БАЯНЪ
правитьИванъ Змай-Іовановичъ.
правитьИванъ Змай-Іовановичь (Змаj--Jовановнh) — первый сербскій поэтъ. Поэзія его — преимущественно лирическая, и образцы ея могутъ быть поставлены наравнѣ съ лучшими произведеніями европейской литературы. Они отличаются нѣжностью, теплотою чувства, искренностью. Идеалы его чисты и въ высшей степени благородны. Онъ, какъ и всѣ южно-славянскіе поэты, прежде всего патріотъ, и каждое его стихотвореніе носитъ на себѣ отпечатокъ любви къ отечеству и къ свободѣ. Завѣтная его мечта — примиреніе двухъ соперничествующихъ вѣтвей одного и того же народа — хорватовъ и сербовъ. Больше всего Іовановичъ любитъ дѣтей и создалъ для нихъ очень много прелестныхъ стихотвореній. Каждое сербское дитя знаетъ своего милаго, добраго, стараго друга, дядю Ивана (чика-Jова). Поэзія Іовановича — реально-романтическая и вполнѣ понятна какъ для интеллигенціи, такъ и для простого читателя. Въ его стихотвореніяхъ, какъ въ зеркалѣ, отражается вся внутренняя и внѣшняя жизнь сербскаго народа въ теченіе послѣднихъ 30 лѣтъ. Пишетъ онъ также и въ прозѣ, особенно переводитъ, и переводы его отличаются всегда всѣми достоинствами оригинала.
Змай родился въ 1833 году въ Новомъ Садѣ. Окончивъ юридическій факультетъ, въ промежутокъ времени отъ 1861—63 г., онъ служилъ въ тамошнемъ магистратѣ, потомъ переѣхалъ въ Пештъ и, женившись, поступилъ въ число студентовъ медицинскаго факультета; окончивъ его, онъ сталъ въ совершенно независимое положеніе относительно правительства. Въ 1872 г. умерла его жена, а черезъ годъ и его любимая дочь. Это несчастіе вызвало лучшія его стихотворенія, которыя онъ назвалъ «Увянувшими розами». Въ 1873 г. праздновался его 25-лѣтній юбилей и по этому случаю князь черногорскій наградилъ его орденомъ Даніила. Недавно онъ подарили ему помѣстье, которое названо въ честь его «Змаjевац». Теперь Іовановичъ состоитъ вольнопрактикующимъ врачемъ въ Вѣнѣ.
Въ 1861 г. онъ началъ издавать литературный журналъ «Jавор», выходящій и до настоящаго времени, затѣмъ дѣтскій Журналъ «Невен» и сатирическій «Змаj», отъ котораго и его псевдонимъ. Кромѣ этого, Іовановичъ участвуетъ во многихъ сербскихъ и нѣкоторыхъ хорватскихъ періодическихъ изданіяхъ.
Въ нашей литературѣ мы его скорѣе всего сравнили-бы, какъ оригинальнаго поэта, съ графомъ Алексѣемъ Толстымъ, а какъ переводчика — съ Жуковскимъ.
I.
Два отрывка изъ лирической поэмы: «Увянувшія розы».
править
1.
править«Надъ собой звѣзду ты видишь?»
Астрономъ сказалъ мнѣ строго:
«Стынетъ мозгъ при мысли только,
Далека-ли къ ней дорога!
Высоко звѣзда, далеко:
Сотня долгихъ лѣтъ промчится,
Лишь потомъ ея лучъ свѣтлый
Въ нашемъ взорѣ отразится.
Видимъ мы звѣзды сіянье,
Видимъ, какъ она мерцаетъ,
А ея и нѣтъ, быть можетъ…
Вѣришь?..» — «Вѣрю! Кто не знаетъ!
Иногда и самъ невольно,
Какъ грущу, закрывши очи,
Будто слышу сладкій голосъ,
Милый сердцу, въ часъ полночи.
Мнится, будто вижу ясно
Свѣтлый ликъ звѣзды прекрасной, --
Вижу, вижу я голубку, --
А давно вѣдь нѣтъ несчастной».
2.
правитьУвы, предчувствіе сбылося
Кончины близкой роковой,
И нѣтъ тебя, моя голубка, --
Самъ Богъ бесѣдуетъ съ тобой.
И часто слышу, забываясь,
Я голосъ всѣхъ моихъ дѣтей:
«Когда ты встрѣтишь гдѣ малютку, --
Люби за насъ его, лелѣй»…
И въ этомъ звукѣ столько силы
И утѣшенья столько въ немъ,
Что думы черныя сползаютъ,
И радость на лицѣ моемъ.
Когда-жъ подросъ мой садъ зеленый,
Цвѣтами ярко заблисталъ,
Хожу я въ немъ, цвѣты срывая,
Хоть и старикъ сѣдой я сталъ.
И вотъ, плетя моимъ умершимъ
Вѣнокъ надгробный, какъ привѣтъ,
Мнѣ мнится, будто обнимаю
Я юности грядущей цвѣтъ.
II.
Горемычная мать.
править
Кормитъ мать три сына кровныхъ, --
Злого горя утѣшенье;
Холитъ дочь. «Мои ты глазки!»
Шепчетъ мать ей въ умиленьѣ.
«Эка Динка, что за прелесть!»
Братья хвалятся сестрою;
Ими-жъ Боснія гордится
Подъ турецкою луною.
Братья хвалятся сестрою:
Та на бой ихъ подстрекаетъ;
Ими-жъ Боснія гордится:
Въ нихъ отмстителей встрѣчаетъ.
Мать-же старая въ молитвахъ
Проситъ Бога со слезами:
«Сохрани моихъ ты дѣтокъ,
Голубицу съ соколами»
Но ага турецкій, Гавранъ,
Все не спитъ — сидитъ три ночи,
Восклицая: «Гдѣ ты, рай мой,
Гдѣ ты, Данка, ясны-очи?»
Вотъ онъ съ шайкою несется:
И стрѣльба ужъ, и сраженье…
Данка бѣдная проснулась:
«Братья, въ васъ мое спасенье!»
Льется кровь и бой пылаетъ.
Гавранъ — въ бѣгствѣ, устыженный, --
А у Данки, бѣдной Данки, --
Братъ одинъ лежитъ сраженный.
Снова ночь. Ага поднялся,
Мчится съ шайкою завзятой.
Данка братьевъ громко кличетъ:
«Вотъ онъ, Гавранъ, вотъ проклятый!»
Льется кровь и бой пылаетъ.
Гавранъ — въ бѣгствѣ, устыженный,
А у Данки, бѣдной Данки,
Братъ другой лежитъ сраженный.
Въ третью ночь ага поднялся;
Шайку взялъ онъ вмѣсто свата.
«Ай, спаси меня, родимый!»
Въ страхѣ будитъ Данка брата.
Льется кровь, и бой пылаетъ,
Полночь бьетъ. Бѣда большая!
«Гдѣ ты, Данка — горемыка?
Стонетъ братъ твой, умирая».
Гавранъ, дѣвушку сжимая:
«Ну, красавица, попалась!»
— «Нѣтъ турецкій змѣй, ошибся!
Здѣсь съ ножомъ я повѣнчалась».
Льется кровь рѣкой изъ сердца;
Умирая пала къ звѣрю,
И сказала съ тихимъ вздохомъ:
«Жду я мстителя и вѣрю».
Пусто всюду; ночь безмолвна;
Межъ холодными тѣлами
Бродитъ мать съ безумнымъ видомъ,
Обезсилена слезами.
Вотъ и три меча сыновнихъ
Передъ ней (о видъ злосчастный!)
Вотъ и острый ножъ дочерній, --
Этотъ суженый ужасный.
И по Сербіи блуждая,
Гдѣ увидитъ только камень.
Говоритъ, тряся оружьемъ:
«Мсти за кровь и мсти за пламень!»
Что-жъ молчишь ты, сербъ, очнися!
Развѣ сердце — не живое?!..
Ночь трепещетъ… Камни глухи…
Тишь, безмолвье гробовое…
III.
Три гайдука.
править
Въ страшномъ испугѣ вскочилъ среди ночи
Ферузъ-паша, протеръ сонныя очи…
Пламя лампады трепещетъ, читая
Страхъ сновидѣнья на блѣдныхъ чертахъ.
Крикнулъ наша, и жена на ногахъ.
«Гдѣ отъ подвала ключи? Вѣдь, сгнивая,
Третій ужъ годъ какъ разбойники тамъ…
Ахъ, этотъ пепелъ проклятый гайдучій!
Вѣчно смущаетъ онъ сонъ мой могучій
И угрожаетъ во снѣ по ночамъ!»
— «Нѣтъ, ага, ночью опасно спуститься
Въ этотъ ужасный подвалъ къ гайдукамъ!
Мало-ли что въ эту пору случится!
Просто велимъ ихъ зарыть по утру».
"Ха-ха-ха, баба! Отъ смѣха умру!
Я и при жизни-то ихъ не страшился,
Хоть и опасными были тогда,
Съ мертвыми-жъ псами — какая бѣда!
Надо ихъ видѣть… Пойду я… рѣшился…
Какъ-то лежатъ они тамъ и гніютъ?!
Пусть мнѣ отвѣтятъ, зачѣмъ мои муки,
Что во мнѣ ищутъ, къ чему все зовутъ?..
Взялъ онъ лампаду въ дрожащія руки.
Лучъ на лицѣ его блѣдномъ игралъ --
Ржавый замокъ заскрипѣлъ, завизжалъ;
Ферузъ спустился — и въ ямѣ пропалъ.
Въ темномъ, сыромъ и холодномъ подвалѣ,
Камни гдѣ плѣсенью, мхомъ заростали,
Гдѣ, извиваясь, шипѣла змѣя,
Вѣрную смерть въ своемъ жалѣ тая:
Три гайдука тамъ посажены были;
Тамъ и теперь они тоже сидятъ --
Или такъ грезится Ферузу… Стыли
Тутъ же предъ ними, гдѣ камни лежатъ,
Налитыхъ чѣмъ-то три полныхъ стакана.
Первый гайдукъ обратился къ пашѣ:
«Вотъ тебѣ съ кровью бокалъ по душѣ!
Былъ я женатъ. — Жили мы безъ обмана;
Но разлучаютъ меня, и жена
Вдругъ осталася, бѣдняжка, одна…
Нѣтъ, не одна, — мечъ ея былъ спаситель.
„Гдѣ ты, нашъ волкъ, окаянный мучитель?“
Крикнула бѣдная здѣсь у дворца;
Но загремѣло ружье наглеца…
Пуля шальная ей въ сердце попала.
Вотъ ея кровь… Пей-же, пей изъ бокала!
Что? какъ вино?.. Кровь на вкусъ хороша…
Пей за меня, славный Ферузъ-паша!»
Руку невольно ага подымаетъ,
Ближе ногою невольно ступаетъ,
Выпилъ изъ чаши и вскрикнулъ отъ мукъ…
Вскрикнулъ наша, и, — смѣяся отъ злости --
«Богъ да проститъ тебя!» крикнули кости.
Вотъ и второй начинаетъ гайдукъ:
«Только попался я въ эту могилу,
Мать обратилась къ тебѣ черезъ силу:
„Сколько возьмешь ты за сына-раба?“
„Три мѣшка денегъ“, отвѣтилъ ты бѣдной.
Сжалилась, видно, надъ старой судьба!
Ночью и днемъ собирая по мѣдной,
Вовсе не ѣла она, не пила,
Потомъ кровавымъ тебѣ собрала
Эти мѣшки трудовые, бѣдняга,
И подала тебѣ. Взялъ ты ихъ, скряга,
И начинаешь смѣяться надъ ней:
„Ты мнѣ за кормъ принесла эту малость?
Сынъ твой, повѣришь, герой былъ, ей-ей:
Камни умѣлъ даже ѣсть… Эка жалость!..
Только теперь, видно, духъ испустилъ“.
Вскрикнула мать моя, руки ломая…
Видишь ты чашу? Она — не пустая:
Потъ я кровавый сюда нацѣдилъ.
Что? какъ вино?.. Съ потомъ кровь хороша…
Пей за меня, славный Ферузъ-наша!»
Руку невольно ага подымаетъ,
Ближе невольно ногою ступаетъ,
Выпилъ изъ чаши и вскрикнулъ отъ мукъ…
Вскрикнулъ паша, и — смѣяся отъ злости --
«Богъ да проститъ тебя!» крикнули кости.
Вотъ, наконецъ, началъ третій гайдукъ:
«Знай, когда здѣсь изнывалъ я въ темницѣ,
Былъ у меня въ моей милой свѣтлицѣ
Маленькій, слабенькій птенчикъ-сынокъ.
Думалъ малютка стрѣльбѣ научиться;
Слабый, винтовки поднять онъ не могъ.
Слезы горючія стали катиться,
Что еще малъ онъ идти въ гайдуки…
Плакалъ, худѣлъ онъ, не ѣлъ отъ тоски,
Зная, что здѣсь его батька родимый.
Умеръ онъ скоро, печалью томимый.
Вотъ его слёзы! Ну, пей ихъ, наша!..
Что? какъ вино? Вѣдь слеза хороша..
Пей за меня, славный Ферузъ-наша!»
Руку невольно ага подымаетъ,
Ближе невольно ногою ступаетъ,
Выпилъ изъ чаши и, вскрикнувъ отъ мукъ,
Палъ бездыханнымъ туда, гдѣ гайдукъ…
Палъ бездыханнымъ! Смѣяся отъ злости,
«Богъ да проститъ тебя!» крикнули кости…
IV.
Къ ней.
править
Вотъ мы опять межъ четырьмя стѣнами!
Какъ страстно я спѣшилъ къ родному раю!
Я весь свой путь летѣлъ къ тебѣ мечтами…
Вотъ теплоту объятій ощущаю…
Сердце задрожало;
Сердце такъ забилось, --
Ты-же быть холодной
Вдругъ не постыдилась.
И такъ вѣдь ранъ въ душѣ моей немало;
И такъ бѣгу отъ чувства ледяного;
И такъ вѣдь грудь мнѣ вѣтромъ разбивало
Среди заботъ и холода людского!
Я къ тебѣ стремился,
Я — съ судьбой несчастной…
Развѣ нѣтъ лѣкарства
У моей прекрасной?
Терпѣть привыкъ я злыя испытанья,
Перенося всегда ихъ со смиреньемъ,
И всѣмъ я, всѣмъ прощу свои страданья,
За нелюбовь отвѣчу имъ презрѣньемъ.
Зависть, злость людская,
Пошлость — мнѣ не новость;
Тяжелы твои мнѣ
Холодъ и суровость.
Меня, кого никто не понимаетъ,
Меня, въ комъ кровь все стынетъ день за днями,
Твое тепло отрадно привлекаетъ,
И вечерокъ рисуется мечтами…
Можетъ быть, на пѣнье
Я-бы вдохновился,
Отогналъ-бы горе
И развеселился…
Но не сбылась надежда золотая,
Ужели ты былое позабыла!?
Такъ поступать грѣшно, моя родная!
Гдѣ прежній жаръ? Ужели ты остыла?!
Значитъ, между нами
Въ дружествѣ — осѣчка?..
Охъ ты, холодушна,
Ледяная… печка!
V.
Сумасшедшій.
править
Тс… смирно!… тише!…
Подите прочь!
Я тороплюсь… я очень занятъ:
Изъ яркихъ солнечныхъ лучей
Я буду бичъ плести,
Чтобъ міръ предать сѣченью…
На вопль его отвѣчу смѣхомъ,
Какъ дѣлалъ онъ, когда самъ плакалъ я…
Ха-ха-ха-ха!
Рыданья, смѣхъ — основа міра,
А смерть придетъ — все сразу стихнетъ.
Я тоже умиралъ…
Мнѣ дали яду
Въ той самой чашѣ,
Которой чокались со мной.
И что-жъ убійцы?.. что? какъ думаете вы?
Гдѣ спрятали концы?.. а? Вотъ гдѣ:
Со мной въ землѣ, ей-Богу! Надъ могилой
Рыдали славно… лицемѣры!
Ну, ужъ хотѣлось мнѣ подняться
И цапнуть за носы,
Раздумалъ только…
Пускай во здравье пользуются ими,
Пускай въ грязи себѣ околѣваютъ
И помнятъ, что въ землѣ сгниваю я…
Ха ха-ха-ха!
А гдѣ мой гробъ? Онъ въ Африкѣ далекой…
Мнѣ счастье помогло:
Изъ ямы вырыла меня гіэна.
О, этотъ звѣрь — мой первый благодѣтель;
Но я его прескверно обманулъ:
Къ моей рукѣ онъ добирался,
А я подставилъ — сердце…
Гм… видно, горько было:
Въ мигъ околѣлъ онъ… да!..
Ха-ха-ха-ха!
Такъ нынче платятъ люди
За всѣ благодѣянья!..
А что они, — тѣ люди?..
Твердятъ, что корень отъ цвѣтка
Того, что въ небѣ;
Я-жъ думаю, — цвѣтокъ…
А корни гдѣ?
Въ аду кромѣшномъ.
Такъ я слыхалъ отъ философа. (
Онъ въ свѣтѣ былъ, какъ я, дуракъ --
За то, что былъ безъ хлѣба…
Прямой дуракъ!.. А кража, а разбой!?
Зачѣмъ, дуракъ, гнушался ихъ всегда!?…
Ха-ха-ха-ха!
Любуйтесь мною — я смѣюся,
Хотя давно пора заплакать,
Постылый міръ облитъ слезой…
Самъ Богъ, и Тотъ тамъ въ тучѣ тайно плачетъ:
Жаль, жаль Ему, что создалъ этотъ міръ.
Но что въ святыхъ слезахъ? Какая польза въ нихъ?
Земля нечистая ихъ приметъ,
А грѣшники ногами ихъ попрутъ
И только грязь разводятъ ими, да!..
Ха-ха-ха-ха!
Эй! — ты, вояка старый, Даворъ 1) — небо,
Тебѣ медалью служитъ солнце,
А облака — твое разодранное платье.
Гм… славный видъ для отставныхъ героевъ!
Да, послѣ ранъ и всяческихъ лишеній
Изрядная награда:
На рубищѣ — медаль… За то блеститъ она!..
Ха-ха-ха-ха!
А поняли, что значитъ.
Когда вдругъ перепелъ поетъ?.. Тс… тише!..
Онъ заклинаетъ…
Покинуть… Женщинъ..
Онѣ для насъ — приманка!
На зовъ ихъ мы несемся безъ оглядки…
Такъ точно море собираетъ рѣки
И пожираетъ, а назадъ не пуститъ.
О, женщины!.. О, это — чудо-штучки!
Смертельно хороши плутовки!
Сильнѣйшій ядъ всей нашей жизни
Въ сосудѣ, самомъ драгоцѣнномъ..
О! о, любовь, любовь!
Тебя пилъ жадно я и страстно!
Въ одной твоей каплѣ --
Медовыя рѣки;
Одна твоя капля --
Что море отравы.
А скажите, вы вида.!и
Море синее съ волнами,
Море бурное съ грозою,
Разсыпающее гибель?
А видали злую бурю,
Этотъ ужасъ, бичъ вселенной?
Въ темнотѣ — ея охота;
Дружитъ съ молніей и съ громомъ…
Знакомъ ли страхъ вамъ, а?…
Ха-ха-ха-ха!
Когда созрѣетъ плодъ, --
Глядь и упалъ..
И ты, и ты. земля, созрѣла, --
Катись, катись!
Не въ силахъ ожидать я болѣ
До завтра только жду!
Не будетъ свѣтопреставленья,
Не пожалѣю ничего…
Я землю проверчу до огненной средины
И всыплю порохъ
И запалю:
Пускай взорветъ ее повыше,
За то отмщеннымъ буду я!…
Ха-ха-ха-ха!
1) Богъ войны, Марсъ у славянъ.