Крещенскій Сочельникъ
правитьКрещенскій Сочельникъ, пушистый и бѣлый.
Глядитъ сквозь промерзшія стекла окна.
Сгущается въ комнатѣ сумракъ несмѣлый,
И дремлетъ беззвучно кругомъ тишина.
Мерцаетъ лампада въ углу у Распятья,
И тѣни недвижно лежать на полу…
А тамъ, за стѣною, народъ съ водосвяты
Идетъ торопливо отъ стужи къ теплу…
На сердцѣ спокойно и тихо, какъ прежде,
Въ мечтательномъ дѣтствѣ, исчезнувшемъ сномъ.
Вотъ скрипнули двери, и въ темной одеждѣ
Прислуга вошла, осѣняясь крестомъ.
Въ рукѣ пузырекъ со святою водою,
Лицо отъ мороза, какъ въ яркомъ огнѣ,
И, съ улицы холодъ внося, предо мною
Проходитъ и брызжетъ водой по стѣнѣ…
А двери и окна всѣ въ крестикахъ мѣломъ,
Въ защиту отъ бѣдъ, навожденья и зла.
И кажется: тайно въ умѣ охладѣломъ
Колышутся снова приливы тепла…
Смотрю, умиляясь забытой картиной,
И трогаютъ сердце прошедшіе сны.
И снова плывутъ вереницею длинной
Преданья далекой родной старины…
И снова мнѣ чудится: тайны и тѣни
Меня обступаютъ, какъ въ дѣтскіе дни.
И хочется вѣрить въ приходъ привидѣній,
Въ могущество чаръ и гаданій огни.
О, сколько красы и поэзіи въ этомъ!
Но время умчало былые года,
Какъ милые сны съ обаятельнымъ свѣтомъ.
Чтобъ ихъ не вернуть, не вернуть никогда!
Леонидъ Афанасьевъ.
I.
правитьСвѣтлое счастіе пташкой кочующей
Въ сердце порой залетитъ;
Радостный звонъ ея пѣсни ликующей
Сладость восторговъ даритъ..
Долго-ль, коротко-ль его ликованіе,
Легче сносить намъ потомъ
Тяжкое горе и бремя страданія
Въ нашемъ скитаньи земномъ.
II.
правитьГремѣло торжество на праздникѣ природы,
Неслись дружины птицъ изъ дальняго кочевья,
Все жизни жаждало, все жаждало свободы,
И пышною листвою гордилися деревья.
И было хорошо, когда, тепло вливая,
Въ раскрытое окно струился воздухъ вешній,
И садъ благоухалъ, и, лепестки роняя,
Мой осыпали столъ цвѣтущія черешни.
Мечталъ-ли я тогда, стремился ли въ былому
Въ грядущее-ль глядѣлъ — во мнѣ душа кипѣла!
Я жилъ, я чувствовалъ и къ счастью золотому
Взывалъ, какъ въ юности, восторженно и смѣло!
Леонидъ Афанасьевъ.
Пробужденіе.
правитьСердцемъ простодущные.
Пробудились мы:
Стали цѣпи душныя
Намъ тѣснѣй тюрьмы.
Шелохнули крыльями
Мысля для борьбы;
Общими усильями
Мы ужъ не рабы!
Для полета страстнаго
Къ цѣлямъ дорогимъ
Нѣтъ пути опаснаго
Грезамъ молодымъ!
Что намъ дни невзгодные?
Близокъ ихъ исходъ!
Вольные, свободные.
Мы спѣшимъ впередъ.
Ширятся желанія.
Рвутся на просторъ,
Снять кошмаръ, страданія,
Пытки и позоръ. —
Все, что властью дикою
Убивало въ насъ
Мощь души великую
Каждый день и часъ!
Леонидъ Афанасьевъ.
ЗАБЫТЫЙ МЕЧЪ.
(Баллада).
править
Многіе годы безъ дѣла висѣлъ онъ въ старинныхъ покояхъ
Древняго замка, забытый средь рыцарскихъ пыльныхъ доспѣховъ.
Думой томясь о кровавыхъ бояхъ и отважныхъ герояхъ,
Выдержавъ въ схваткахъ съ врагами не мало счастливыхъ успѣховъ.
Время текло… Паутина на яркихъ цвѣтныхъ гобеленахъ
Сѣрымъ узоромъ ползла, и годъ отъ году ткань все ветшала…
Въ мрачныхъ пустынныхъ покояхъ отъ сырости ѣдкой на стѣнахъ
Ржавчина сыпью багровой на стали клинка выступала…
Замокъ, прекрасный когда-то, какъ ткань приходилъ въ разрушенье,
Всѣми забытый давно и лишенный заботъ и призора.
Рыцарь-владѣлецъ угасъ, и по смерти его во владѣнье
Замокъ съ убранствомъ стариннымъ достался наслѣдникамъ скоро.
Но равнодушье не чтитъ образцовъ старины драгоцѣнной!
Время не много прошло, и изъ замка, какъ роскоши храма,
Рыцаря доблестный мечъ, его спутникъ въ бояхъ неизмѣнный,
Скупщику ветоши проданъ съ ненужною рухлядью хлама.
Ржавчины сыпь сведена и клинокъ притупленный отточенъ,
Блещутъ ножны новизной, и въ лавчонкѣ еврея убогой
Мечъ себѣ мѣсто нашелъ, на невзрачной стѣнѣ приколоченъ,
Рѣзко бросаясь въ глаза среди рухляди, ветоши многой.
И армяниномъ однажды, красой его рѣдкой плѣненнымъ
Купленъ для схватокъ въ бояхъ, и для нихъ, какъ и встарь, на готовѣ,
Вынутый вдругъ изъ ноженъ и трепеща клинкомъ заостреннымъ,
Такъ засверкалъ, словно крикнуть пытался: «возмездія! крови!»
Леонидъ Аѳанасьевъ.
Л. Н. АФАНАСЬЕВЬ.
правитьБАГРЯНЫЙ КЛЕНЪ.
править«Тушите, я въ пламени весь, я горю!» —
Кленъ стонетъ, одѣтый багряной листвою,
Встрѣчая сентябрьскаго утра зарю,
Блеснувшую въ небѣ лучистой игрою.
«Тушите!… Всѣ листья пылаютъ на мнѣ! —
Залейте скорѣй огненосное пламя!..»
А солнце встаетъ въ голубой вышинѣ
И бѣлый туманъ подымаетъ, какъ знамя.
По лѣсу проносится шорохъ и хрустъ:
То вѣтки падломанной слышно паденье,
То листъ осыпаетъ поблекнувшій кустъ.
То бѣлки пугливой но сучьямъ движенье.
Холодное солнце смѣняетъ зарю,
Чуждаясь тепла, какъ скупецъ — безкорыстья,
А кленъ все лепечетъ: «Спасите, горю!»
И сыплетъ, какъ пламя, багряные листья…
Запуганнымъ звѣрькомъ казалась ты всегда
Въ кругу родной семьи, веселой постоянно,
И радости живой лучистаго слѣда
На личикѣ твоемъ не видѣть было странно.
Но дѣтскіе года поспѣшно протекли
И птичкой изъ гнѣзда ты выпорхнула скоро…
Въ груди пылала страсть, волненья сердце жгли
А счастье не пришло, не прояснило взора.
И, чуждая для всѣхъ, ты скоро умерла,
Ища не на землѣ забвенья и пріюта…
Спокоенъ мраморъ былъ холоднаго чела,
Но блѣдный, кроткій ликъ улыбку слалъ кому-то…