Ключъ. править
Грозна, всесильна смерть! Побѣждена природа!
Глубокій снѣгъ покрылъ дубравы и поля,
Корою ледяной подернулися воды
И замерла въ цѣпяхъ страдалица-земля.
Кругомъ, вездѣ царитъ унылое молчанье —
И въ чащѣ лишь порой мороза слышенъ трескъ…
Но… чу! откуда-то доносится журчанье.
Возможно-ль? Это сонъ?!… Но нѣтъ, то водный плескъ!
Изъ-подъ крутой горы струею серебристой,
Какъ слово истины, непобѣдимъ, живучъ,
Но камнямъ прыгаетъ и плещетъ влагой чистой,
Какъ дитятко рѣзвясь, неугомонный ключъ.
Задумавшись, надъ нимъ стоятъ двѣ стройныхъ ели,
Два мощныхъ витязя родимой стороны.
А вольный ключъ бѣжитъ, журча, къ далекой цѣли
И навѣваетъ имъ чарующіе сны.
И передъ нимъ зима суровая безсильна:
Она, сковавшая такъ много мощныхъ рѣкъ,
Все задушившая подъ пеленой могильной,
Малютки-ручейка сдержать не въ силахъ бѣгъ.
Лишь онъ не побѣжденъ! Одинъ изъ всей природы
Онъ лишь не рабъ — за то, что трудный путь избралъ,
Что съ грязью не смѣшалъ свои живыя воды,
Что чистъ и свѣтелъ онъ, какъ блещущій кристаллъ!
За то, что холоденъ онъ былъ въ разгарѣ зноя,
Не сдался золоту полуденныхъ лучей, —
Теперь, когда царитъ молчанье гробовое,
Не смолкъ веселый плескъ живыхъ его рѣчей…
Такъ ты иди, пѣвецъ, тяжелою дорогой,
Надъ жизни холодомъ и зноемъ властелинъ,
Смѣясь надъ золотомъ — приманкою убогой —
И грязной роскошью сверкающихъ долинъ!
Когда-жь наступитъ часъ, подобный сну природы,
Когда подъ гнетомъ бѣдъ замретъ твоя страна, —
Ты громко скажешь ей, что вновь придетъ весна,
Ты гордо возвѣстишь дни правды и свободы!…
Василій Величко.
В. Л. ВЕЛИЧКО. править
I.
ИЗЪ КАВКАЗСКИХЪ ПѢСЕНЪ.
править
1.
ВЪ ГОРАХЪ.
править
Мы у костра, на выступѣ скалы.
Надъ нами сводъ лазури многозвѣздной…
А тамъ, внизу, средь непроглядной мглы,
Плыветъ туманъ, бѣлѣющій надъ бездной.
И тайнъ полна суровая краса
Окрестныхъ горъ, въ дремоту погруженныхъ;
На лепесткахъ азалій благовонныхъ
Кой-гдѣ блеститъ жемчужная роса.
Невдалекѣ, сверкая пѣной бѣлой
И въ бездну тьмы струей слетая смѣлой.
Шумитъ нотокъ, по кручѣ путь избравъ.
А на крутомъ, почти отвѣсномъ склонѣ,
Опьянены усладой сочныхъ травъ,
По ихъ ковру блуждаютъ наши кони.
Старикъ Муса, — мой другъ и проводникъ,
Угрюмо смолкъ и головой поникъ —
И чубукомъ пыхтитъ онъ изъ-подъ бурки:
А сынъ его, красавецъ смуглый, юркій.
Намъ шашлыки готовитъ на огнѣ,
Папаху вплоть до самыхъ глазъ надвинувъ.
И тѣнь, дрожа, рисуетъ на стѣнѣ
Сѣдой скалы, какъ будто въ страшномъ снѣ.
Косматыя фигуры исполиновъ…
Вздохнулъ старикъ, взглянулъ на небеса —
И, головой задумчиво качая,
Богъ вѣсть кому какъ будто отвѣчая,
Заговорилъ прерывисто Муса:
"Да, нелегко бороться было съ вами!
— Нашъ край всегда гордился удальцами, —
"Да мало насъ! А вашихъ-то… полки!
"Hy… И солдаты, правда, смѣльчаки-
"И было намъ помѣряться не стыдно!
"Есть у меня межъ ними кунаки!..
"Судилъ ужъ самъ Аллахъ премудрый, видно,
"Что покоритъ всесильный Бѣлый Царь
"Тѣ горы, гдѣ мы вольно жили встарь!..
Не плохо намъ… Потише только стало…
"Веселья нѣтъ… Да вывелись лѣса…
"За все плати… И дровъ зимою мало…
«Да вотъ еще…»
Но тутъ замолкъ Муса,
Махнулъ рукой и злобно сдвинулъ брови…
— Вѣдь я кунакъ! — напомнилъ я ему, —
Такъ доскажи!..
Сердитый взоръ во тьму
Метнувъ, Муса продолжилъ: — "Мы по крови
"Хоть не сродни, — но… приласкать сумѣй,
"Не обижай, — и жить мы можемъ дружно,
"И ничего намъ лучшаго не нужно!
«Но…»
— Что-жъ еще?
«Но этихъ черныхъ змѣй…»
— Что? Змѣй? Какихъ?!.
Какъ будто кончикъ стали
Сверкнулъ въ очахъ Мусы: — "Теперь не смѣй
«Коснуться ихъ! А прежде трепетали!..»
— Ты про кого?!.
Онъ показалъ рукой
На огонекъ далекаго духана,
Внизу-внизу, въ долинѣ, за рѣкой,
Едва мерцавшій намъ изъ-за тумана,
И продолжалъ, со злобною тоской:
"Все въ ихъ рукахъ! Тутъ пьянства и разврата,
"Слыхалъ ли ты? Вѣдь не было когда-то!
"На молодежь рукой теперь махни!
"Адаты кѣмъ блюдутся въ наши дни?!
"А кто виной?! Все эти, все они!
"Все въ ихъ рукахъ: и предковъ нашихъ кости.
"Богатство, власть! Хозяева земли!..
"Вы ихъ сюда пустили, привели —
"И мы — рады, а вы здѣсь — только гости!!!…
— Мы привели?! Не мы, а мирный вѣкъ.
Торговля…
"Да, но миръ бываетъ всякій!
«Ужъ ты не спорь!.. Я, старый человѣкъ!..»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И оборвалъ!.. Донесся лай собаки
Издалека средь мирной тишины —
И смолкло все… Мерцаютъ съ вышины
Огни, огни въ лазури многозвѣздной…
Туманъ плыветъ бѣлѣющій надъ бездной…
2.
ПОДРАЖАНІЕ ПЕРСИДСКОМУ.
править
Глубокая полночь. Какъ тяжкія мысли,
Надъ моремъ зловѣщія тучи нависли —
И, словно подъ гнетомъ таинственной мглы,
Метались и глухо роптали валы.
Вдругъ… Бѣглое пламя, чуть видное пламя
Сверкнуло въ водѣ, заиграло съ волнами —
И взоръ устремился съ надеждою въ высь,
Гдѣ кроткія звѣзды нежданно зажглись.
Пустыня глухая. Замученный зноемъ,
Объятъ караванъ былъ предсмертнымъ покоемъ;
Все на-земь безмолвно, покорно легло…
А солнце въ лазури сверкало и жгло…
Но вотъ, изъ незримаго дальняго сада
Повѣяли вдругъ ароматъ и прохлада —
И вольно вздохнула усталая грудь,
Надежды воскресли! Отважнѣе въ путь!
Безмолвіе. Міръ онѣмѣлъ истомленный.
Порой будто слышался вздохъ затаенный,
Но гуще, все гуще росла тишина,
Зловѣщей, мучительной тайны полна…
И вдругъ заструились волшебные звуки!
Блаженствомъ свиданья, слезами разлуки,
Томящей любовью дышалъ ихъ призывъ!
И сердце заслушалось, міръ позабывъ!..
Средь сумрака ночи, безмолвья пустыни,
Увидѣлъ я ликъ свѣтозарной богини:
Онъ былъ недоступенъ, волшебно-далекъ,
И вдаль за собою онъ царственно влекъ!
Что сталось со мной, — не пойму я, не знаю!
Садовъ ли волшебныхъ отраду впиваю?
Доносится-ль райское пѣнье ко мнѣ?
Звѣзда ли зажглась надо мной въ вышинѣ?
II.
МОЛИТВА.
править
Что счастья утрата,
Стяжанья, и славы, и власти, —
Когда неизбѣжна расплата
Для сердца за жалкія страсти?!
Что близкихъ измѣна.
Что греза, манившая тщетно, —
Когда средь позорнаго плѣна
Душа на любовь безотвѣтна?
Что муки неволи,
Когда и на волѣ повсюду, —
И въ рощѣ, и въ радостномъ полѣ, —
Не вѣрится горнему чуду?
Что сердца невзгоды
И суетной мысля тревоги,
Предъ вами, кромѣшные годы
Безъ думы отрадной о Богѣ?
Все строже и строже
Карай, истомляя борьбою!
Лишь духу дай скорбь, о, мой Боже!
Дай жажду сліянья съ Тобою!..
III.
ИЗЪ СТАРАГО ДНЕВНИКА.
править
Забвенья просилъ я, забвенья!
И жгучаго счастья мгновенья.
Мгновенья щемящей печали
Во мракѣ забвенья,
Одно за другимъ, угасали!..
И въ сумракѣ все потонуло…
И сердце заснуло… Заснуло, —
Какъ будто не знало во-вѣки
Того, что заснуло
Сномъ смерти въ живомъ человѣкѣ!..
Средь моря, безмолвнаго моря
Плыву я, съ судьбою не споря…
Но странно: ищу тамъ, на грани
Безмолвнаго моря —
Хоть марева прежнихъ страданій!..
IV.
ЭСКИЗЪ.
править
Очами, полными мольбы,
Они глядѣли другъ на друга, —
Неодолимаго недуга,
Любви мучительной рабы!
Стѣной завѣтовъ и преданій
Ихъ міръ нещадно разлучалъ:
Грозилъ безчестьемъ, обѣщалъ
За искру счастья, тьму страданій!
Какъ дальней бури смутный гнѣвъ,
Томила совѣсть ихъ заранѣ;
Мутился разумъ ихъ, въ туманѣ,
Въ разладѣ чувствъ оцѣпенѣвъ!
Но, втихомолку цѣпь желаній,
Ковала грѣшная мечта;
Нѣмѣли блѣдныя уста,
Дрожа въ предчувствіи лобзаній…
И — чаръ таинственныхъ рабы
Глядѣли молча другъ на друга
Очами, полными испуга,
И состраданья, и мольбы!..
Легенда о суфи Халаджѣ. править
Святой Халаджъ, подвижникъ и мудрецъ,
За слово истины смиренно шелъ на плаху
И недоступенъ былъ ни слабости, ни страху:
Отраденъ былъ ему страдальческій вѣнецъ.
Толпа, шумѣвшая на улицахъ Багдада,
Какъ разъяренныхъ волнъ мятущаяся рать, —
Того, кто въ мукахъ шелъ за ближнихъ умирать, —
Халаджа растерзать, какъ звѣрь, была бы рада.
Толпа рвалась къ нему; проклятій, камней градъ
Летѣлъ ему въ лицо, дышавшее любовью…
Онъ шелъ безропотно, шелъ, обливаясь кровью,
И слезъ и гнѣва чуждъ былъ мученика взглядъ.
Вдругъ нечестивою, нетвердою рукою
Въ страдальца грязи комъ швырнулъ одинъ дервишъ.
Халаджъ затрепеталъ, какъ подъ грозой камышъ,
И слезы потекли изъ глазъ его рѣкою…
Мгновенно стихло все. Въ гонителей сердцахъ
Какъ будто въ этотъ мигъ проснулось состраданье,
Иль озарило ихъ внезапное сознанье,
Что неземная скорбь сіяла въ тѣхъ слезахъ…
Но визирь Аль-Гамидъ, не вѣдавшій пощады,
Его съ улыбкою змѣиною спросилъ:
«Что вижу я, Халаджъ! Иль не хватило силъ?!
Отъ боли плачешь ты, отъ страха иль съ досады?!»
И съ кротостью ему страдалецъ отвѣчалъ:
"Гоненія ведутъ меня къ престолу Бога,
Даютъ свободу мнѣ — и снесть готовъ я много!
Ты видѣлъ: до сихъ поръ терпѣлъ я и молчалъ!
"Скорблю я за людей! За цѣлый міръ мнѣ больно!
Тебѣ-то Богъ проститъ, усердный, льстивый рабъ!
Тщеславью, золоту служа, ты духомъ слабъ,
Ты гонишь истину порою и невольно!
"Слѣпцовъ-мучителей несмѣтную семью,
Что проливаютъ кровь невинную мою,
Всевидящій Господь сквозь милосердья двери
Введетъ въ познанья рай и миръ имъ дастъ въ раю:
Они — безумные! Они не люди — звѣри!…
"О нѣтъ! мнѣ жаль того, кто грязью бросить могъ
Въ идущаго на смерть, измученнаго брата!
Онъ истину позналъ — и ею пренебрегъ!
Не звѣрь онъ — человѣкъ! И нѣтъ ему возврата
Изъ темныхъ дебрей зла въ добра святой чертогъ!
"И, покидая плѣнъ своей темницы тѣсной,
Къ Тебѣ, о кроткій Богъ, съ мольбой летитъ мой духъ!
Прости! Прости его! Нечестія недугъ
Въ злодѣѣ исцѣли любовію небесной
«И къ Свѣту призови бродящаго въ ночй!»…
Молчали всѣ кругомъ… А черезъ мигъ безъ страху,
Спокойной поступью взошелъ Халаджъ на плаху
И тихо вымолвилъ: «Свершайте, палачи!»…
В. Величко.