Не наша сторона
Псаломъ LXVII
Дѣва и видѣніе
Царь и Мудрецъ
НЕ НАША СТОРОНА.
Какая мнѣ явилась сторона!
Какъ въ ней торжественна святая тишина,
Какъ въ тайне царскаго чертога.
Межъ скатныхъ горъ постлалася дорога
И зелень яркая густа на тѣхъ горахъ,
И свѣжесть чудная отъ зелени той вѣетъ;
Отъ ней душа играетъ и свѣтлѣетъ….
Но что, въ тиши, по скатамъ горъ бѣлѣетъ?
То Ангелы!… они живутъ въ своихъ садахъ;
A человѣкъ идетъ сторонкой по дорогѣ.
Святые! бросьте мне цвѣтокъ
Или завѣтную примѣту,
Чтобъ я, безъ вождя, одинокъ,
Не потрерялъ пути къ возвышенному свѣту!
Но воть гармонія незримая слышна:
Земный зовется небесами.
Какими дивными, святыми голосами
Наполнилась сія святая сторона!
Они, какъ шелковое мреже,
Всѣ чувства ловятъ въ сладкій плѣнъ.
О, лейся, лейся въ душу свѣжесть
Отъ сихъ живыхь, зелѣныхъ стѣнъ!
Среди сгущеннаго, питательнаго свѣта,
Средь дивной зелени и чудной бѣлизны,
Умомъ, душей, я пью блаженство сей страны,
Какъ сладкіе стихи высокаго поэта.
Но гдѣ жь она, сія страна?
Напрасно простираю руки:
Неуловимая какъ сонъ, какъ звуки,
Какъ сны, какъ сладость струнъ, существенна она!
Ѳ. Глинка.
ПСАЛОМЪ LXVII.
Возстань, Господь! простри шаги
Въ безбрежной области лазури;
И побѣгутъ твои враги,
Какъ сораный прахъ отъ зѣльной бури,
И улетятъ, какъ черный дымъ;
И предь лицемь Твоимь Святымъ,
Какъ воскь разтаютъ! — A правдивыхъ
Забьются радостнѣй сердца
И сонмы, въ пѣніяхъ игривыхъ,
Помчатся въ срѣтенье Отца.
Звучи жъ, тимпанъ! Играйте Богу!
Востокъ! Востокъ низходитъ къ намъ:
Стелите гладкую дорогу
Отъ вашихъ душъ, къ Его стопамъ!
Грядетъ защитникъ нашъ вдовицѣ,
Отецъ сиротъ и нищеты!
Вѣсы горятъ въ Его десницѣ
И наклонились высоты!…
Когда Ты шелъ путемъ пустыни,
Трещали горы и лѣса
Отъ грома и огня святыни
И разтопились небеса! —
Но кроткой, отческой рукою
Ведешь Ты страждущихъ къ покою,
И Самъ находишь нищимъ хлѣбъ.
Пусть страсти пылкія бунтуютъ
И вои грозные воюютъ;
A ты, безъ жажды до потребъ,
Ты, кроткая! въ тиши смиренья
Пожнешь ихъ сѣвъ, возмешь именья. —
Тебя видали, горній Царь!
Какъ проходилъ Ты надъ Вассаномъ;
Пылалъ подь жертвою алтарь
И звонъ гуслей слился съ тимпаномъ
Шло много тысящь колесницъ,
И много Ангеловъ… и князи…
И, въ блескѣ радостномъ зарницъ,
Неслись цвѣтовъ безсмертныхъ вязи:
И тамъ Твоя Святыня шла! —
Ты не попомнилъ людямъ зла;
И Самъ, съ великими дарами,
Ты надходилъ, чтобъ надъ холмами
И по долинамъ плѣнныхъ брать,
И вотъ мы зримъ, какъ непокорныхъ,
Могучихъ сердцемъ и упорныхъ
Влечетъ святая благодать.
И Ты вѣщалъ: «Я не оставлю
Нигдѣ и никогда Своихъ:
Изъ безднъ ихъ вырву и поставлю
Съ любовью на холмахъ цвѣтныхъ…»
Несомый Херувимовъ ратью,
Ты облетѣлъ Свои міры,
Отдалъ звѣздамъ Твои дары
И насъ ущедрилъ благодатью.
Благословенъ же, Дивный Богъ!
Благословенъ изъ вѣка въ вѣки !
И Ангели и человѣки,
Закрывъ отъ блеска молній ликъ,
Воскликните: «Великъ! Великъ!»
Ѳедоръ Глинка.
ДѢВА И ВИДѢНІЕ.
« Онъ ко мнѣ приходилъ по ночамъ,
Онъ моимъ представлялся очамъ;
Онъ со мной говорилъ… говорилъ…
Онъ не огарокъ, не юноша былъ,
Не сіялъ онъ красою молодой:
Онъ былъ старецъ съ сѣдою брадой.
Онъ ко мнѣ на возглавье склонился,
И меня онъ, какъ дочь, цѣловалъ
И устами къ устамъ прикасался.
И, свѣтлѣя, душа на уста
Къ поцѣлуямъ на встрѣчу летѣла;
И явленье его не мечта;
Отъ явленья его я умнѣла!…
Угадайте жь, кто онъ, посѣтитель ночной?
Я въ душѣ его образъ лелѣю.
Онъ такъ кротокъ и мудръ, и со мной какъ родной
Опъ…. назвать вамъ его не умѣю!…»
Ѳ. Глинка.
ЦАРЬ И МУДРЕЦЪ.
Царь Пирръ сбирался на войну.
Его Эпиряне доспѣхами сіяли
И хоботомъ слоны, подъ бивнями, махали
И ржала конница. Онъ покидалъ страну,
Страну отцевъ, страну святую,
Гдѣ дѣтская его качалась колыбель,
Гдъ такъ онъ счастливъ былъ доселѣ,
И пору жизни золотую
Въ ристаньи на коняхъ и въ играхъ провождалъ,
Или съ дружиной, на охотѣ
За барсомъ по полю скакалъ.
Теперь и онъ задумчивъ сталъ!
Сидѣлъ, облокотясь, въ томительной заботѣ….
И вотъ, предсталъ къ нему мудрецъ.
«Ты знаешь, государь! мнѣ другъ былъ твой отець
И я пришелъ…. мой духъ къ тебѣ стремился….
Куда жь, и на кого мои царь вооружился?»
— «На Римлянъ, добрый другъ: я Римъ сломлю»"
«А тамъ?» — «На Галловъ наступлю!»
«Потомъ?» — «На Парѳовъ мѣткострѣльныхъ
Еще мнѣ хочется, въ пустыняхъ безпредѣльныхъ,
Отважныхъ Скиѳовъ поискать
И выбить всю до тла кибиточную рать.» —
«Потомъ» — «Потомъ еще….» — «А тамъ?» —
«Земли нѣтъ болѣ!…
И вотъ тогда въ моей ужь будетъ волѣ,
Провозгласить народамъ миръ,
И я опять къ нимъ возвращусь — въ Эпиръ!» —
«Въ Эпиръ?… Такь стоитъ ли такъ далеко стремиться
Итти войной и землю огорчать
И тратиться и суетиться,
Когда прійдется же опять,
Все къ намъ, все въ нашъ Эпиръ любезный воротиться,
И воротиться старикомъ?»
Онъ замолчалъ, а царь, объятый тайной думой,
Простился съ мудрымъ, какъ съ отцомъ,
И часто вспоминалъ о нёмъ;
Особенно жь, когда Фабрицій, мужъ угрюмой,
Безстрашно передъ нимъ стоялъ
И Римъ побѣду возглашалъ!
Ѳ. Г.