ и заставилъ ихъ отказаться отъ задуманнаго предпріятія.
Соути и Кольриджъ были женаты на двухъ сёстрахъ, по имени Фрикеръ, весьма достойныхъ, но бѣдныхъ дѣвушкахъ. Около этого времени всё ещё неугомомившійся Кольриджъ написалъ политическій памфлетъ: «О необходимости говорить правду всегда, а тѣмъ болѣе тогда, когда это опасно»; а спустя нѣкоторое время началъ періодическое изданіе, подъ названіемъ «Сторожъ»; но, благодаря своей обычной неакуратности и философскимъ теоріямъ, скоро надоѣвшимъ читателямъ, долженъ былъ прекратить его на девятомъ нумерѣ. Покинувъ Оксфордъ, Кольриджъ поселился въ котэджѣ, близь Стоуея, гдѣ написалъ нѣкоторыя изъ лучшихъ своихъ стихотвореній — въ томъ числѣ самое знаменитое «Старый Матросъ» — и трагедію «Раскаяніе». Три года, проведённые Кольриджемъ въ этомъ сельскомъ уединеніи, были самыми счастливыми годами въ его поэтической карьерѣ. Здѣсь онъ развился вполнѣ — и имя его, хотя не безъ труда и усилій, сдѣлалось, наконецъ, извѣстнымъ.
Въ 1798 году благородная щедрость братьевъ Веджвудъ дала ему возможность посѣтить Германію, гдѣ онъ прожилъ болѣе года и пріобрѣлъ основательныя познанія въ нѣмецкомъ языкѣ и литературѣ, что ещё болѣе развило въ нёмъ пристрастіе къ метафизическимъ и философскимъ ученіямъ. По возвращеніи на родину, въ 1800 году, онъ поселился у Соути, въ Кезвикѣ. Тутъ въ его убѣжденіяхъ произошла радикальная перемѣна: изъ яраго якобинца онъ превратился въ роялиста и вѣрующаго. Въ это время онъ издалъ очень хорошій переводъ «Валленштейна» Шиллера, и, чтобъ имѣть средства къ существованію, принялъ на себя, хотя очень неохотно, завѣдываніе политическимъ отдѣломъ «Morning Post», въ которомъ поддерживалъ правительственныя мѣропріятія. Въ 1804 году онъ получилъ мѣсто секретаря при губернаторѣ Мальты, но занималъ эту должность только въ теченіи девяти мѣсяцевъ, послѣ чего возвратился на родину, чтобы возобновить спою литературную дѣятельность. Но и вторая попытка Кольриджа сдѣлаться журналистомъ оказалась столь же безуспѣшной, какъ и первая — и его «Другъ» скончался на 27-мъ нумерѣ. Въ 1816 году, преимущественно по рекомендаціи Байрона, была издана его прекрасная фантастическая поэма «Кристабель», первая часть которой была написана ещё въ 1797 году, а вторая — по возвращеніи изъ Германіи въ 1800 году. Поэма осталась неоконченной. Въ 1818 году Кольриджъ издалъ драму «Zapoyla», чѣмъ и окончилъ свою поэтическую дѣятельность (если не считать нѣсколькихъ мелкихъ стихотвореній) и всё остальмое время писалъ только прозой. Послѣдніе девятнадцать лѣтъ своей жизни Кольриджъ провёлъ у друга своего, доктора Джильпина, въ Гайгэтѣ, гдѣ и умеръ 25-го іюля 1834 года.
I.
СТАРЫЙ МАТРОСЪ.
1.
На свадьбу разъ три гостя шли;
На встрѣчу имъ идётъ
Сѣдой морякъ и одного
Вдругъ за руку берётъ.
— Тамъ брачный пиръ женихъ даётъ;
Со мною онъ родня,
Промолвилъ гость: — меня онъ ждётъ.
Пусти, старикъ, меня. —
Но тотъ костлявою рукой
Его всё держитъ. «Былъ
Фрегатъ красивый и большой…»
— Ахъ, отвяжись, глупецъ сѣдой!
Пусти! — И онъ пустилъ;
Но взоръ пылающій въ него
Вперилъ — и недвижимъ
Стоитъ, какъ малое дитя,
Смущонный гость предъ нимъ.
Садится съ нимъ на камень гость,
Съ него не сводитъ глазъ…
И началъ такъ сѣдой морякъ
Чудесный свой разсказъ:
"Вотъ якорь снятъ; летитъ фрегатъ
По влагѣ голубой,
И холмъ, и церковь, и маякъ
Оставивъ за собой.
"Вотъ слѣва солнце изъ волны,
Пылая, возстаётъ,
И снова съ правой стороны
Уходитъ въ бездну водъ.
«Что день, то выше; вотъ оно,
Какъ раскалённое ядро,
Надъ мачтою горитъ:
Мы на экваторѣ.» Но вотъ
Вдали послышался фаготъ —
И гостя звукъ манитъ.
Невѣста въ залъ идётъ на балъ,
Потупивъ скромно взоръ,
А передъ ней толпа гостей
И музыкантовъ хоръ.
И гость поспѣшно съ камня всталъ,
Но съ мѣста ни на шагъ…
И такъ разсказъ свой продолжалъ
Таинственный морякъ:
"Завыла буря — и страшна
Тогда она была,
И далеко на югъ она
Фрегатъ нашъ погнала.
"Ужасный видъ! Фрегатъ летитъ
Пернатою стрѣлой,
Летитъ, какъ-будто чуетъ онъ
Погоню за собой;
"Летитъ всё далѣ, веё на югъ,
Сквозь бури мракъ и вой —
И мачты клонятся вперёдъ,
И бушпритъ подъ волной.
"Кругомъ туманъ; весь океанъ
Подъ глыбами снѣговъ;
И тамъ и тутъ, какъ изумрудъ,
Громада вѣчныхъ льдовъ!
"Лишь вдалекѣ порою свѣтъ
Сквозь трещину блеснётъ;
Нигдѣ ни слѣда жизни нѣтъ;
Повсюду снѣгъ и лёдъ.
"Повсюду снѣгъ и лёдъ одинъ,
И страшно по волнамъ
Грохочетъ гулъ отъ треска льдинъ,
Подобнаго громамъ.
"Но слушай: изъ тумана вдругъ
Слетѣлъ къ намъ альбатросъ.
Онъ нами встрѣченъ былъ, какъ другъ:
Онъ счастье намъ принёсъ.
"Изъ нашихъ рукъ онъ пищу бралъ,
По палубѣ леталъ…
Вотъ треснулъ лёдъ — и намъ проходъ
Свободный въ море далъ.
"И вѣтеръ южвый насъ понёсъ,
А въ вышинѣ паритъ
За нами вѣрный альбатросъ
И къ намъ на зовъ летитъ.
«И по ночамъ слеталъ онъ къ намъ.
На мачтахъ отдыхалъ,
И блѣдный мѣсяцъ сквозь туманъ
Привѣтно намъ сіялъ.»
— Но ты дрожишь? Господь съ тобой!
Скажи, сѣдой матросъ,
Что сдѣлалъ ты? — «Моей рукой
Убитъ былъ альбатросъ!»
2.
"Вотъ солнце съ правой стороны
Изъ моря возстаётъ,
Въ туманѣ свѣтитъ съ вышины
И снова въ глубь идётъ.
"Но южный вѣтеръ по волнамъ
По прежнему насъ мчитъ;
Лишь птицы нѣтъ — за нами вслѣдъ
Она ужь не летитъ.
"Я дѣло злое совершилъ
И самъ добра не ждалъ.
Мнѣ упрекали: "ты убилъ
"Того, кто намъ привѣтенъ былъ,
«Кто вѣтеръ намъ послалъ!»
"Какъ лучезарный ликъ Творца,
Взошло свѣтило дня —
И оживились всѣ сердца,
И ропотъ на меня
"Умолкъ, и каждый говорилъ:
"Ты правъ, что наказалъ
"Того, кто намъ опасенъ былъ,
«Кто намъ туманъ послалъ.»
"Волна кипитъ; фрегатъ летитъ
На полныхъ парусахъ.
До насъ навѣрно не бывалъ
Никто на тѣхъ водахъ.
"Вдругъ вѣтеръ стихъ, и въ тогь же мигъ.
Повисли паруса.
И только слышались однихъ
Матросовъ голоса.
"На мѣдноцвѣтныхъ небесахъ,
Полуденной порой,
Горитъ кровавый солнца шаръ
Съ луну величиной.
"И такъ текутъ за днями дни;
Цѣлая тишь кругомъ…
А мы неё тутъ стоимъ одни,
И тщетно вѣтра ждёмъ.
"Вездѣ вода, одна вода,
А зной такъ и палитъ;
Вездѣ вода, одна вода,
А жажда насъ томитъ!
"Зелёной тиной глубина
Покрылась, будто мхомъ,
И милліоны слизняковъ
Колышатся кругомъ.
"А по ночамъ, то здѣсь, то тамъ,
Какъ-будто бѣсовъ строй,
Играетъ, скачетъ по водамъ
Огней блудящихъ рой.
"И многимъ видѣлось во снѣ,
Что насъ караетъ адъ;
Что злобный духъ сидитъ на днѣ,
На стоаршинной глубинѣ,
И держитъ нашъ фрегатъ.
"Отъ жажды страшной говорить
Никто не могъ изъ насъ:
Въ устахъ языкъ одервенѣлъ
И пѣна запеклась.
"Тогда, съ проклятіемъ въ очахъ,
И старъ, и младъ, толпой
Всѣ подошли ко мнѣ, стеня,
И нацѣпили на меня
Трупъ птицы роковой…
3.
"Проходятъ дни. У всѣхъ гортань
Засохла, запеклась;
Глаза, какъ-будто изъ стекла,
Глядятъ, остановясь.
"Проходятъ дни. Но вдругъ вдали,
Гдѣ слился океанъ
Со сводомъ неба, что-то мнѣ
Мелькнуло сквозь туманъ.
"Сперва — какъ бѣлое пятно;
Всё ближе, всё растётъ;
Вотъ стало облакомъ оно
И прямо въ ламъ идётъ.
"Въ лицѣ кровинки нѣтъ у насъ,
Нѣтъ голоса давно;
Въ душѣ надежды лучъ угасъ:
Отчаянье одно!
Какъ тѣни, бродимъ мы кругомъ,
И только смерти, смерти ждёмъ!
"Хотѣлось мнѣ ихъ ободрить,
Но не достало силъ:
Языкъ не могъ ужь говорить.
Я руку прокусилъ,
Напился крови — и тогда
Вскричилъ: «корабль идётъ сюда!»
"И въ душу радость пролилась
Живительной струёй,
И слёзы брызнули изъ глазъ
Обильною росой.
"Смотрите: тамъ — идётъ онъ къ намъ!
"Онъ счастье намъ несётъ!
"Но, Боже! вѣрить ли глазамъ?
«Безъ вѣтра онъ плывётъ!»
"И вмигъ надежды лучъ святой
Опять въ душѣ угасъ,
И смерти холодъ гробовой
Внезапно обнялъ насъ.
"Вечернимъ заревомъ облитъ
Закатъ. Дымится паръ.
Спускаясь медленно, горитъ
Кровавый солнца шаръ.
"Но, заградивъ его собой,
Средь неподвижныхъ водъ.
Фрегатъ, какъ привравъ роковой,
Темнѣетъ и ростётъ.
"И мачты чорныя стоятъ,
Какъ-будто рядъ тѣней,
Багровымъ пламенемъ горятъ
Всѣ скважины снастей.
"И ужасъ обуялъ меня:
По дремлющимъ водамъ —
Я вижу — остовъ корабля
Плывётъ всё ближе къ намъ,
"Всё спитъ на нёмъ могильнымъ сномъ,
Среди ночной тиши;
Ни звука не слыхать на нёмъ,
Не видно ни души.
"Но вотъ на палубѣ жена
Въ одеждѣ гробовой —
Страшна, угрюма и блѣдна —
И съ ней ещё другой
"Ужасный призракъ. Какъ во тьмѣ
Глаза его горятъ —
И жжотъ и давитъ сердце мнѣ
Его тяжолый взглядъ.
"Кто жъ эта блѣдная жена?
Чей тотъ ужасный ликъ?
О, Боже! это смерть сама
И стѣнь — ея двойникъ!
"Пришли и стали бортъ о бортъ,
И жеребій объ насъ
Кидаютъ молча межъ собой…
Мы ждёмъ. Ужасный часъ!
"Мы ждёмъ. И вотъ я вижу вдругъ
Мой жеребій упалъ.
"Ага! онъ мой!* воскликнулъ духъ
И страшно засвисталъ.
"Вотъ солнце сѣло, день угасъ,
На море ночь легла,
И остовъ корабля отъ насъ
Умчался, какъ стрѣла.
«Мы всѣ глядимъ во слѣдъ за нимъ,
А сердце жжотъ тоска.
Нашъ кормчій, блѣдный, какъ мертвецъ»
При снѣтѣ ночника
"Сидитъ уныло. Небеса
Горятъ огнями. Паруса
Увлажены росой,
Изъ тёмносиней глубины
Восходитъ красный шаръ луны
Съ блестящею звѣздой.
"И всѣ, безмолвіе храня.
Какъ тѣни, при лунѣ
Глядятъ съ упрёкомъ на меня:
Ихъ взоръ — проклятье мнѣ!
"И сколько набило ихъ тамъ —
Двѣ сотни человѣкъ —
Всѣ полегли къ моимъ ногамъ
И кончили свой вѣкъ.
«И, сбросивъ свой покровъ земной,
Къ небесной сторонѣ
Ихъ духъ летѣлъ; по свистомъ стрѣлъ
Звучалъ онъ въ уши мнѣ,»
4.
— Ты страшенъ мнѣ, морякъ сѣдой!
Мнѣ не снести огня
Твоихъ очей: ты духъ ночной!
Твой мрачный видъ, твой станъ сухой
Ужасенъ для меня! —
"Не бойся, другъ! не съ мертвецомъ
Бесѣда у тебя:
Я не погибъ на морѣ томъ!
О, нѣтъ — не умеръ я!
"Одинъ, одинъ остался я
На мёртвой глади подъ.
Какой угодникъ за меня
Молитву вознесётъ?
"Ахъ, сколько молодыхъ людей
Лежитъ безъ жизни тутъ!
А тамъ, въ водѣ, мильонъ слизней —
И всѣ, какъ я, живутъ!
"Взгляну на море — тамъ кругомъ
Животныя кишатъ;
Взгляну на палубу потомъ —
Тутъ мертвецы лежатъ!
"Взгляну на высь, хочу мольбой
Свой духъ занять въ тиши —
Нѣтъ силъ: грѣховный ропотъ мой
Смущаетъ миръ души.
"Сомкну глаза, но и тогда
Всё вижу предъ собой
Равнину подъ и неба сводъ,
И труповъ рядъ нѣмой.
"На посинѣломъ ихъ лицѣ
Блеститъ холодный потъ;
Отверстый, неподвижный взоръ
Меня ещё клянётъ.
"Злодѣя низвергаетъ въ адъ
Проклятіе сиротъ;
Но тотъ страдаетъ во сто кратъ,
Кого мертвецъ клянётъ!
Семь дней я видѣлъ ихъ у ногъ…
Семь дней — а умереть не могъ.
"И вотъ опять луна взошла,
И съ ней блестящій рой
Ночныхъ свѣтилъ — и потекла
По тверди голубой.
"И свѣтъ ея осеребрилъ
И будто идеенъ покрылъ
Равнину сонныхъ водъ;
Но гдѣ лежитъ фрегата тѣнь,
Тамъ красный пламень, ночь и день,
Блеснётъ и пропадётъ.
"И тамъ, гдѣ тѣнь отъ корабля
Легла на море, видѣлъ я
Огромныхъ змѣй морскихъ:
Играя весело, онѣ
Сверкали кожей при лунѣ
Въ отливахъ золотыхъ.
"О, какъ тогда казалась мнѣ
Завидна доля ихъ!
Какъ были счастливы онѣ
Въ своей привольной глубинѣ,
Въ струяхъ своихъ родныхъ!
"Въ душѣ моей проснулись вновь
Благоговѣнье и любовь
Къ Тому, кто жизнь имъ далъ:
Я сталъ молиться наконецъ —
И остовъ птицы, какъ свинецъ,
На дно съ меня упалъ.
5.
"Отрадный сонъ! цѣлебный сонъ!
О, какъ живителенъ былъ онъ
Душѣ моей больной!
Тебѣ и слава и хвала,
Святая Дѣва! Ты вняла
Мольбѣ моей живой!
"Я сладко спалъ, и снилось мнѣ,
Что вёдеръ цѣлый строй
Стоитъ на палубѣ, и всѣ
Наполнены водой.
"Проснулся — дождь! и всё на мнѣ
Намокло отъ него…
Я пилъ навѣрное во снѣ:
Мнѣ было такъ легко!
"Не сбросила ль душа моя
Земныхъ своихъ оковъ?
Во снѣ не умеръ ли ужь я?
Не въ царствѣ ль я духовъ?
"И вотъ повѣялъ вѣтерокъ
И воздухъ освѣжилъ:
Былъ тихъ и слабъ онъ, и далёкъ;
Но снасти оживилъ.
"Заколебались паруса
И хлещутъ, и шумятъ,
И помрачились небеса —
И дрогнулъ нашъ фрегатъ.
"Но вѣтеръ крѣпнетъ каждый часъ,
Я, вотъ, за слоемъ тучъ,
Мгновенно скрылся и угасъ
Луны послѣдній лучъ.
"Зубчатой, огненной браздой,
Разсѣкши мрачный сводъ,
Упала молнія стрѣлой
Надъ чорной бездной водъ.
"А море спитъ: его валовъ
И вѣтеръ не мутитъ,
Не окриляетъ парусовъ;
Но, будто силою духовъ,
Фрегатъ вперёдъ летитъ.
"Летитъ вперёдъ. Небесный сводъ
Отъ молній весь въ огнѣ;
И слышу я — при блескѣ ихъ
Тѣла товарищей моихъ
Стенаютъ, какъ во снѣ.
"Они встаютъ, они идутъ
Къ канатамъ, къ парусамъ;
Но не глядятъ, не говорятъ,
А у постовъ своихъ стоятъ,
Какъ прежде, по мѣстамъ.
«Тутъ былъ племянникъ мой родной —
Отецъ его мнѣ братъ —
Онъ молча объ руку со мной
Натягивалъ канатъ.»
— Ты страшенъ маѣ, морякъ сѣдой! —
"Не бойся, другъ — со мной
Не сонмъ отверженныхъ духовъ —
Былъ душъ блаженныхъ рой-
"Съ лучомъ денницы всѣ они
Вкругъ мачты собрались,
И звуковъ ангельскихъ струи
Изъ устъ ихъ полились.
"Они летѣли къ небесамъ,
Къ источнику лучей,
И сладостно звучали тамъ,
То громче, то слабѣй.
"То хоръ пернатыхъ въ вышинѣ,
Межь небомъ и водой,
То пѣсня жаворонка мнѣ
Тамъ слышалась порой;
"То будто цѣлый, стройный клиръ
Торжественно звучалъ;
То звукомъ флейты, сквозь эѳиръ
Несясь, онъ замиралъ.
"Вотъ хоръ умолкъ. Безъ парусовъ
Фрегатъ по лону водъ,
Влекомый силою духовъ,
Несётся всё вперёдъ.
"Тотъ грозный духъ полярныхъ странъ,
Гдѣ насъ застигъ сѣдой туманъ,
Покорствуя иной
Могучей силѣ, вновь назадъ
Влечётъ стремительно фрегатъ
Незримою рукой.
"И вотъ экваторъ! — и опять
Полуденной порой
Пылаетъ раскалённый шаръ
Надъ самой головой.
"Но вдругъ я вижу, будто онъ
Запрыгалъ въ небесахъ,
И бьётся, какъ пугливый конь
На крѣпкихъ удилахъ.
"Мнѣ кровь ударила къ вискамъ,
По жиламъ пробѣжалъ
Огонь — и я не помню самъ,
Какъ замертво упалъ,
6.
"Не знаю самъ, какъ долго тамъ
Безъ жизни я лежалъ;
Вдругъ надъ собой, въ тиши нѣмой,
Я голосъ услыхалъ.
"Онъ говорилъ: "повѣдай мнѣ,
"Не это ли матросъ,
"Которымъ въ снѣговой странѣ
"Убитъ былъ альбатросъ?
"Могучій духъ полярныхъ странъ
"Ту птицу такъ любилъ —
"И Страшной местью за неё
«Убійцѣ отомстилъ.»
Но онъ ещё не примирёнъ,
Въ отвѣтъ ему другой:
Несчастнаго всё гонитъ онъ
Карающей рукой. —
"Но отчего жь, повѣдай, братъ,
"Такъ непробудно спитъ
"Волна, и почему фрегатъ
«Всё къ сѣверу летитъ?»
" — Какъ предъ владыкою своимъ.
Благоговѣя, недвижимъ
Покорный рабъ стоитъ,
Такъ точно ждётъ теперь вода
Отъ духа вѣчнаго — куда
Онъ течь ей повелитъ. —
"Но какъ безъ вѣтра и валовъ
«Фрегатъ летитъ вперёдъ?»
" — Летитъ онъ силою духовъ:
Она его несётъ.
" — Но, милый братъ, пора и намъ:
Яснѣетъ небосклонъ;
Летимъ! скорѣе къ тѣмъ звѣздамъ!
Проснётся скоро онъ. —
"И я проснулся. Мы плывёмъ;
Не шелохнётъ волна.
Покойники стоятъ кругомъ.
Съ небесъ глядитъ луна.
"Они стоятъ всѣ на мѣстахъ:
Недвиженъ лисъ и взоръ;
Но въ ихъ чертахъ, но въ ихъ очахъ
Мнѣ видится укоръ,
"Среди безмолвной ихъ толпы
Бродилъ я, какъ шальной,
Какъ странникъ, сбившійся съ пути
Въ лѣсу ночной порой:
"За нимъ погоня; онъ идётъ,
Куда глаза глядятъ;
Хоть страхъ берётъ идти вперёдъ,
Страшнѣй идти назадъ.
"Но вотъ пахнуло мнѣ въ лицо
Прохладнымъ вѣтеркомъ:
Какъ-будто ангелъ вдругъ меня
Пріосѣнилъ крыломъ.
"Легко и ровно мы плывёмъ;
Нигдѣ намъ нѣтъ преградъ,
Скользя, какъ по льду на конькахъ.
Несётся нашъ фрегатъ.
"О, сонъ отрадный! что со мной?
Куда я занесёнъ?
Опять я вижу предъ собой
Маякъ земли моей родной!
Вдали чернѣетъ онъ!
"Вотъ храмъ знакомый, вотъ и холмъ…
Лечу къ родной странѣ!
О, Боже! если это сонъ.
Не дай проснуться мнѣ!
"Вотъ наша гавань! какъ она
Прозрачна и свѣтла!
Какъ ярко всю её луна
Лучами облила!
"Сіяютъ скалы всѣ кругомъ,
Какъ-будто въ серебрѣ,
И шпиль высокій съ пѣтухомъ,
И церковь на горѣ.
"Фрегатъ у пристани родной
Остановился самъ;
И вдругъ съ него воздушный рой
Тѣней, въ одеждѣ голубой,
Поднялся къ небесамъ.
"Гляжу на декъ — тѣла лежатъ,
И руки ихъ крестомъ.
Надъ ними ангелы стоятъ
Съ сіяющимъ челомъ.
"О, видъ божественный! Я былъ
Какъ-будто въ небесахъ…
Онъ въ сердце мнѣ отраду влилъ,
И вмигъ разсѣялъ страхъ.
"Я будто ожилъ. Сладкихъ думъ
Полна душа моя.
Вдругъ слышу вёселъ лёгкій шумъ;
Гляжу — плывётъ ладья.
"Плывётъ ко мнѣ! Создатель мой!
Я вижу вновь людей,
Живыхъ людей! о мигъ святой!
Они плывутъ ко мнѣ стрѣлой
По зеркалу зыбей.
"Въ ладьѣ сидитъ рыбакъ сѣдой,
Съ нимъ отрокъ — вѣрно сынъ,
И третій тамъ — отецъ святой,
Пустынникъ тѣхъ долинъ.
"Хвалу Создателю міровъ
Въ молитвѣ онъ постъ:
Онъ птицы непорочной кровь
Съ руки моей сотрётъ!
7.
"На взморьѣ тихомъ, между горъ.
Въ лощинѣ луговой,
Живётъ пустынникъ съ давнихъ поръ
Въ пещерѣ подъ скалой.
"На голомъ камнѣ онъ покой
Вкушаетъ по ночамъ,
А день онъ посвящаетъ свой
Молитвамъ и трудамъ.
"Но чу! слышнѣе вёселъ плескъ.
И вотъ рыбакъ спросилъ:
"Куда дѣвался чудный блескъ,
«Который насъ манилъ?»
Да, странно, другъ; дивлюсь и самъ,
Пустынникъ отвѣчалъ:
Вотъ и никто съ фрегата намъ
Отвѣта не послалъ-
Смотри, какъ паруса висятъ,
Какъ глухо всё на нёмъ!
Ужели вымеръ весь фрегатъ?
Иль всѣ объяты сномъ? —
"Нѣтъ силъ грести, отецъ святой!
«Отъ страха дрожь берётъ!»
Господь-Снаситель, надъ тобой!
Не бойся, другъ! вперёдъ! —
"Вотъ приближается ладья;
Вотъ смолкъ и вёселъ плескъ.
Вдругъ подъ водою слышу я
Ужасный гулъ и трескъ,
"Какъ-будто громовой раскатъ….
И бездна, наконецъ,
Разверзлась — и въ неё фрегатъ
Вдругъ канулъ, какъ свинецъ.
"Но, оглушонный громомъ, я
Ношусь среди валовъ:
Когда жь потомъ пришолъ въ себя
Въ ладьѣ у рыбаковъ,
"Глаза открылъ, гляжу — ладью
Кружитъ водоворотъ
На мѣстѣ томъ, гдѣ вашъ фрегатъ
Сокрылся въ безднѣ водъ.
"Поспѣшно вёсла я схватилъ
И сталъ грести, что было силъ —
И понеслась ладья.
Рыбакъ и сынъ его сидятъ,
Какъ истуканы, и глядятъ
Со страхомъ на меня.
"Кто это? духъ или мертвецъ?
Отцу ребёнокъ наконецъ
Дрожа проговорилъ.
Межъ-тѣмъ пустынникъ у руля
Сидѣлъ, губами шевеля:
Молитву онъ творилъ.
"Но вотъ и берегъ наконецъ.
Мы вышли изъ ладьи.
"Остановись, святой отецъ!
"Молю, не уходи!
"Дай миръ душѣ моей больной,
«Прощеніе грѣхамъ!»
Такъ я къ нему взывалъ съ тоской,
Припавъ къ его ногамъ.
Повѣдай, кто ты? — онъ спросилъ,
Благословивъ меня.
И съ тайнымъ трепетомъ открылъ
Ему всю душу я.
"И точно гнётъ давилъ меня,
Захватывалъ мнѣ духъ;
Когда жь разсказъ окончилъ я,
Мнѣ стало легче вдругъ.
"Съ-тѣхъ-поръ приходитъ часто день,
Когда тоска, какъ-будто стѣнь,
Гнетётъ меня опять;
Тогда брожу я, какъ шальной,
И всё ищу, кому бы свой
Разсказъ могъ передать;
И по лицу я узнаю,
Кто можетъ исповѣдь мою
Съ участіемъ внимать.
"Чу! молодыхъ здоровье пьютъ!
Какой тамъ шумъ и гамъ!
Въ саду танцуютъ и поютъ,
И весело гостямъ;
А тамъ гудитъ вечерній звонъ:
Священный часъ молитвы онъ
Напоминаетъ намъ.
"Пусть ихъ пируютъ! другъ, повѣрь,
Пріятнѣй пира мнѣ теперь.
Отраднѣй во сто разъ,
Что я съ другими въ Божій храмъ
Могу идти и слушать тамъ
Молитвы сладкій гласъ.
"Могу идти съ другими въ рядъ,
Какъ равный, въ Божій домъ,
Гдѣ съ умиленьемъ старъ и младъ.
Богачъ и бѣдный — всѣ стоятъ
Передъ своимъ Отцомъ.
"Прощай! пора къ молитвѣ мнѣ.
Запомни, другъ, одно:
Что тотъ лишь молится вполнѣ,
Кто любитъ всѣхъ равно:
«Людей, звѣрей и птицъ, и всё
Созданіе Творца.
Имъ дышитъ всё, Онъ любитъ всё
Любовію Отца».
Тутъ съ камня всталъ морякъ сѣдой;
Но ясный взоръ блисталъ слезой:
Душа вкусила лиръ.
За нимъ, съ поникшей головой,
Пошолъ и гость къ себѣ домой,
Забывши брачный пиръ.
Пошолъ дорогою своей,
Въ раздумье погружонъ;
Но благодушнѣй я умнѣй
Проснулся утромъ онъ.
Ѳ. Миллеръ.
II.
ИЗЪ ПОЭМЫ «КРИСТАБЕЛЬ».
Была пора — они любили,
Но ихъ злодѣи разлучили;
А вѣрность съ правдой не въ сердцахъ
Живутъ теперь, но въ небесахъ.
На вѣкъ для нихъ погибла радость;
Терниста жизнь, безъ цвѣта младость,
И мысль, что розно жизнь пройдётъ,
Безумства ядъ имъ въ душу льётъ.
Но въ жизни, имъ осиротѣлой,
Уже обоимъ не сыскать,
Чѣмъ можно бъ было опустѣлой
Души страданья услаждать.
Другъ съ другомъ розно, а тоскою
Сердечны язвы всё хранятъ:
Такъ два, расторгнутыхъ грозою,
Утёса мрачные стоятъ;
Ихъ бездна съ ревомъ разлучаетъ,
И громъ разитъ и потрясаетъ;
Но въ нихъ ни громъ, ни вихрь, ни градъ,
Ни лѣтній зной, ни зимній хладъ
Слѣдовъ того не истребили,
Чѣмъ нѣкогда другъ другу были.
И. Козловъ.