ВЫБОРЪ ФЛОРЫ,
правитьДій, въ Началѣ, рѣшась устроить сей міръ велелѣпный,
Въ видахъ Эфирныхъ ему прежде предстать повелѣлъ.
Миріады существъ, одно совершеннѣй другаго;
Вкупѣ явились на гласъ Дія, зиждителя. Вдругъ
Все приходитъ въ восторгъ: вѣчно юная нѣжная Флора
Въ сонмѣ эфирныхъ красотъ всѣхъ помрачаетъ собой.
"Зри! здѣсь боги, рекъ Дій; здѣсь Геніи: естьли желаетъ,
"Флора? Ты можешь избрать другомъ изъ нихъ одного;
«Но страшись ошибиться. Ошибки сей ввѣкъ не поправишь,
Парки вѣщаютъ, — и такъ слѣдуйте волѣ судебъ!»
Флора взираетъ на всѣхъ и кто бы возмогъ то подумать?
Тутъ же плѣняется, — кѣмъ? легкимъ Зефиромъ. Ни Вакхъ,
Ни легконогій Эрмій; ни даже самъ Фебъ златовласый,
Сердце къ себѣ преклонить юной красы не могли,
"Безразсудная! рекъ ей Дій, твой полъ и въ эфирномъ
"Видѣ тщеславенъ и слабъ, любитъ забавы однѣ,
"Естьлибъ выбрала ты сего, (указуя на Феба):
«Ты и вмѣстѣ твой ролъ былибъ безсмертны.» — Зефиръ
Обнялъ Флору — и вдругъ легкомысленной, болѣ не стало:
Пылью цвѣточной она взорамъ явилась боговъ.
Часъ творенья насталъ: родились пространство и время;
Солнце зажглось въ небесахъ; нѣдра согрѣлись, земли;
Воды стѣснились въ брега, и поля покрылися злакомь;
Съ Сѣвера дунулъ Борей, съ Юга повѣялъ Зефиръ,
Борятся тщетно. Зефиръ побѣжденъ, и уснулъ, изнемогши;
Но взоръ долу простая, тако воззвалъ его Дій.
«Юноша слабый воспрянь! легкомысленный! или забылъ ты
Прежней страсти своей нѣжно любимый предметъ,
„Флору? представь мнѣ ее!“ онъ рекъ; — и Зефиръ улѣтаетъ:
Съ пылью цвѣточной потомъ вскорѣ является онъ.
Пыль по лицу земли разсѣвается. Фебъ пламѣнѣя
Также какъ прежде спѣшитъ милую къ жизни возвать,
Нимфы протоковъ ее напояютъ; Зефиръ обнимаетъ,
И — въ различныхъ цвѣтахъ Флора является вновь,
Какъ веселится она, нашедши любезнаго друга,
О! какъ нѣжная страсть въ миломъ плѣняетъ ее,
Краткая радость! Едва Прелестная съ нимъ съединилась,
Какъ пресыщенный Зефиръ прочь уже быстро летитъ.
Флора, презрѣнная имъ, увядаетъ — и, Фебъ изъ любви къ ней,
Сильно палящимъ лучемъ смерть ускоряетъ драгой,
Естьли вѣсною когда, красавицы! выдете въ поле,
Вспомните Флору: и вы также цвѣтете! Иванъ
Нравятся часто Зефиру подобные юноши; Чувства, —
Истинной страсти къ нихъ нѣтъ. Суетность, хладность одна.
; В. Бриммеръ.
БУРЯ.
правитьТамъ, гдѣ игривый Тифернъ сквозь камышь пробирается въ море,
Баттъ сидѣлъ и Лаконъ, два пастыря. Страшная буря
Грозно всходила вдали; и предвѣстница бурь, тишина, вдругъ
Всюду простерлась: однѣ Альціоны надъ моремъ летали.
Солнце заходитъ, но ахъ! облака помрачаютъ ликъ солнца,
Въ видѣ ужасныхъ громадъ на краю возвышался моря!
Тихо на немъ; но сей часъ тишина превратится въ шумъ ярый.
Слышишь? какіе-то гулы несутся къ намъ издали, слабымъ
Стонамъ подобно.
Смотри; облака возрастаютъ горами
Медленно, плечи чернѣй и чернѣй изъ-за моря подъемля.
Болѣ и болѣе къ намъ приближайся, гулы вдругъ слились
Скоро глубокая нощь надъ морями простерлась; не видно
Даже вблизи острововъ Діомидовыхъ; только тамъ съ мыса
Свѣтитъ маякъ, указуя безпечному кормчему мѣли.
Вотъ ужъ и вѣтеръ завывъ, разорвалъ облака и погналъ ихъ
Вверхъ; закрутился надъ моремъ и море запѣнилось —
Страшно
Видѣть. здѣсь бурю вблизи; но останемся: хижины наши
Тамъ за горой; мы по этой тропинкѣ дойдемъ до нихъ скоро.
Правда — останемся. Вотъ уже буря свирѣпствуетъ; волны
Въ брегъ ударяютъ къ намъ; вѣтры свистятъ, и деревья со скрыпомъ
Гнутся. —
Смотри, какъ, подобно скалѣ, возвышаясь волна — вмигъ
Съ шумомъ обрушилась. Молньи блестятъ, освѣщая всю бездну!
Боги! взгляни: тамъ корабль! какъ орелъ на склонившемся къ морю
Грозномъ утесѣ, сидитъ на хребтѣ онъ волны. Гдѣ волна та?
Въ безднѣ уже, и корабль поглощенъ разъяренною бездной.
Нѣтъ, показался опять. Милосердые Боги! спасите
Бѣдныхъ, несчастныхъ пловцевъ. О ужасное зрѣлище! видишь
Эту волну? — Къ кораблю она издали прямо несется.
Вотъ ужъ достигла его, и обрушилась — онъ сокрушился!
Ахъ! чего вы искали, пловцы? и за чѣмъ разлучились
Съ родиной? — развѣ и въ ней не могли вы быть счастливы? — Злата,
Рѣдкихъ сокровищъ искали вы и — погрузились въ пучину.
Жены, родители, дѣти, знакомые, можетъ быть, часто,
Часто вздыхаютъ по васъ и, пришедши ко брегу, печально
Смотрятъ на синюю даль, ожидая сердечныхъ друзей. — Вдругъ
Видятъ, что воины несутъ что-то черное — ближе и ближе
И, наконецъ, прибиваютъ ко брегу — тѣла ихъ любезныхъ….
Боги! — какъ счастливы мы, что умѣренны! Малое стадо,
Поле, да садикъ все наше добро.
Накажите насъ, Боги!
Если мы будемъ когда не довольны симъ жребіемъ. Тихо,
Мирно проходитъ нашъ вѣкъ, какъ ручей межь цвѣтовъ протекаетъ.
Знаешь ли что? — Не пойти ль намъ вдоль берега! можетъ, быть волны
И принесутъ къ намъ несчастныхъ, живыми иль мертвыми: мертвыхъ
Мы погребемъ, а живыхъ успокоимъ.
Идутъ они — и находятъ прекраснаго юношу, спяща
Сномъ непробуднымъ; оплакавъ, землѣ предаютъ его тѣло.
Тутъ же находятъ ларецъ и открывъ его видятъ въ немъ груды
Злата, сребра, жемчуговъ и безцѣнныхъ алмазовъ. На что намъ
Эти сокровища, Баттъ? произноситъ Лаконъ.
Сохранимъ ихъ;
Только не съ тѣмъ, чтобъ богатымъ намъ быть, а отдать ихъ немедля.
Если найдется когда обладатель сихъ рѣдкостей. Долго
Кладъ сберегали они; но никто не являлся: тогда Баттъ
Вмѣстѣ съ Лакономъ велѣлъ на брегу храмъ Пану воздвигнуть.
ПИГМАЛІОНЪ.
правитьѲиміамъ торжественно курится,
Сонмъ жрецовъ протяжно Гимнъ поетъ;
Весь народъ по стогнамъ въ храмъ стремится
И Кипридѣ въ даръ цвѣты несетъ;
Дѣвы, съ умащенными власами,
На челахъ со свѣжими вѣнками,
Призываютъ, предъ олтарь представъ,
Божество утѣхъ, забавъ.
Роскошь дышетъ межь деревъ вѣтвистыхъ;
Гдѣ, вдали отъ шума, суеты,
Подъ концертомъ птичекъ голосистыхъ
Счастливыхъ любящихся четы
Сладостно томятся сердцемъ, таютъ,
Руки и уста соединяютъ,
Нову жизнь изъ милыхъ взоровъ пьютъ
И въ восторгѣ слезы льютъ.
Но одинъ въ безмолвіи глубокой»,
Сильно важной думой возмущёнъ
И на все взирая мрачнымъ окомъ,
Въ сторонѣ стоитъ Пигмаліонъ,
Или бы, о юноша несчастной!
Не возмогъ любви вдохнуть прекрасной
И любезной дѣвѣ? Или ты
Мертвъ уже для красоты?
Ахъ! онъ видѣлъ дѣвъ въ него влюбленныхъ,
Часто нѣжны взоры ихъ встрѣчалъ,
И въ волненьи чувствъ неизреченныхъ
Самъ себя не рѣдко забывалъ. —
Тщетно все! врагъ мнимаго блаженства,
Вознесясь до вѣчна совершенства,
Онъ творитъ въ душѣ своей обѣтъ
Убѣгать мірскихъ суетъ.
Свѣтъ его ничтожный непрельщаетъ!
Вѣренъ чувству истины святой,
Смертныхъ онъ Сиренъ пренебрегаетъ
И плѣненъ — нетлѣнной красотой.
Мотылекъ надъ розою кружится,
Но орелъ — пернатыхъ царь — стремится,
Сводъ небесъ проникнувъ, ближе зрѣть
Феба ликъ — и умереть.
Такъ и онъ, душею воскриленный,
Радъ Олимпомъ мыслію паритъ;
Озирая сонмъ богинь священный,
Изо всѣхъ одну боготворитъ.
Въ глубинѣ души благоговѣя,
И чистѣйшей страстью пламенѣя,
Почетъ пасть къ стопамъ ея… но, ахъ!
Свѣтъ померкъ въ его очахъ….
Призракъ скрылся! — юноша унылый
Снова взоръ возводитъ къ небесамъ:
"Только искру творческія силы!
"Да могу датъ видъ стоимъ мечтамъ.
"Или я живу для заблужденіи?
"Иль на вѣчно усыпленъ мой Геній?
"Вѣчно, вѣчно долженъ я страдать,
"И за что? увы! не знать?
"Гдѣ ты, гдѣ, предметъ моихъ желаніи?
"О богиня сердца моего!
"Тамъ ли, гдѣ, среди благоуханій,
"Роскошь ждетъ любимца своего:
"Подъ златымъ шатромъ его встрѣчаетъ
"И, обнявъ, улыбкой приглашаетъ
"Дань любви принесть ея устамъ? —
"Нѣтъ, Богиня! ты не тамъ!
"Цитерея! Анадіомена!
"Ты, которая надъ лономъ водъ
"Вознеслась, когда сребриста пѣна
"Превратилась въ сонмъ твоихъ красотъ:
"Эри, какъ я въ священномъ изступленьи
"Тѣнь твою, (въ восторгѣ, въ упоеньи,
"Созерцаю, и въ душѣ моей
"Покланяюсь только ей.
"Еслибъ взору смертныхъ ты явилась
Таковой, какъ зритъ Олимпъ тебя,
"Вся бы ихъ природа измѣнилась,
"И они — исчезли бы любя.
«Но даруй, о Божество благое!»
«Да твое подобіе живое
„Обрѣту въ одной изъ юныхъ женъ*“
„И отдамся ей во плѣнъ.“
Такъ Киприду втайнѣ умоляя,
Ждетъ отвѣта — и отвѣта нѣтъ.
Горьки, горки слезы проливая,
Блѣденъ, слабь, въ обратный путь идеяхъ.
Ободрись! умъ, мыслями обильный,
Есть твой другъ, твой кровъ, твой Геній сильный;
Не отринь, что скажетъ онъ — и ты
Оживишь свои мечты.
Нѣкій гласъ, въ печали утѣшитель,
Симъ совѣтомъ духъ его крѣпитъ:
И нашъ путникъ вдругъ въ свою обитель,
Ободрясь, скорѣй придти спѣшитъ
Всѣ душевны силы напрягаетъ,
Тотъ счастливый мигъ воображаетъ,
Какъ красотъ Венеры нѣжный цвѣтъ
Въ первый разъ увидѣлъ свѣтъ.
Не творецъ ли статуи, чудесной (*):
Самъ ему свой Геній сообщилъ?
Съ помощью фантазіи небесной
Жизнь вливать и въ камень научилъ?
Чтобъ рѣзецъ, рукой его водимый,
Произвелъ дѣла непостижимы
И художникъ, полный божества,
Былъ поборникъ естества.
- ) Дедалъ, наводящія статую, которая ходила.
Какъ изъ персти древле первыхъ смертныхъ
Хитрый Промѳеей образовалъ,
Такъ самихъ Пигмаліонъ. безсмертныхъ
Смѣло и искустно изваялъ.
Грознаго величія лишенны,
Представляли ликъ они почтенный,
Тихой, скромной важностью своей
Иль Героевъ, иль Царей.
Но едва къ незримому влеченье
Возмутило дней его покой;
Тайное въ груди благоговѣнье
Предъ непостижимою мечтой
Геній въ немъ творящій усыпило;
Помрачился умъ — души свѣтило —
Выпалъ изъ руки его рѣзецъ
И трудамъ насталъ конецъ.
А теперь, когда онъ созерцаетъ
Не мечту безвѣстной красоты,
Нѣтъ! себѣ Богиню представляетъ,
Ту, которой нѣжныя черты,
Радость, восхищенье всей природы,
Прежде всѣхъ увидѣли народы,
Жившіе въ прекраснѣйшихъ садахъ
На Карійскихъ берегахъ. —
О! теперь, вступая съ новымъ рвеньемъ
Въ свой досель забытый Пантеонъ,
Зритъ съ неизреченнымъ изумленьемъ
Предъ собой Олимпъ Пигмаліонъ,
Кажется: Лмирозіей питаясь,
(Такъ онъ мнитъ восторгу предаваясь)
Боги всѣ сокроются сей часъ
Отъ его смущенныхъ глазъ.
На челѣ Зевеса самодержца
Безпредѣльна власть его блеститъ;
Строгій взоръ супруги громовержца
Всѣ сердца какъ молніей разитъ;
Гордый видъ воинственной Паллады
Говоритъ: „не ожидай пощады!“
Вакхъ веселый, вѣчноюный богъ
Скучну важность пренебрёгъ.
Аполлонъ, держа златую лиру
И съ вѣнкомъ лавровымъ на челѣ,
Возвѣщаетъ изумленну міру
О вѣкахъ Сатурна на землѣ;
Съ милою улыбкой Діонея,
Поясомъ всѣхъ прелестей владѣя,
Услаждаетъ жизнь рабовъ своихъ
Воцаривъ любовь межъ нихъ.
И уснувшій Геніи пробудился!
Часъ творенья новаго насталъ!
И художникъ въ думу углубился,
И опять рѣзецъ забытый взялъ.
Млечнобѣлый мраморъ избираетъ,
Смѣлою рукою пробѣгаетъ
По его поверхности — и зритъ:
Мраморъ принялъ жизни видъ.
Жаръ усиля прежняго старанья
Онъ не медлитъ довершить свой трудъ;
Полный на Киприду упованья
Ей готовъ предать себя на судъ;
И рѣзецъ, водимый вѣрнымъ чувствомъ,
Съ безпримѣрнымъ творческимъ искусствомъ
Сообщаетъ статуѣ черты
Олимпійской красоты.
Пораженъ, безмолвенъ, восхищенный,
Предъ собой художникъ чудо зритъ,
И уже, фантазіей прельщенный,
Къ статуѣ любовію горитъ.
Но увы! когда уста прекрасны
Возвратятъ ему лобзанья страстны,
Коими, въ восторгѣ каждый мигъ,
Осыпать онъ ихъ привыкъ?
Взоръ однажды сбои низведши долу
И любуясь властію своей,
Внемлетъ возходящія къ престолу
Отъ земли моленія людей
Божество любви небесной, вѣчной (*),
И восхитясь нѣжностью сердечной
Юнаго художника, речетъ:
Мраморъ сей да оживетъ!»
(*) Венера Уранія.
И онъ дышитъ! — заблистали взоры,
Разцвѣли ланиты и уста,
(Какъ цвѣтутъ онѣ у милой флоры.)
"Боги! Боги! это не мечта!
"О восторгъ! о Чувствъ моихъ блаженство!
"Я обрѣлъ земное совершенство;
«О любовь! какъ сладокъ твой законъ!»
Произнесъ Пигмаліонъ.
Произнесъ — и смѣлою рукою
Обнялъ станъ красавицы младой.
На глазахъ съ дрожащею слезою,
Скромный взглядъ потупя въ землю свой,
Къ милому прелестная прижалась;
На вопросъ любви въ любви призналась —
И ихъ души (нѣжность! торжествуй!)
Слились вмѣстѣ — въ поцѣлуй.
В. Бриммеръ.