Содержанiе
правитьСельская церковь
Царь Горохъ
Иному жизнь — одна игрушка…
Мужество
Смиренiе
Не тѣмъ трудна житейская задача…
Хорошіе люди
Меня «за ненависть къ журналамъ» судятъ строго…
Замѣтки
«Намъ кое-что еще темно въ натурѣ…»
Замѣтки
Идутъ ли въ прокъ дѣла, иль плохо…
Попробуй съ рьянымъ неофитомъ…
De mortuis aut nihil, aut bene
По мнѣ — онъ просто скучный враль…
Люблю проселочной дорогой
Въ день лѣтній, въ праздникъ храмовой
Попасть на службу въ храмъ убогій,
Почтенной сельской простотой.
Тотъ храмъ, построенный изъ бревенъ
Когда-то былъ села красой,
Теперь онъ ветхъ, хотя не древенъ,
И не отмѣченъ былъ молвой.
И колоколъ его не звучно,
Разноситъ благовѣстный гласъ,
И самоучка своеручно
Писалъ его иконостасъ.
Евангеліе позолотой
Не блещетъ въ простотѣ своей,
И только днями и заботой
Богатъ смиренный іерей.
Но храмъ и паперть и ограду
Народъ усердно обступилъ,
И пастырь набожному стаду
Миръ благодати возвѣстилъ.
Но простодушнѣй, но покорнѣй
Молитвы не услышать вамъ:
Здѣсь ей свободнѣй, здѣсь просторнѣй
Ей воскриляться къ небесамъ.
И старъ и младъ творя поклоны,
Спѣшитъ свѣчу свою зажечь;
И блещутъ мѣстныя иконы,
Облитыя сіяньемъ свѣчъ.
Открыты окна…. въ окна дышетъ
Пахучей свѣжестью деревъ,
И пѣшеходъ съ дороги слышитъ
Крестясь, молитвенный напѣвъ.
Въ согласьи съ бѣдностью прихода
Ничто не развлекаетъ взглядъ:
Кругомъ и бѣдная природа
И бѣдныхъ избъ стѣсненный рядъ.
Но все святыней и смиреньемъ
Здѣсь успокоиваетъ умъ,
И сердце полно умиленьемъ
И свѣтлыхъ чувствъ и чистыхъ думъ.
Поѣдешь дальше, — годы минутъ,
А съ ними многое пройдетъ,
Слѣды минувшаго остынутъ
И мало-что изъ нихъ всплыветъ.
Но церковь съ низкой колокольней,
Смиренный, набожный народъ,
Одинъ другаго богомольнѣй,
Въ глуши затерянный приходъ,
Двѣ, три березы у кладбища,
Позеленѣвшій тиной прудъ,
Селенье, мирныя жилища,
Гдѣ бодрствуетъ нужда и трудъ,
Во мнѣ не преданы забвенью:
Ихъ вижу, какъ въ былые дни,
И освѣжительною тѣнью
Ложатся н?а душу они.
ЦАРЬ ГОРОХЪ.
Преданье есть: во дни царя Гороха
Расчищенъ былъ весь міръ, какъ огородъ,
И безъ хлопотъ, и безъ переполоха
Вездѣ росли рожь, овощи и плодъ.
Возвратися къ намъ, добрый дарь Горохъ!
Безъ тебя, родной, урожай нашъ плохъ.
При немъ народъ былъ трезвъ и благонравенъ,
Былъ безкорыстенъ весь чиновный людъ,
Исправникъ самъ на дѣлѣ былъ исправенъ,
И судія давалъ по правдѣ судъ.
Возвратися къ намъ, добрый царь Горохъ!
Всѣхъ лихихъ судей захвати въ расплохъ.
При немъ цвѣли торговля и науки,
По совѣсти купецъ бралъ барыши,
А грамотѣй, — ему и книги въ руки, —
Писалъ умно и прямо отъ души.
Возвратися къ намъ, добрый царь Горохъ!
Облѣпилъ насъ рой выжигъ и пройдохъ.
При немъ служилъ бояринъ не изъ ленты,
А изъ любви къ царю, къ добру мірянъ;
Статьей оброчной не были кліенты
А раскрывалъ онъ бѣднымъ свой карманъ.
Возвратися къ намъ, добрый царь Горохъ!
Деньги и чины — новый нашъ Молохъ.
И дастъ ли царь Горохъ, кому горошку
Иль обойдетъ кого и шелуха,
Никто не лѣзъ самъ къ царскому лукошку,
И зависти никто не зналъ грѣха.
Возвратися къ намъ, добрый царь Горохъ!
Перегрызлись мы изъ казенныхъ крохъ.
При немъ въ чести была одна заслуга,
На мишуру не соблазнялся глазъ,
Въ дуплѣ своемъ не чванилась пичуга
Клочкомъ павлинныхъ перьевъ на показъ.
Возвратися къ намъ, добрый царь Горохъ!
Подняли носы враль и скоморохъ.
При немъ никто не наживался лестью:
Нѣтъ было нѣтъ, кто скажетъ да, такъ да.
Не кланялись блестящему нечестью,
Гнушались зломъ, стыдилися стыда.
Возвратися къ намъ, добрый царь Горохъ!
Испускаетъ честь свой послѣдній вздохъ.
При немъ жила и святость убѣжденья,
И не былъ каждый флюгеръ и двойникъ:
Ни мужеству, ни искренности мнѣнья
Не измѣняли совѣсть и языкъ.
Возвратися къ намъ, добрый царь Горохъ!
Обмелѣлъ народъ, исхудалъ, изсохъ.
И царь Горохъ легко царилъ и правилъ,
О пользѣ всѣхъ, какъ только могъ, радѣлъ;
Кто въ силѣ былъ, тотъ дѣломъ не лукавилъ,
И отъ того не много было дѣлъ.
«Да, когда же жилъ этотъ царь Горохъ?»
— Съ допотопныхъ дней слѣдъ объ немъ заглохъ.
Что въ старину разсказывалось сказкой,
Надежа-царь, ты намъ покажешь въ явь;
Гдѣ твердостью, а гдѣ добромъ и лаской
Ты сбившихся съ пути на путь направь.
Къ пользѣ и добру будь намъ всѣмъ вождемъ.
Что посѣешъ ты, то мы и пожнемъ.
Ты обреченъ нести святую тягость,
Ты Провидѣньемъ избранный сосудъ
Души твоей, твоихъ желаній благость
Порука намъ, что совершишь свой трудъ.
Вѣруютъ въ тебя дѣтушки твои,
Много силы есть въ волѣ и любви.
Русь велика: за то неправдамъ воля
Гулять по ней, иль закопаться въ щель:
Подстережешь! они какъ заяцъ съ поля
Вдругъ улизнутъ за тридевять земель.
Но, Богъ въ помощь, царь бодро съ первыхъ поръ
Огороши зло, дай добру просторъ.
1856
Иному жизнь — одна игрушка,
Другому жизнь — тяжелый крестъ:
Скорбь и веселье, плачъ и хохотъ
Доходятъ къ намъ изъ тѣхъ же мѣстъ.
А можетъ быть надъ этимъ смѣхомъ
Есть отверженія печать;
А можетъ быть подъ этимъ плачемъ .
Таится Божья благодать.
1861
МУЖЕСТВО.
Подъ бурей дубъ ростетъ и крѣпнетъ,
Подъ вѣтромъ падаетъ лоза
И гдѣ предъ солнцемъ филинъ слѣпнетъ,
Орелъ глядитъ во всѣ глаза.
Мужъ благодушный не встревоженъ
Его постигшею бѣдой;
Онъ бодръ, спокоенъ, непреложенъ
Предъ испытующей судьбой.
Въ немъ сила воли и покорства;
Какой ни жди его конецъ,
Онъ воинъ — въ дни единоборства,
Въ священнодѣйствіи — онъ жрецъ:
Боецъ готовъ своею кровью
Запечатлѣть свой честный трудъ,
Обѣтъ души сдержать съ любовью;
Жрецъ — свыше избранный сосудъ.
Святую цѣль себѣ назнача,
Онъ къ ней идетъ сквозь строй помѣхъ;
Его не сломитъ неудача,
Не упоитъ его успѣхъ.
1862
СМИРЕНІЕ.
Не вызывай судьбы на битву!
Борьба съ судьбой не по тебѣ!
Гроза ль придетъ — твори молитву:
Не малодушно пасть въ борьбѣ.
Когда бушуютъ моря волны,
Не рвись на челнокѣ своемъ
Ты въ бездну волнъ, отваги полный,
Но слабый управлять рулемъ.
Иной рожденъ для битвъ и шума,
Блеснуть, или сгорѣть въ грозѣ;
Другаго тихомолкомъ дума
Ведетъ по низовой стезѣ.
Онъ любитъ тихую погоду,
Лазурь домашняго пруда,
Души покой, души свободу
И святость скромнаго труда.
1862
Не тѣмъ трудна житейская задача,
Что нѣтъ ни въ чемъ успѣха безъ труда,
Что въ сей юдоли жертвъ, утратъ и плача
Измѣнчива намъ счастія звѣзда;
Что мы должны всегда быть на сторо?жѣ,
Какъ пѣшеходъ по скользкому пути,
Что чѣмъ идемъ мы далѣе, тѣмъ строже
Мы за собой обязаны блюсти;
Что воля есть, но съ волею своею
Не можемъ мы по прихотямъ слѣпымъ
Ни управлять судьбой, ни сладить съ нею,
Когда законъ ея неотвратимъ.
Законъ судьбы есть тотъ же Промыслъ Божій,
А Промыслъ сей и въ испытаньяхъ благъ.
Что жъ, если впрямъ мы на дѣтей похожи,
Когда онъ намъ наставникъ, а не врагъ?
Предъ Промысломъ и въ скорбь благоговѣю,
Покорствуя премудрому врачу:
Но я съ людьми бороться не умѣю,
А уступать имъ молча не хочу.
Вотъ чѣмъ трудна житейская задача;
Вотъ для чего спокойнѣй и вѣрнѣй, —
Подъ сумракомъ и ничего не знача,
Вѣкъ доживать подальше отъ людей.
1862
ХОРОШІЕ ЛЮДИ.
Мы, люди хорошіе, — вялы,
Въ житейскихъ дѣлахъ не дѣльцы;
Ученые мы генералы,
Но въ битвѣ плохіе бойцы.
И мало упругости въ жилахъ,
И мѣрно кровь льется въ груди;
Мы дѣйствовать сильно не въ силахъ,
А трудъ и борьба впереди.
Мы нравственно судимъ и рядимъ,
Добры мы и честны — все такъ!
Но съ жизнью никакъ мы не сладимъ,
Съ людьми не сочтемся никакъ.
Быть можетъ — мы глупы. На это
Скажу: не глупѣе другихъ;
Но умъ нашъ ходячей монетой
Не ходитъ на рынкахъ людскихъ.
Намъ общество мало въ подмогу,
А чаще перечитъ тайкомъ
И радо подставить намъ ногу,
Чтобъ объ земь мы стукнулись лбомъ.
Все совѣстно цѣнимъ и мѣримъ,
Чтобъ намъ не наткнуться на грѣхъ;
Въ себя не заносчиво вѣримъ
И вѣримъ не слѣпо въ успѣхъ.
Кажись, все обдумано зрѣло,
Въ удачѣ есть много порукъ;
А только возьмемся за дѣло —
И валится дѣло изъ рукъ.
II.
Посмотришь и выше, и ниже,
Тамъ люди, да Богъ насъ проститъ!
И правилъ какъ будто пожиже,
И честь ихъ мѣстами сквозитъ.
И совѣсть ихъ--будто съ пробѣломъ,
Что хочешь — на ней и пиши
И какъ ни ищи, а подъ тѣломъ
Не сыщешь малѣйшей души.
Но людъ все рабочій и крѣпкій,
Народъ дѣловой и къ тому-жъ
Возьмется-ль за гужъ волей цѣпкой, —
Не скажетъ онъ вамъ, что не дюжъ.
Какъ бѣсъ онъ, то крупный, то мелкій,
Чего сгоряча не сорветъ,
Тамъ дѣло искусной продѣлкой
Тайкомъ мастерски обойдетъ.
Рѣшенье любаго вопроса
У нихъ какъ по маслу течетъ;
Быть можетъ, для чуткаго носа
Отъ масла ихъ — вонью несеть.
Чтожъ дѣлать? Брезгливость не въ пору
И люди, и жизнь не изъ розъ,
А главное дѣло, --чтобъ въ гору
Встащить свой навьюченный возъ.
На это — народъ сей не промахъ
И всюду, провалъ ихъ возьми!
Хитеръ онъ и счастливъ въ пріемахъ
Съ судьбою, собой и людьми.
Онъ съ недругомъ сладитъ и съ другомъ,
Судьба, какъ ни царствуй сама, —
«Покорная имъ ко услугамъ»,
Какъ въ подписи дамской письма.
И каждый усердно имъ служитъ
И прямо съ огня имъ на столъ
Таская каштаны, не тужитъ,
Что самъ на-тощакъ онъ и голъ.
III.
Есть въ людяхъ сословье и третье:
Въ нихъ жажда и жадность хвалы;
Средь прочихъ — они междометье,
То есть: не добры и не злы.
Въ числѣ ихъ особенныхъ качествъ,
Во первыхъ замѣтьте одно:
Даръ много затѣять дурачествъ
И вѣрить, что выйдетъ умно.
Они помѣшались на благѣ,
Добра опоилъ ихъ дурманъ;
Для пользы легко ихъ отвагѣ .
Верхомъ переплыть океанъ.
Призванье ихъ: зла уничтожить,
Чтобъ не былъ ни бѣдный, ни плутъ,
И такъ всѣ блаженства размножить,
Что горя — проси, не дадутъ.
Оракулы мудрой науки
Чуть скажутъ: да будетъ — и есть;
Лишь стоитъ перо дать имъ въ руки
Да бѣлой бумаги хоть десть,
Испишутъ всю въ мелкія строчки;
Запишется такъ ихъ рука,
Что звѣзды хватаетъ, что бочки
Намъ птичьяго дастъ молока.
Одинъ политической частью
Особенно умъ распалилъ:
Міръ за-ново личною властью
Креститъ онъ въ купели чернилъ.
Европу по своему дѣлитъ;
На все свой аршинъ, свой компасъ;
Куда онъ перомъ ни прицѣлитъ,
Тамъ выскочитъ кукла какъ разъ.
Германіи пестро-лоскутной
Далъ цвѣтъ онъ единый и пластъ,
Далъ Пруссіи флотъ сухопутный,
А послѣ — моря онъ ей дастъ.
Россію, incognita terra,
Ворочать ему ни по чемъ;
Проектъ за проектомъ и мѣра
За мѣрой кипятъ подъ перомъ.
Въ проектѣ ей каждый по лептѣ
Приноситъ — чѣмъ счастья добыть,
И если здоровье въ рецептѣ,
То какъ ей здоровой не быть?
Врачи многопишущей шайкой
Рецептами кормятъ ее,
И знахарь тайкомъ съ ворожайкой
Ей шепчутъ лекарство свое.
Другой же — по нравственной части,
Взялся человѣческій родъ
Сберечь отъ порока и страсти
И прочихъ житейскихъ невзгодъ;
Ягненочка съ волкомъ, какъ съ ровней,
Бокъ-о-бокъ въ рѣкѣ напоить.
А что и того баснословнѣй:
Людей межъ собой согласить;
Въ законахъ, гонясь не за буквой,
Всѣ руки на все развязать
И если нѣтъ денегъ, — то клюквой
Съ народа налоги сбирать.
А тоже — хорошіе люди;
Но умъ ихъ маленьво въ бѣгахъ:
Палятъ изъ бумажныхъ орудій,
Плывутъ на бумажныхъ судахъ —
И вѣрятъ, что сдастся имъ крѣпость,
Что берегъ у нихъ подъ рукой;
Что имъ ни приснись за нелѣпость, —
Хотятъ ей дать образъ живой.
И хлопая глупо ушами,
Глаза растараща и ротъ,
Пророковъ въ нихъ видя, толпами
Кругомъ ихъ тѣснится народъ.
Ихъ росказнямъ вѣритъ онъ слѣпо;
За быль небылицы идутъ;
Предъ тѣмъ, что до нельзя нелѣпо,
Тутъ слюнки ихъ слаще текутъ.
Морочить людей, ихъ дурачить,
Имъ пылью глаза закидать —
Есть способъ: сперва озадачить,
Чтобъ тамъ ихъ вѣрнѣй осѣдлать.
Не вѣрится правда простая,
А вѣрятъ въ кудрявую ложь;
За нею гоняясь и лая,
Народъ съ той собакою схожъ,
Которая (помните притчу?)
Роняетъ, что держитъ въ зубахъ,
Прельстившись въ рѣкѣ на добычу,
Мелькнувшую тѣнью въ струяхъ.
IV.
Куда ни посмотришь — все то же:
Въ однихъ — чуть не всѣхъ признаю.
Но кто же, о Господи Боже!
Воздѣлаетъ ниву твою?
Кто въ почву благую посѣетъ
Благія твои сѣмена?
Кто жатвой управить съумѣетъ,
Когда подоспѣетъ она?
Гдѣ твердые мыслью и дѣломъ?
Гдѣ чистые свѣтлой душой,
Готовые въ подвигѣ смѣломъ
Пожертвовать братьямъ собой?
Готовые съ ревностью скромной
Быть нынче, какъ были вчера,
Пчелой незамѣтной и темной
Въ общественныхъ ульяхъ добра?
Быть колосомъ въ общей запашкѣ,
И помня народный глаголъ,
Быть ниткою съ міра въ рубашкѣ
Тому, кто и бѣденъ и голъ?
Ищу съ фонаремъ Діогена;
Сдается, — вотъ встрѣчу, авось!
Людей чередуется смѣна, —
А свѣчки задуть не пришлось.
1862
Меня «за ненависть къ журналамъ» судятъ строго.
Вотъ какъ! А думалъ я, журнальный старожилъ,
Что на вѣку своемъ я много, слишкомъ много
На нихъ растратилъ дней и мыслей и чернилъ;
Что я служака ихъ, что на Руси журнальной
Посильный труженикъ свой слѣдъ запечатлѣлъ,
Что самъ журналитетъ мнѣ выдастъ листъ похвальный
За то, что въ битвахъ я журнальныхъ посѣдѣлъ.
За что жъ вашъ гнѣвъ меня безжалостно похѣрилъ?
А вотъ за что: на зло поклонникамъ инымъ,
Всѣмъ лжепророкамъ я не вѣрю и не вѣрилъ,
И поклоненье ихъ мнѣ кажется смѣшнымъ
Такъ что жъ? Бѣлинскій вашъ, хоть будь сто разъ Бѣлинскій,
Весь Русскій журнализмъ нельзя жъ за нимъ признать.
Вольно жъ вамъ, рекрутамъ его, подъ ладъ воинскій,
При имени его на вытяжкѣ стоять.
Бѣлинскій вашъ кумиръ — имѣю честь поздравить
Васъ съ праздникомъ! Ему и отдавайте честь:
Ему вы можете и памятники ставить
И сами въ памятникъ ему себя возвесть.
Опять поздравлю васъ; вамъ полная свобода!
Но волю и мою вы предоставьте мнѣ:
Я не мѣшаю вамъ быть вашего прихода,
И радъ я, что у насъ хоругви не однѣ.
Вы мыслить и писать затѣяли впервые
Съ Бѣлинскимъ: до него былъ вамъ дремучій мракъ.
Прекрасно! У меня жъ учители другіе,
И до него еще я мыслилъ кое-какъ.
Вотъ тутъ и весь вопросъ, со справкой и посылкой:
Пожалуй, скажете, что я искуствамъ врагъ,
Когда не дорожу малярною мазилкой
И уличнымъ смычкомъ скрипичныхъ побродягъ.
1861
ЗАМѢТКИ.
Свободой дорожу, но не свободой вашей,
Не той, которой вы привыкли промышлять,
Какъ цѣловальники въ шинкахъ хмѣльною чашей,
Чтобъ разумъ омрачить и сердце обуять.
Есть благородная и чистая свобода,
Возвышенной души сокровище и страсть;
Святыня, — не попретъ ея судьбы невзгода,
Враждѣ людей — ея твердыни не потрясть.
Она — любовь и миръ, и благодать, и сила,
Духовной воли въ ней зачатокъ и залогъ;
Я ей не измѣнялъ и мнѣ не измѣнила
Она — и сторожитъ домашній мой порогъ.
Я пребылъ вѣренъ ей подъ солнцемъ и подъ тучей,
Мнѣ внутренней броней она всегда была.
Не падалъ духомъ я во слѣдъ звѣздѣ падучей,
При восходящей — я не возносилъ чела.
Кто рабствуетъ страстямъ, тотъ въ рабствѣ безнадежномъ.
Свободу дай ему, онъ тотъ же будетъ рабъ;
Дай власть ему — въ чаду болѣзненно-мятежномъ,
Въ могуществѣ самомъ онъ малодушно слабъ.
Онъ недовѣрчивъ, онъ завистливъ, преданъ страху,
Дамокловъ мечъ всегда скользитъ по головѣ;
Душой свободенъ былъ Шенье, всходя на плаху,
А Робеспьеръ былъ рабъ въ кровавомъ торжествѣ.
Подъ злобой записной къ отличіямъ и къ роду
Желчь хворой зависти скрывается подъ часъ —
И то, что выдаютъ за гордую свободу,
Есть часто ненависть къ тому, кто выше насъ.
Есть древняя вражда: къ каретамъ — пѣшехода,
Лѣнивой нищеты — къ богатому труду,
Къ барону Штиглицу того, кто безъ дохода,
Иль обвиненнаго къ законному суду.
Смѣшенъ сей новый Гракхъ республики журнальной,
Который отъ чиновъ не прочь, (но прочь они),
Когда начнетъ косить косою либеральной
Заслуги, родъ, и знать, и все, что имъ сродни.
На всѣхъ сверкаетъ онъ молніеноснымъ глазомъ,
И чтобъ вѣрнѣй любовь къ свободѣ доказать,
Онъ силится смотрѣть свирѣпымъ дикобразомъ
И съ пѣной на губахъ зубами скрежетать.
Забавный мученикъ! бѣдняжкѣ неизвѣстно,
Что можно во сто разъ простѣй свободнымъ быть
И мнѣнья своего и убѣжденій честно
Держаться, а людей, пугая, не смѣшить.
Любимый гость Двора подъ Царскосельской тѣнью,
Въ державномъ обществѣ мудрецъ и гражданинъ,
Покорный одному сердечному влеченью,
Твердъ и свободенъ былъ правдивый Карамзинъ.
Жуковскій во дворцѣ былъ отрокомъ Бѣлева:
Онъ вѣру, и мечты, и кротость сохранилъ,
И дѣвственной души онъ ни лукавствомъ слова,
Ни тѣнью трусости, дитя, не пристыдилъ.
Свободенъ тотъ одинъ, кто умирилъ желанья,
Кто свѣтелъ и душой, и помышленьемъ чистъ,
Кого не обольстятъ толпы рукоплесканья,
Кого не уязвитъ нахальной черни свистъ.
Свободу возлюбя, гнушаясь своевольемъ,
На язвы общества, чтобъ глубже ихъ разжечь,
Не обращаетъ онъ съ лукавымъ сердобольемъ
Тлетворную, какъ ядъ, заносчивую рѣчь.
Нелѣпымъ равенствомъ онъ высшихъ не унизитъ,
Но въ предназначенной отъ Промысла борьбѣ,
Посредникъ, онъ бойцовъ любовнымъ словомъ сблизитъ
И скажетъ старшему: и младшій — братъ тебѣ.
1861
"Намъ кое-что еще темно въ натурѣ;
"Но съ нравственныхъ наукъ ужъ снятъ покровъ
"И въ обличительной литературѣ
"Достигли мы Иракловыхъ столповъ.
"Мы создали сей родъ. Мы вѣтвью новой
"Украсили познанья древо. Мы
"Растормошили истиной суровой
"Въ самозабвеньи спящіе умы.
Вотъ каково. Спасибо, что сказали.
А думалъ я по простотѣ своей,
Что многіе до васъ ужъ обличали
Пороки, страсти, немощи людей;
Что не дремала грозная сѣкира,
Негодные сучки срубая сплошь;
Что драма, баснь, исторія, сатира
Карало зло, невѣжество и ложь.
Что напримѣръ, хоть Тацитъ, мимоходомъ,
Довольно меткій обличитель былъ;
Что Ювеналъ, безстрашный предъ народомъ,
Его въ стихахъ, какъ въ зеркалѣ, стыдилъ.
Что Моліеръ, что Шекспиръ и другіе,
Которыхъ взоръ пронзалъ, какъ острый лучъ,
Изгибы сердца, тайники глухіе,
Гдѣ къ жизни внутренней таится ключъ, —
Что всѣ они, присматриваясь къ вѣку,
Гнушаясь зломъ и правду возлюбя,
Уликами внушали человѣку
И познавать и исправлять себя.
Что и у насъ фонъ-Визинъ, Сумароковъ,
Державинъ самъ и наконецъ Крыловъ
Срывали маску съ будничныхъ пороковъ
И съ гордаго лица временщиковъ.
"Отчасти такъ; но были то попытки,
"Не шли впередъ несмѣлые умы.
"А намъ далось — жизнь разобрать до нитки
"И добрались до будочниковъ мы.
"Житейскихъ битвъ, великихъ драмъ житейскихъ
"Мы изучали тайный смыслъ и связь;
"Мы сплетней соръ выносимъ изъ лакейскихъ
"И въ закоулкахъ провѣряемъ грязь.
"Своимъ рѣзцомъ клеймимъ кривыя клинья
"Въ согнившихъ зданьяхъ дряхлой старины;
"Мы Тациты Управы Благочинья
"И въ мелочахъ мы ищемъ глубины.
"Съ Невы по Днѣпръ, за Дономъ, за Курмышемъ
"Съ полиціей взялись мы счеты свесть,
"Мы на нее и ей доносы пишемъ,
«А разбирай — кому охота есть».
1862
ЗАМѢТКИ.
I.
Вотъ и у насъ заводятъ рѣчъ о красныхъ,
Но, кажется, толкуютъ не впопадъ:
Не въ первый разъ, въ усильяхъ ежечасныхъ,
И все и всѣхъ мы корчимъ на подрядъ.
Легко мы поддаемся всякой кличкѣ;
Къ лицу иль нѣтъ, а разомъ заклеймимъ:
Чего у насъ и нѣтъ, такъ по привычкѣ
Мы прячемся подъ прозвищемъ чужимъ.
Что новаго Европа ни затѣетъ,
Сейчасъ и мы со снимкомъ налицо,
И подъ узоръ французскій запестрѣетъ
Домашняго изданія дряньцо.
Куда-бы въ круть Европа ни свернула,
Къ ней на запятки вскакиваемъ мы:
У насъ, куда молва-бы ни подула,
Линяютъ сплошь и кожа и умы.
О красныхъ и у насъ забочусь мало:
Ихъ нѣтъ; а есть гнѣздо безцвѣтныхъ лицъ,
Которыя хотятъ во чтобъ ни стало,
Нули, попасть въ строй видныхъ единицъ.
Начнутъ они пыхтѣть и надуваться,
И горло драть надсаживая грудь,
Чтобъ покраснѣть, чтобъ красными казаться,
Чтобъ наконецъ казаться чѣмъ-нибудь.
II.
Лобъ не краснѣющій, хоть есть съ чего краснѣть,
Нахальство языка и зычность мѣдной груди,
Вотъ часто все, что надобно имѣть,
Чтобы попасть въ передовые люди.
III.
Добчинскій гласности, онъ хочетъ,
Чтобъ знали, что Добчинскій есть:
Онъ рвется, мечется, хлопочетъ,
Чтобъ въ люди и въ печать залѣзть.
Двухъ мыслей сряду онъ не свяжетъ;
Но какъ къ журналамъ не прильнуть?
Сказать, онъ ничего не скажетъ,
А все-же тиснетъ что-нибудь.
Онъ гвоздь и вѣшалка дипломамъ,
Обвѣшенъ какъ лоскутный рядъ:
Онъ къ географамъ, къ агрономамъ,
Пристать и къ публицистамъ радъ.
Ко всѣмъ прилипнетъ многочленный,
Во все вобьется онъ какъ моль:
Всѣхъ обществъ членъ онъ непремѣнный
И всюду непремѣнный ноль.
Возникнетъ-ли въ средѣ журнальной,
Демократическій вопросъ?
Юлитъ онъ мухой либеральной
И высоко задравъ свой носъ.
Жужжитъ: прогресса мы предтечи.
А дѣло въ томъ, что егоза,
О чемъ идутъ и толкъ и рѣчи,
Не знаетъ и аза въ глаза.
Вездѣ, гдѣ только есть возможность,
Заявитъ онъ свое словцо,
Свою на все готовую ничтожность
И глупостью цвѣтущее лицо.
1862
Идутъ ли въ прокъ дѣла, иль плохо;
Успѣхъ, задержка-ли въ трудѣ?
Все переходная эпоха
За всѣхъ отвѣтствуетъ вездѣ.
Упившись этимъ новымъ словомъ,
Толкуемъ мы и вкривь и вкось
Какъ будто о явленьи новомъ,
Что неожиданно сбылось;
Какъ будто-бъ новая эпоха
Съ небесъ сошла на насъ врасплохъ;
Но со временъ царя гороха
Непереходныхъ нѣтъ эпохъ.
Съ тѣхъ поръ, что Русь стоитъ, что люди
Въ ней кое-какъ въ кружокъ сошлись,
Варяги будь, или изъ Жмуди,
Иль пожалуй Черемисъ,
Но все-жъ средь общаго сожитья
Жизнь приносила цвѣтъ и плодъ,
И поколѣнья и событья
Свой совершали переходъ.
Все переходъ, всегда теченье,
Все волны той живой рѣки,
Которой русло — Провидѣнье
И намъ незримы родники.
Вѣкъ каждый былъ чреватъ событьемъ,
И на себѣ несъ слѣдъ борьбы,
То явно, то глухимъ наитьемъ
Проходятъ Божіи судьбы.
И по лицу земли, и въ нѣдрахъ
Ея глубокихъ тайниковъ,
Въ иссопахъ дольныхъ, въ горныхъ кедрахъ,
Разросшихся до облаковъ,
Въ таинственныхъ пучинахъ моря,
Въ таинственномъ броженьи рудъ, —
Все образуясь, строясь, споря,
Проходитъ переходный трудъ.
Идетъ повсюду разработка
Зиждительныхъ началъ и силъ,
Отъ хладной жизни самородка
До строя огненныхъ свѣтилъ.
Съ неугасаемой любовью,
Такъ и въ духовномъ бытіи
Тому-же слѣдуетъ условью
Жизнь человѣческой семьи.
И у нея своя работа,
То въ потаенной тишинѣ,
То съ быстротой водоворота
И грозами внутри и внѣ.
Безъ жертвы нравственной свободы,
Но къ цѣли часто темной намъ,
Идутъ эпохи и народы
По историческимъ путямъ.
Слѣдами путь свой обознача
Эпоха каждая жила:
У каждой были цѣль, задача,
Грѣхи и добрыя дѣла.
Событья льются по порядку
Изъ лона плодотворной тьмы,
Сфинксъ времени даетъ загадку,
Ее разгадываемъ мы.
Сфинксъ этотъ не давалъ покоя:
Одну загадку порѣшатъ, —
Вторая, третья, безъ отбоя,
Одни во слѣдъ другимъ спѣшатъ.
Вся жизнь въ приливѣ и отливѣ,
Посѣвъ и жатва чередой
Смѣняются на Божьей нивѣ
Подъ человѣческой рукой.
Впередъ, впередъ моя исторья!
Взывалъ Онѣгина пѣвецъ,
Когда просилъ отъ музъ подспорья,
Чтобы съ концомъ свести конецъ.
Сей кликъ труда и упованья —
И человѣчества есть кликъ,
Онъ съ первыхъ дней міросозданья,
А не съ вчерашняго возникъ.
Къ чему жъ, скажите, ради Бога,
Мы вѣкъ свой не въ примѣръ другимъ, —
Когда имъ всѣмъ одна дорога, —
Особымъ прозвищемъ честимъ?
Но вы затѣмъ, что сами новы,
Что вѣры въ прошлое въ васъ нѣтъ,
А вѣрить въ сны свои готовы
Съ слѣпымъ довѣрьемъ дѣтскихъ лѣтъ.
Вамъ, чуждымъ лѣтописи древней,
Вамъ въ умъ забрать не мудрено,
Что съ той поры и свѣтъ въ деревнѣ,
Какъ стали вы смотрѣть въ окно.
Нѣтъ, и до васъ шли годы къ цѣли,
Въ деревнѣ Божій свѣтъ не гасъ,
А въ окна многіе смотрѣли,
Которые позорче васъ.
1862
Попробуй съ рьянымъ неофитомъ,
Схватившимъ вдругъ вершки всего,
Въ вопросѣ ужъ давно избитомъ
И новомъ только для него,
Попробуй быть съ нимъ разныхъ мнѣній, —
Хоть Пушкинъ будь, хоть Карамзинъ, —
Онъ градомъ брани и каменій
Засыплетъ васъ съ своихъ вершинъ.
Что разъ въ его вгвоздили стѣну,
На томъ онъ крѣпко заторѣлъ;
Нѣтъ спорныхъ мыслей для обмѣну:
Къ одной приросъ и затвердѣлъ.
Упрямый, цѣльный, однородный,
Пожалуй, твердо онъ стоитъ;
Но гдѣ-жъ тутъ жизнь? Въ степи безплодной
Одной онъ мысли монолитъ.
Въ умѣ его, тугомъ и тѣсномъ,
Сомнѣньямъ мудрымъ мѣста нѣтъ;
Въ своемъ величьи полновѣсномъ
Заплылъ онъ въ свой авторитетъ.
Глупцамъ прилично зазнаваться:
Самоувѣренность тупа.
Умѣла-бъ глупость сомнѣваться,
Была-бъ она не такъ глупа.
1862
DE MORTUIS AUT NIHIL, AUT BENE.
Смѣшенъ и жалокъ не Бѣлинскій,
Да и къ тому жъ покойникъ онъ,
А по пословицѣ латинской,
Грѣшно тревожить мертвыхъ сонъ.
Какъ мы живаго не читали,
Когда, Богъ знаетъ изъ чего,
Журналы толстые трещали
Подъ плодовитостью его, —
Такъ мертваго въ забвеньи тихомъ
Оставить рады были бъ мы,
Не поминая зломъ и лихомъ
Его журнальной кутерьмы.
Но къ удивленью, вдругъ онъ ожилъ,
Иль имъ поднятый пустозвонъ,
И мертвый онъ себя помножилъ
На замогильный легіонъ.
Не въ хладный гробъ, въ кощунствѣ дикомъ,
Пришла охота намъ стрѣлять, —
А въ птицъ ночныхъ, засѣвшихъ съ крикомъ
На гробѣ тризну совершать.
1862
По мнѣ — онъ просто скучный враль;
У васъ — "умъ перваго разбора,
"Онъ въ облакѣ пророкъ, но жаль:
"Цензура не даетъ простора.
"Его читайте между строкъ
"И мимо пропускайте строки:
"Не въ нихъ есть смыслъ, не въ нихъ есть прокъ,
"А въ заднихъ мысляхъ — смыслъ глубокій.
— Пусть такъ; но въ томъ то и бѣда
И тутъ то выводъ неуклюжій:
Умъ — сзади спрятанъ завсегда,
А глупость — вся глядитъ снаружи.
1862
Татевскій сборникъ С. А. Рачинскаго. СПб, 1899
Нѣтъ, нѣтъ, не для меня при пѣсняхъ и весельяхъ
Пробьетъ послѣдній часъ сѣдого декабря,
И въ праздничныхъ вѣнкахъ и свѣтлыхъ ожерельяхъ
Проснется первенецъ младого января.
Нѣтъ, нѣтъ, не для меня шипучимъ паромъ влага
На высшемъ потолкѣ задастъ разсудку хлюстъ,
И тосты дружества и пожеланья блага
Польются весело изъ опьянѣвшихъ устъ!
Я не товарищъ вамъ, товарищи по сердцу!
Я съ вами не могу и мощно, и легко
За пирогомъ задать сѣдому году перцу
И присусѣдиться ко вдовушкѣ Клико.
Годъ старый провожу и новый встрѣтить чаю,
Какъ крыса трезвая, какъ госпитальный песъ,
За чашею — сказать тошнитъ — грудного чаю,
Который пусть бы чортъ Брамбеусу поднесъ!
Веселой вечери, апостолы и братья!
О, помяните вы во царствіи своемъ
Во царствіи вина (винъ всякихъ безъ изъятья)
Меня безвиннаго, вамъ бьющаго челомъ!
Князь Петръ Вяземскій.
31-го декабря 1838.
Я пѣть хотѣлъ въ восторгѣ дивномъ
Петра Великаго дѣла;
Но лира тономъ заунывнымъ
Одну Мальвину пѣть могла.
Въ досадѣ переладивъ струны,
Я пѣть Суворова хотѣлъ,
И браней и побѣдъ перуны
О Безсмертье, думалъ, мой удѣлъ!
Но нѣтъ! моя упряма Муза,
Изъ розѣ украсившись вѣнкомъ,
Бѣжитъ съ героями союза,
Одну любовь поетъ тишкомъ.
И такъ прости мечтанье славы!
Мой скромный жребій: пѣть подъ часъ
Любовь, весеннихъ дней забавы,
И власть надъ сердцемъ милыхъ глазъ!
…В…
[Вяземский П. А.] Признанье («Я петь хотел в восторге дивном…») / … В … // Вестн. Европы. — 1811. — Ч. 55, N 1. — С. 24.