СОЧИНЕНІЯ НИКОЛАЯ АННЕНКОВА, ВЪ СТИХАХЪ И ВЪ ПРОЗѢ.
правитьсъ тѣмъ, чтобы по напечатаніи, до выпуска изъ Типографіи, представлено было въ Главный Цензурный Комитетъ семь экземпляровъ сей книги, для препровожденія куда слѣдуетъ на основаніи узаконеній. — С. Петербургъ, 26 Апрѣля 1827 года.
П. Гаевскій.
Николай Епафродитовичъ Анненковъ родился 5-го Сентября 1805 года въ Курскѣ. На одиннадцатомъ году отъ рожденія, родители его переѣхали съ нимъ на жительство въ С. Петербургъ, гдѣ онъ, подъ надзоромъ ихъ, учился въ Губернской Гимназіи и сверхъ того пользовался уроками домашнихъ учителей. На 16-мъ году отъ роду былъ записанъ въ службу, въ Департаментъ Министра Юстиціи; чрезъ три года получилъ Офицерскій чинъ. Между тѣмъ гражданская служба не соотвѣтствовала его склонности: онъ вступилъ Юнкеромъ въ Кавалергардской полкъ. Желаніе пріобрѣстm со временемъ славу было побудительною къ сему причиною, какъ узнали потомъ изъ бумагъ его. Онъ былъ уже въ полку первымъ по Старшинству Эстандартъ-Юнкеромъ, когда жестокая судьба прекратила жизнь его, къ безконечной горести всего его семейства. Въ 1826 году стоялъ онъ съ полкомъ въ Новой-деревнѣ (близъ С. Петербурга); 31-го Мая пошелъ купаться и утонулъ въ Невѣ. Тѣло его нашли на шестой день и предали землѣ на кладбищѣ Ново-деревенской церкви. — Съ нимъ погибла надежда и отрада нѣжныхъ родителей, которые предвидѣли въ немъ подпору и утѣшеніе своей старости, любили его какъ сына и какъ юношу добродѣтельнаго. Онъ страстно занимался науками, преимущественно словесными; любилъ уединеніе и не хотѣлъ никуда выѣзжать. Въ обществахъ большею частію былъ молчаливъ; когда же говорилъ, то говорилъ занимательно; сужденія его всегда превосходили возрастъ. Чувствуя достоинство человѣка, онъ ни въ комъ не искалъ благосклонности и всемъ хотѣлъ, бытъ обязанъ одному себѣ; любилъ дѣлать добро, и всѣ деньги, получаемыя отъ родителей на прихоти, тратилъ при первомъ случаѣ на благодѣянія, о которыхъ узнали уже по коніинѣ его. И Литтературою, имъ страстно любимою, занимался онъ не для публики, а для удовлетворенія влеченію своего сердца и воображенія. Считая произведенія свои далекими отъ совершенства, онъ не показывалъ ихъ знакомымъ, но желая усовершить свои дарованія, искалъ совѣтовъ у людей искусныхъ и знающихъ. Напечатанныя въ сей книжкѣ стихотворенія и прозаическія статьи найдены были въ его бумагахъ послѣ смерти, и издаются безъ всякой перемѣны: при жизни его не было напечатано ни одной строки изъ оныхъ,. Издатели сихъ опытовъ, друзья и родственники покойнаго, не требуютъ и не ищутъ для него литтературной славы или извѣстности: они желаютъ симъ сохранитъ въ своемъ кругу память юноши, который своимъ умомъ, дарованіями и сердцемъ обѣщалъ со временемъ содѣлаться достойнымъ членомъ общества, полезнымъ гражданиномъ, вѣрнымъ сыномъ Отечества.
СТИХОТВОРЕНІЯ.
правитьI.
ПОСЛАНІЕ КЪ Ѳ. В. БУЛГАРИНУ.
Единственный поэта покровитель,
Холодной Менторъ мой, критическій крючокъ,
Стихотворителей насмѣшливый учитель,
Незнающій скропать изрядненькой стишокъ!
И такъ по твоему, острякъ, постигшій нравы,
Два средства предо мной добиться шумной славы:
И первое: познаньями блеснуть.
Но гдѣ ихъ взять? мнѣ горько вспомянуть:
Въ ребячествѣ, претихій, молчаливый,
Я былъ и не дуракъ, да ученикъ лѣнивый.
Съ лѣтами оживясь броженіемъ страстей,
Могу ль имѣть твое терпѣнье
Зарыться въ хартіяхъ, отнявъ ихъ у мышей,
И на классическое чтенье
Забавы промѣнять веселыхъ юныхъ дней?
Другое: чтобы разъ прёдъ публикою всею,
Собравшись съ силою, на лихость я пропѣлъ.
Пороть надутый вздоръ я духа не имѣю,
А геній выспренній совсѣмъ не мой удѣлъ.
Когда мнѣ весело — смѣясь, брянчу на лирѣ,
Сгруснется — жалобно пою;
Встрѣчая глупости въ родимомъ мнѣ.краю,
Я изливаю желчь въ язвительной сатирѣ.
Я не могу, какъ модные пѣвцы,
Не выходя изъ кабинета,
Твердить безъ умолку о прелести разсвѣта.
За то имъ злато и вѣнцы!
Пресчастливый талантъ! съ горючими слезами
Бродя въ безмолвіи ночномъ,
Они въ тиши дубравъ жалѣютъ о быломъ,
И подлинно сказать, прежалкими стихами!
Все даль безвѣстная, туманы надъ водами,
Премного кой-чего въ заплаканныхъ стихахъ
И ничего въ поникшихъ головахъ!
Моимъ желаніямъ есть мѣра:
Я славы не прошу почтеннаго Гомера,
Но лишь вниманія чтецовъ.
Друзья отрадно улыбались
При слушаньи моихъ стиховъ
И даже страстно въ нихъ влюблялись (*).
А нашъ какой нибудь извѣстной Журналистъ
(Который въ критикѣ бываетъ рѣдко чистъ
И любитъ обращать вниманіе на лицы)
Съ смиренной подписи читать меня начнетъ:
"А! скажетъ, новенькой, несчастный риѳмоплетъ;
"Предвижу бѣдность чувствъ, негладкость, небылицы. "
И, нечитавъ, злодѣй! едва переберетъ
Поэту милыя страницы.
(*) Прошу замѣтить: друзья, которые не имѣютъ во мнѣ нужды, и которыхъ я не кормлю вкусными блюдами.
2.
АВТОРЪ АНОНИМЪ.
Посланіе къ другу.
О другъ! сбылося предсказанье!
Не упрекай меня: и такъ я самъ не свой —
Несчастный, заплатилъ жестокою цѣной
За дерзкое тебѣ непослушанье.
Я пренебрегъ спасительный совѣтъ:
Безъ имени творца не выпуская въ свѣтъ,
Украдкою, въ тиши уединенья,
Предать огню ничтожныя творенья.
О другъ! прости! въ безумствѣ я считалъ
Тебя завистникомъ лукавымъ,
И въ нетерпѣніи, съ восторгомъ величавымъ,
Отъ будущихъ вѣковъ безсмертья ожидалъ,
Отъ современниковъ и плесковъ и похвалъ;
Но пожалѣй меня! сбылося предсказанье:
Что шагъ, то новый срамъ и новое терзанье!
Десятокъ вѣтренныхъ друзей,
Мы на охоту собралися:
Съ лучами утренней Авроры поднялися
И вплоть до вечера морили лошадей
По кочкамъ острововъ, по рытвинамъ полей.
День быль ненастный и холодный:
Измокли, перезябли всѣ,
И аппетитъ усталости голодной
Намъ рисовалъ обѣдъ въ чарующей красѣ.
Счастливцы, межь двумя трескучими кострами,
Въ непромокаемомъ шатрѣ
Расположилися болтливыми кружками,
И вспѣнилось вино въ дорожномъ серебрѣ.
Нашъ ловъ не удался; но было утѣшенье:
Изъ города съ собой мы взяли на обѣдъ
Душистый, лакомый пастетъ,
Достойный Камуса-Луи произведенье:
Хватаю съ жадностью огромнѣйшій кусокъ…;
Вдругъ вижу повѣсти изодранный листокъ,
Печальной повѣсти, которою гордился
Вотъ наконецъ какой я славой озарился,
Предавъ тисненію двулѣтніе труды! —
Въ нихъ продаютъ, не ваксу — а пастеты!
Я съ отвращеніемъ коснулся до ѣды
И горечи не могъ запить виномъ кометы.
Дорета пылкая, которой я плѣненъ,
Недавно сдѣлалась моленію покорной….
Коса разсыпалась и вмигъ роскошный сей
Я вижу…. нѣжный ленъ кудрей
Завернутъ въ лоскутки моей Эклоги нѣжной!
Но что я перенесъ вчера!
Да будетъ проклятъ день ужасный!
Товарищамъ была досужная пора
И вечеръ наступалъ ненастный:
Они веселою толпой
Собралися у моего камина.
Вѣдь захотѣла жъ ты, враждебная судьбина,
Чтобъ переплетъ со вкусомъ дорогой,
Въ который облачилъ я первое изданье,
Привлекъ насмѣшниковъ проклятое вниманье!
"Я по грѣхамъ своимъ читалъ
"Поэта скромнаго изящное творенье, "
Съ усмѣшкою пріятель мой сказалъ
И книгу осудилъ на грозное сожженье.
Я выступилъ опровергать его;
Но скоро онѣмѣлъ, и всѣ до одного;
Острясь наперерывъ надъ жалкимъ анонимомъ,
Дивились, какъ могу читать несносный вздоръ.
Въ мученьи авторскомъ, тебѣ непостижимомъ,
Я долженъ былъ снести злодѣйской приговоръ:
Угасшіе дрова поджечь моимъ твореньемъ
И долженъ -былъ, внимая адской хоръ.
Стараться хохотать съ душевнымъ восхищеньемъ.
Хоръ товарищей.
"О милый анонимъ!
Тебя благодаримъ:
Ты теменъ, говорятъ — но насъ ты освѣщаешь,
Ты холоденъ, кричатъ — но насъ ты согрѣваешь.f
3.
КЪ МУЗѢ.
Безсмертная, ликуй!
Сбылось тебя достойное желанье!
Богиня, смѣйся, торжествуй!
Внимай пріятное стенанье!
Тебя проклятью предаю.
Кляну обѣщанный тобою жребій громкій!
Смотри! я разорвалъ безъ плача сѣть твою
Вотъ лиры пагубной проклятые обломки.
Коварная! зачѣмъ хотѣла обольщать
Души мечтательной несчастную кичливость
И дара жалкаго нѣмую боязливость
Притворной лаской ободрять?
Зачѣмъ внушала ты презрѣнье
Къ безвѣстной жизни золотой
И славой шумной вѣковой
Плѣняла гордое въ тоскѣ воображенье?
Ты лиру подарила мнѣ..
Съ небрежностію давъ начальные уроки,
Ты усмѣхнулася, какъ демонъ злобноокій
И понеслась къ невѣдомой странѣ.
Тобой оставленный, я струны потрясаю:
Напрягши грудь, пою — и отъ стыда сгораю;
Прекрасно выполненъ обѣтъ великій твой!
О! вѣрно ждутъ меня съ безсмертіемъ потомки.
Куда ни обращаюсь — зѣвота скуки злой,
Или насмѣшекъ хохотъ громкій.
4.
ЗОИЛЪ ВЪ НОВОМЪ РОДѢ.
Посланіе къ другу.
Къ чему вся проповѣдь? за что упрекъ обидный?
Согласенъ я: въ твореніяхъ моихъ
Смѣсь вялой остроты съ шипѣніемъ эхидны —
Но я ль тому виной? Совѣтовъ преблагихъ
Не трать пожалуйста напрасно!
Я напрямикъ тебѣ скажу:
Не вылечишь моей угрюмости несчастной —
Въ злословіи теперь веселье нахожу.
Рожденный для забавъ, для кроткихъ упоеній,
Изъ шалости одной я сочинялъ сперва;
Но человѣка два шепнули мнѣ: ты геній,
И закружилась голова!
Ты знаешь первыя, несчастныя писанья.
Смиренный памятникъ веселости пѣвца г
Я пѣлъ усердныя Силену возліянья
И, знавъ лишь по стихамъ, какъ жметъ любовь сердца,
Молился виршами Венерѣ съ Купидономъ.
Мой другъ, смѣшно! родясь плохимъ Анакреономъ,
Я сдѣлался отчаянный Зоилъ,
Благодаря мірскимъ причудамъ —
И я ли ненависть питать не въ правѣ къ людямъ!
За то, что предокъ мой потомковъ не снабдилъ
Ни гордой знатностью, ни пышнымъ состояньемъ,
Я долженъ быть ничѣмъ, или смѣшнымъ созданьемъ!
Дышу я славою, я честенъ, не дуракъ:
Мнѣ извинительны обширныя надежды;
А наши критики, степенные невѣжды,
Мнѣ самому твердятъ въ глаза, что я чудакъ,
Что до извѣстности нельзя достигнуть такъ —
Безъ покровительства и даже безъ имѣнья.
Все правда — спора нѣтъ! но каковожъ тому
Сносить такія разсужденья,
Кто хочетъ быть себѣ, иль вовсе никому
Обязаннымъ за шопотъ уваженья….
Ты говоришь, мой другъ, что я несправедливъ,
Что надо сожалѣть о развращеньи свѣта —
Ого! да ты краснорѣчивъ,
И скажешь проповѣдь не хуже Боссюэта!
Но вотъ бѣда! пожалуй, я и самъ
Благія правила всѣмъ возглашаю смѣло
Да поступать, мудрецъ, по добрымъ симъ словамъ,
Признайся нехотя, совсѣмъ другое дѣло.
Такъ! чувствую порокъ несносный мой,
Хочу исправиться — и не имѣю силы:
Какой -то демонъ злой
Вливаетъ въ сердце желчь и ядъ въ мои чернилы
Хвалить я позабылъ давно:
Умѣю подстеречь дурное лишь одно.
Когда меня товарищъ обнимаетъ,
Я думаю: злодѣй услуги ожидаетъ,
Иль хочетъ вѣжливымъ прослыть;
Улыбку ясную дѣвицы миловидной
Стараюсь толковать насмѣшкою обидной,
Иль средствомъ женишка хоть жалкаго добыть.
5.
Къ М…… С….. Е….. ну.
Шалунъ! ужъ годъ, какъ ты, пожавъ мнѣ руку,
Задумчиво сказалъ: прощай! —
Мы съ ужасомъ глядѣли на разлуку,
Твердили въ нѣжности: писать не забывай!
Обѣту вѣрные сначала,
Мы исписали, другъ, несчетные листы;
Но наконецъ смѣнилися мечты,
Рука прилежная устала,
Мнѣ привиллегію на лѣнь, свободы цвѣтъ,
Вручила мода: я писатель,
Природы баловень, Поэтъ!
Но ты, скажи, мой вѣпіренный пріятель,
Чѣмъ это право заслужилъ?
Ужель недостаетъ чернилъ,
Иль времени писать ты не находишь?
Положимъ, съ двухъ часовъ до полночи въ гостяхъ, —
А остальное въ чемъ проводишь?
Со мной не сходствуя, конечно не въ мечтахъ?
Мы не разсорились: межь нами дружба таже —
Повѣришь наконецъ я слухамъ принужденъ,
Что ты въ прелестную безъ памяти влюбленъ:
Упрямой лѣности причина быть должна а;е.
Повѣса пылкій, ты презрѣлъ
Дары волшебные Фортуны, бабы странной,
И, бѣдный, бѣдною плѣниться ты умѣлъ.
Теперь ужь, можетъ быть, свершился бракъ желанной,
И, можетъ быть, въ кругу товарищей, гостей,
Собравшихся попить, потѣшиться бездѣльемъ,
Ты съ чашею въ рукѣ, въ глазахъ съ живымъ весельемъ
Играешь локономъ Маріиныхъ кудрей.
Не зная цвѣта ихъ, я въ страшномъ затрудненьѣ:
Тавриды ли каштанъ поставить имъ въ сравненье
Иль мягкій ленъ Эстоніи полей.
Желалъ бы я взглянуть на красоту сестрицы:
Въ красавицахъ ты прежде былъ знатокъ.
Россини моднаго достойнѣйшей пѣвицы
Желалъ бы я услыша, ть голосокъ,
Когда въ часы вечерняго досуга
Съ томленіемъ въ груди любимая супруга
Плѣняетъ гимнами Любови удалой,
Ты ловишь, чушь дыша, язвительные звуки;
Иль теноръ сладостной, то звонкій, то глухой
Съ дишкантомъ вѣрно сливъ, поешь восторгъ и муки.
Когда нибудь и мнѣ дозволитъ рокъ
Весельемъ друга насладиться;
На тройкѣ ухарской надѣюсь прокатиться
И посѣтить твой мирный уголокъ:
Тогда я пламенно супруга разцѣлую,
Но пламеннѣй еще супругу молодую.
6.
КЪ БАЛОВНЯМЪ ПОЭТАМЪ.
Поэты-баловни, привѣтствую я васъ!
Примите съ ласкою достойнаго собрата!
И мой задумчивъ тихой гласъ;
Желаній пламенныхъ утрата
Извѣстна мрачному пѣвцу;
Безчувственная жизнь постыла,
Еще постылѣе подземная могила:
Безъ страха и надеждъ я двигаюсь къ концу.
Въ увядшей юности природою балованъ;
Теперь виномъ души разогрѣваю хладъ,
И, въ двадцать лѣтъ, совсѣмъ разочарованъ.
Не правда ль, я достойный вашъ собратъ?
Ахъ! други милые! судьба, меня карая,
Уже всѣ муки излила:
Я, въ гордой радости безсилье презирая,
Смѣюсь надъ лютостію зла.
О! други! возложите
Страдальцу на власы вѣнокъ:
Лилею, розу, василекъ
Въ печальной кипарисъ вплетите.
Я нѣкогда, безпечное дитя,
Игралъ въ невинности счастливой;
Я нѣкогда любилъ то страстно, то шутя —
Знавалъ восторгъ и гнѣвъ ревнивый;
И нѣкогда вился передо мной
Надеждъ плѣнительныхъ веселой, шумной рой.
Пѣвца злосчастнаго съ, привѣтнымъ состраданьемъ
Украсьте хмѣлемъ и плющомъ,
Да Вакха чествуя клубящимся виномъ,
На перекоръ судьбѣ потѣшуся мечтаньемъ.
7.
ОТРЫВКИ ИЗЪ ПОЭМЫ.
I.
Въ Украйнѣ, въ хуторѣ степномъ
Жила я бѣдной сиротою
Съ старушкой бабушкой слѣпою.
Я помню нашъ бѣленой домъ,
Я помню дѣтскія забавы:
Тогда въ младенчествѣ златомъ
Страстей не вѣдала отравы,
Тогда всѣмъ утѣшалась я!
Какимъ блаженствомъ я считала;
Когда близъ нашего ручья
Клубники съ нянею искала;
Когда для праздниковъ святыхъ
Мнѣ бабушка моя давала
Тарелку яблокъ наливныхъ!
Бывало, утромъ въ Воскресенье;
Надѣну праздничный нарядъ,
И двѣ лошадки потащатъ
Меня съ старушкою въ селенье.
Тамъ наша дальняя родня,
Жила Княгиня съ дочерями:
Ласкала госпожа меня,
Дарила платьями, вещами
И въ Петербургъ взяла съ собой.
II.
Но геній Вѣрушки досужной
Разставилъ яствы на столѣ.
Сверкаетъ пѣною жемчужной
Вино въ граненомъ хрусталѣ;
Подъ бѣлою крупой восточной
Блеститъ янтарь пуларди сочной,
Любимый Визирей обѣдъ.
Дымится съ трюфлями пастетъ,
Дрожитъ на блюдѣ кремъ прохладной
Съ ванилью Инда ароматной.
8.
ВЕЧЕРЪ 27 НОЯБРЯ.
Кантата.
Звѣзда вечерняя сіяетъ
На небѣ чистомъ, голубомъ;
Звѣзды отрадной лучъ играетъ
На снѣгѣ яркомъ, молодомъ:
Ликуетъ хладная природа,
Плѣняя зимней красотой. —
Зачѣмъ же съ робкою тоской
Волнуются толпы народа?
«Красное солнышко! куда ты сокрылось?
Милое солнышко! зачѣмъ закатилось?
На утро же солнце блеснетъ золотое —
Да сирыхъ не радуетъ солнце такое:
Отъ солнца такого колосья полнѣютъ,
Цвѣты расцвѣтаютъ, древа зеленѣютъ;
А намъ безутѣшнымъ оно ужь не мило —
Намъ солнышко надо, чтобъ дѣтокъ любило,
Но -дѣтокъ оставилъ защитникъ державный:
Скончался Отецъ-Государь Православный!
Красное солнышко! куда ты сокрылось?
Милое солнышко! зачѣмъ закатилось?»
Стоитъ унылый часовой,
Склоняся на ружье стальное:
Впилась губительной змѣей
Кручина въ сердце ретивое.
Царя усопшаго дѣла
Въ мечтѣ солдата оживаютъ —
Горючи слезы окропляютъ
Ланиты смуглаго чела.
Безстрашныхъ покинулъ Начальникъ державный
Скончался Герой-Государь Православный!
Вдова — младенца на рукахъ
Обливаетъ слезами.
Ужь годъ, какъ въ яростныхъ волнахъ,
Нажитое трудами
Исчезло при ея глазахъ:
Въ сей самый день благотворитель!
Вѣнценосный Отецъ —
Какъ нѣжный Ангелъ-утѣшитель,
Восхищенья творецъ —
Злосчастной посѣтилъ обитель:
Но бѣдныхъ оставилъ Защитникъ Державный:
Скончался Монархъ — Государѣ. Православный
Во храмахъ чернь смятенною толпой,
Не вѣруя молвѣ ужасной,
Къ Благому вопіетъ съ надеждою святой,
Да недугъ исцѣлитъ опасной!
Прервитесь позднія мольбы!
Раздайся жалобное пѣнье!
Нашъ Ангелъ отлетѣлъ, по манію судьбы.
Къ пучинѣ сладости, въ надзвѣздное селенье!
Красное солнышко! куда ты сокрылось?
Милое солнышко! зачѣмъ закатилось?
На утро же солнце блеснетъ золотое
Да сирыхъ не радуетъ солнце такое:
Отъ Солнца такого колосья полнѣютъ,
Цвѣты расцвѣтаютъ, древа зеленѣютъ;
А намъ безутѣшнымъ оно ужъ не мило, —
Намъ солнышко надо, чтобъ дѣтокъ любило.
Красное солнышко! куда ты сокрылось?
Милое солнышко! зачѣмъ закатилось?
9.
ВОИНЪ-ПѢВЕЦЪ.
Когда нависнутъ тучи громовыя
И душный вѣтеръ пламенныхъ степей
Клубитъ туманы въ облака сѣдыя,
Срываетъ пѣну съ брызжущихъ зыбей;
Тогда, у моря, подъ густой оливой,
Внимая шуму плещущихъ валовъ,
Дышу свободнѣй въ радости кичливой!
Почто Юпитеръ, мощный царь боговъ,
Я, порожденный съ пылкою душою,
На неизвѣстность обреченъ тобою?
Молю! ко славѣ укажи мнѣ путь!
Да весь покрытый пылію багровой,
При плескахъ вырву мой вѣнецъ дубовой,
Отъ жизни праздной дай мнѣ отдохнуть!
О Римъ священный! неужель не стало
Неукротимой зависти въ врагахъ?
Оцѣпенѣнье ль робкихъ обуяло?
Чести ль упійствомъ Бахуса въ пирахъ,
Безпечно видятъ гордость исполина?
На лонѣ ль женщинъ, разслабѣвъ дружина,
Не можетъ стиснуть ржавый мечъ въ рукахъ?
Когда жъ отрадный зовъ къ опасной брани
Въ тоскѣ несносной оживитъ меня?
Когда съ улыбкой мечъ сожму во длани,
Въ пернатомъ шлемѣ сяду на коня?
Я васъ увижу, мстящіе пожары!
Услышу копій о щиты удары,
Стенанья, клики яростной войны!
Рукой усталой опущу въ ножны
Мой мечъ, омытый, кровію достойной.
Въ пиру побѣдномъ полночи спокойной
На тѣло друга падшаго въ бою
Я вылью чашу пѣнистыя влаги;
Послѣдній подвигъ доблестной отваги
Въ надгробной пѣсни звучно воспою.
10.
МЕТРОМАНІЯ.
Знакомый Поэта.
Привѣтствую тебя, наперсникъ Аполлона!
Поэтъ.
А, здравствуй!
Знакомый.
Хорошо-ль изданье съ рукъ идетъ
Не правда ли: какъ Чильдъ Гарольдъ Байрона?
Поэтъ.
Ты предсказалъ: оно у Слёнина сгніетъ.
Знакомый.
Но сколько же нибудь раскуплено товара?
Поэтъ.
Сгораю отъ стыда! всего, два экземпляра:
Одинъ — ты самъ купилъ; другой же дядя мой.
Знакомый.
Да что же говоритъ объ этомъ Слёнинъ твой?
Поэтъ.
Онъ хвалитъ автора, что цѣлаго изданья
Не отдалъ въ переплетъ:
Бумага хоть не вовсе пропадетъ.
Не лавры вѣчные, не громъ рукоплесканья
Теперь ужъ цѣлію моей —
Тѣмъ въ горѣ утѣшать имѣю, другъ, отвагу,
Что выручу я нѣсколько рублей,
Продавъ въ Милютины печатную бумагу!
Знакомый.
Читателя найдешь, по крайней мѣрѣ, тамъ:
Сидѣлецъ грамотѣй превнятно, по складамъ,
Всѣхъ покупателей изъ лавки проводивши,
Стиховъ десятокъ разберетъ.
Поэтъ.
Нѣтъ, сыръ твой Лимбургскій, прелакомый, согнившій,
Онъ въ сочиненье, завернетъ.
Знакомый.
Ахъ! нынче кушалъ я не сыръ, а объяденье,
И завернуть не грѣхъ, мнѣ кажется, его
Не только что въ твое, но въ Пушкина творенье.
Да ты, пріятель, отъ чего
Не завтракалъ у нашего Лукулла?
Тамъ, были устрицы Голландіи скупой,
Токай, отъ дѣдушки поминокъ дорогой,
И каракатица роскошнаго Стамбула
Ужъ новую стрѣлу въ меня вонзилъ Амуръ,
И я, разнѣжася, любезный, черезъ чуръ,
Бутылку осушилъ во славу робкой Лидѣ.
Поэтъ.
Ты вѣчно жертвуешь и Вакху и Кипридѣ!
Знакомый.
А ты все девяти сестрамъ;
Но, кажется, не я въ накладѣ.
Ты вовсе одичалъ, не ѣздя, по пирамъ,
И думаю, летя къ мечтательной наградѣ.
Ты въ обществѣ почти нѣмой,
А прежде веселишь, бывало,
И каламбурами комедіи смѣшной,
И колкостію обветшалой.
Весь пожелтѣлъ, изсохъ, ну, точно, какъ мертвецъ!
Надѣнь лишь черный фракъ да синіе консервы —
И въ формѣ будешь молодецъ,
Поклонникъ Феба и Минервы.
Поэтъ.
Ты правъ! я долженъ проклинать
Къ кропанію злодѣйскую охоту:
Я принуждалъ себя не разъ переставать,
И принимался вновь за прежнюю работу.
Знакомый.
Лекарство я тебѣ скажу:
Пустись въ разсѣянность.
Поэтъ.
Надѣешься напрасно
Имъ вылечить меня отъ страсти пренесчастной.
11.
НЕНАВИСТНИКИ ЛЮБВИ.
Знакомый Поэта.
Нашъ удалой Поэтъ, здорово!
Давно ужь не видать тебя: скажи, зачѣмъ?
Но въ книгахъ, бѣдненькій! зарылся ты совсѣмъ —
Влюбился по уши въ Россійско звучно слово.
А что читаешь?
Поэтъ.
Все стихи;
Знакомый.
Стихи! завидую терпѣнью!
Меня такъ ихъ читать осудятъ за грѣхи
Для ужаса людскому поколѣнью.
Поэтъ.
Да скоро я и самъ читать ихъ зарекусь:
Представь! что ни возьму — вездѣ одно и тоже!
Знакомый.
Все критика — я объ закладъ побьюсь:
И недруга отъ ней избави Боже!
Поэтъ.
Не на Зоиловъ я, а на любовь сержусь.
Знакомый.
Изволь! теперь и я ругать ее примусь.
Я съ милыми въ ужасной ссорѣ
Съ тѣхъ поръ, какъ вздумалосъ моей блондинкѣ Лорѣ,
За перстень Графа, мнѣ измѣной удружить.
Въ отставкѣ отъ любви, хочу любовь бранить.
Поэтъ.
Ты видишь, книгъ изрядная громада!
Здѣсь жалость — риѳмачи и славные пѣвцы —
И что жъ? вездѣ любовь!
Знакомый (развертывая книгу.)
«Чу! воронъ, мертвецы!»
О! это быть должна Баллада!
И тутъ любовь? Проказникъ богъ слѣпецъ
Не терпитъ, кажется, бесѣды съ мертвецами:
Поэтъ.
Союзъ нерушимый сердецъ
Тутъ воспѣвается престрашными стихами.
За красной дѣвицей женихъ ея, мертвецъ,
Приходитъ въ часъ таинственной полночи —
Ланиты впалыя, безжизненныя очи —
А ей все не въ догадъ, что приключилось съ нимъ.
Вѣрна ль? гудетъ онъ басомъ гробовымъ
О, другъ! мнѣ рай съ тобой, а безъ тебя мученье:
«Поѣдемъ же вѣнчаться въ храмъ.»
Помчалися — и вотъ ужь скачутъ по гробамъ:
Трепещетъ дѣвица, — но поздно сожалѣнье!
Ахъ! охъ! въ могилу прямо бухъ!
Знакомый.
Въ могилѣ нѣжиться имъ подлинно досугъ!
Поэтъ.
Но все еще сноснѣй, мнѣ кажется, Баллада;
Вотъ ужъ Элегія — такъ сущая надсада!
Какой-нибудь Поэтъ, что гаснетъ онъ, любя,
Почтенной публикѣ въ Журналѣ объявляетъ
Нѣжнѣйшимъ пастушкомъ себя,
А милую тигрицей называетъ:
Не въ силахъ будучи заставить слезы лить,
По крайней мѣрѣ, насъ онъ хочетъ усыпить.
Знакомый (перелистывая Журналъ).
А! вотъ Элегія! и женщина писала.
Поэтъ.
Несчастная любовью запылала,
И выбравъ ночку потемнѣй,
Когда бушуетъ вѣтръ и льется дождь рѣкою,
Плѣняется въ бору, съ отчаянной тоскою,
Угрюмостью природы всей:
Обѣтомъ вѣрности безжалостному платитъ.
Знакомый.
Жаль! ножки простудя, сей — часъ горячку схватитъ!
А это что? какая пестрота!
Все ахъ! и точекъ рядъ: описано мученье?
Поэтъ.
Любовникъ ахаетъ, напротивъ, въ восхищеньѣ,
И землю, гдѣ стопой коснулась красота,
Устами жаркими, блаженствуя, лобзаетъ.
Знакомый.
Оно чувствительно — да губы замараетъ!
Поэтъ.
Но, признаюсь, еще досаднѣй мнѣ:
Любовь закралась въ Пустодомы.
Піеса рѣдкая, полезная странѣ:
Такія парочки всѣмъ на Руси знакомы.
Въ Комедіи смѣшатъ затѣи мудреца —
Онъ съ экономіей ученой все теряетъ;
Супруга же его, для тона и лица,
Наслѣдство проживать усердно помогаетъ,
И дядя наконецъ, благодаря, съ путёмъ,
Въ деревню ихъ везетъ позапастись умомъ.
Здѣсь, кажется, любви нѣтъ вовсе мѣста;
Однако жениху вручается невѣста!
Я чувствую весь Ювеналовъ жаръ,
Вообразя героя Дона:
Не побѣдителя Татаръ —
Нашъ Озеровъ представилъ — Селадона.
Знакомый.
Мнѣ милъ обычай старичковъ:
Они, я думаю, не знали про любовь;
А насъ-такъ женщины по волѣ за носъ водятъ.
Амуру кланяться пора и перестать!
Беруся на него Сатиру написать —
Ужь въ головѣ моей насмѣшки злыя бродятъ..
12.
СВѢТСКІЕ ДРУЗЬЯ.
Во дни безумныхъ упованій
Любилъ я пиршество друзей,
Любилъ я вѣтреность признаній
И шумъ невѣжливыхъ гостей.
Я въ кубки нектаръ благовонной
Для нихъ съ радушьемъ напѣнялъ
И, упоенный, полусонный.
Веселью гимны запѣвалъ.
Мое здоровье други пили,
Моимъ клубящимся виномъ
И пламенно меня любили
За сытымъ лакомымъ столомъ;
Съ насмѣшкой тайною, жестокой,
Лаская жаръ души простой,
Ковшъ посвящали круговой
Моей Полинѣ черноокой,
Изсякло свѣтлое вино,
Друзей прервалось посѣщенье
И мнѣ забвенье суждено:
Въ глазахъ ихъ бѣдность — преступленье!
13.
СПОСОБЫ ЖИТЬ БЕЗЪ СОСТОЯНЬЯ.
Читатели, прошу вниманья:
Науку важную рѣшаюсь вамъ открыть —
Въ избыткѣ счастливомъ прожить,
Не получа отъ предковъ состоянья.
Читатель бѣдный! если вы
Сіятельнѣйшій Князь, иль Графъ, иль просто знатной,
Вамъ нѣчего ломать упрямой головы;
Чтобы свести расходъ съ приходомъ акуратно, —
Почетный способъ есть — на — удалую жить,
Употребляемый съ успѣхомъ вашей братьей; —
Должайте всѣмъ — не думая платить.
Богачъ, любя водиться съ знатью,
Вельможу одолжить себѣ поставитъ въ честь,
А завтремъ можете ростовщика провесть
До вашей иль до его кончины.
Когда жъ ремесленникъ, для маленькой причины,
Что хилая жена и дѣти просятъ ѣсть,
Лишитъ васъ долгаго терпѣнья,
Потребовавъ должку, —
Не тратьте словъ — напрасны убѣжденья:
Внушите вѣжливость побоями дружку.
Читатель! ежели природа
На жребій твой дала незнаменитость рода.
Но зоркіе глаза и сердце какъ кремень.:
Займися картами, играй и ночь и день;
При томъ же, не боясь доходнаго злодѣйства,
Богатаго отца любимаго семейства
Старайся въ проигрышъ завесть:
Вѣрнѣе чѣмъ другой, онъ станетъ горячиться,
И скоро, можетъ быть, счастливому случится
Его дѣтей на улицѣ найти,
Голодныхъ, въ рубищѣ и по міру пошедшихъ,
Отца жъ у елочки, иль въ домѣ сумасшедшихъ.
Читатель! ежели не дуренъ ты собой,
Хотя и славишься пустою головой,
Да мастеръ кланяться, разсказывать уборы;
Имѣешь аксельбантъ, приманчивыя шпоры,
Способенъ лестію грубѣйшею ласкать, —
Съ разборчивостью дочь и безъ пощады мать, —
То можешь завладѣть наслѣдницей богатой.
Но способъ трудный сей хорошъ въ одной глуши,
При томъ же иногда пугаетъ онъ расплатой:
Отъ денежныхъ невѣстъ накладны барыши.
Когда же суждено тебѣ, читатель, знать,
Гдѣ нужно кланяться, гдѣ покормить, гдѣ дать,
Тогда благодаря Ломбарду иль комоду,
-Имѣнье двухъ сторонъ соединишь въ одно;
Не разъ ты будешь пить Токайское вино,
Просителей заставивъ кушать воду.
Когда жъ, читатели, рѣшитесь раскупить
Мои грядущія изданья;
Еще вамъ покажу на дѣлѣ способъ жить,
Не получа, отъ предковъ состоянья.
14.
МУЗА-АМАЗОНКА.
Вѣдь Муза — женщина и слѣдственно кокетка;
Ни чуть не мудрено, что милая брюнетка —
Облекши стройный, гибкій станъ
Туникой боевой, короткою и тонкой,
Надѣвъ пернатый шлемъ и прицѣпивъ колчанъ, —
Явилася отважной Амазонкой.
Не удалось ли вамъ, читатель дорогой,
Увидѣть новаго Корнета,
Когда предъ зеркаломъ огромнымъ кабинета
Онъ восхищается мундиромъ и собой,
Когда онъ учится небрежно разсмѣяться,
Застѣнчиво вздохнуть предъ томной красотой,
Съ смѣшнымъсоперникомъ улыбкой расквитаться?
Такъ Муза рѣзвая, на бережку присѣвъ,
Касается безвѣстной лиры —
И слышны — то живой, то горестный напѣвъ,
То звуки рѣзкіе озлобленной Сатиры.
Глядясь въ ручей, богиня безъ ума
Отъ Амазонскаго наряда:
Однако же узнать была бы очень рада —
Понравится ли въ немъ читателю сама.
15.
ЛЮБОВЬ.
Невинность мирная, златая,
Другъ, утѣшитель въ злыхъ бѣдахъ!
Ты прелесть жизни, жизнь прямая,
Единственный источникъ благъ.
Лишь для существъ, душею чистыхъ,
Любовь сіяетъ красотой:
Ихъ вѣкъ среди цвѣтовъ душистыхъ
Катится ясною волной.
Когда жъ любви огонь священный
Сердца преступныхъ воспалитъ,
Ихъ духъ, спокойствія лишенный,
Утѣхи нѣжныя мрачитъ,
И вѣкъ злосчастныхъ протекаетъ,
Какъ мутный, гибельный потокъ,
Который въ бездну ниспадаетъ
И. съ шумомъ тамъ крутитъ песокъ.
16.
ЭЛЕГІЯ.
Нѣтъ! я не испыталъ людей!
Въ груди счастливаго невѣжды
Еще кипитъ огонь страстей
И въ сердцѣ гордыя надежды!
Слѣпою, вѣтреной судьбой
На неизвѣстность обреченной,
Провижу думой дерзновенной
Удѣлъ грядущій, славный мой.
Но долго ль будутъ ожиданья
Меня въ тоскѣ развеселять?
Увы! обманъ очарованья
Не. можетъ въ лѣтахъ забавлять.
17.
ПОМОЩНИКЪ СМЕРТИ.
Басня.
Когда Зевесъ тучесгуститель
Изволилъ сотворить людей,
Въ высокой мудрости своей,
Боговъ всесильный повелитель
Нещадной смерти поручилъ
Подкашивать народъ ненужной,
И старость важную, для почести наружной,
Жрецомъ онъ къ ней опредѣлилъ;
По истеченіи вѣковъ отъ мірозданья
Пустынный свѣтъ люднѣе сталъ,
И къ смерти представлять ненужныхъ на закланье
Одинъ ужъ жрецъ не успѣвалъ.
Богиня тлѣнья пожелала
Найти достойнаго помощника ему:
Съ болтливой похвалой усердью своему
Толпа искателей предстала.
Любовь къ красавицамъ и къ крѣпости вина,
Злодѣйство наглое съ смиренной нищетою,
Горячка желтая съ Турецкою чумою,
И голодъ, и морозъ, и самая война,
Сгибаясь, должности помощника просили:
Но всѣ отказъ учтивый получили.
Слѣпая женщина тутъ гордо подошла —
Не знаю вовсе, я,, какая ужь причина,
Но въ службу смерть ее тотчасъ же приняла.
«Да ктожъ та женщина?» представьте: Медицина!
і8.
БАСНЯ.
"Скажи мнѣ, Шавка, отъ чего
"Ты за глаза смѣешься надъ. Барбосомъ,
"И говоришь: я не боюсь его;
"Но съ нимъ сойдешься носомъ съ носомъ--
"Ты хвостикъ тотчасъ подожмешь,
«Съ учтивостью хвалить его начнешь?» —
Эхъ, Шпицъ! пусть онъ собой гордится:
Его мнѣ жалко огорчать. —
"Нѣтъ, лучше-ка скажи боишься осрамиться,
«Когда тебя заставитъ замолчать.»
19.
СОЛОВЕЙ И ЧИЖЪ.
Богатыхъ вотчинъ обладатель,
Гонясь за русакомъ, на всемъ скаку упалъ,~
Но, охромѣвъ, борзыхъ и гончихъ обожатель
Охоту псовую на птичью промѣнялъ;
Купилъ онъ соловья, чижа, рѣзныя клѣтки
И даже не забылъ нестройной серинетки.
Воображалъ заранѣ сынъ полей,
Разнообразіемъ прельщенной,
Какъ будетъ слушать вопль караемыхъ людей
И пѣнье птицъ поперемѣнно.
Не зная, чѣмъ досугъ убить,
Помѣщикъ принялся пернатыхъ самъ учить;
Чуть соловей иль чижъ по своему затянетъ,
Онъ прутикомъ его щелкнетъ,
И серинетку самъ вёртѣть сей часъ же станетъ.
Вотъ чижъ понятливый ужь вальсики поетъ,
А соловью такъ не далось ученье,
Онъ даже позабылъ свое лѣсное пѣнье!
«Мой чижикъ перенялъ, примолвилъ дворянинъ,
Да голосъ у него какой -то сиповатый; —
Когда бы соловья мнѣ голосъ пребогатый
Услышать удалось!» —
Но, другъ, ты обрати вниманье на природу:
Вѣдь голосъ, гибкій соловья
Заставить пѣть, какъ хочется, нельзя:
Онъ любитъ милую свободу!
20.
БАЛЛАДА РАЗБОЙНИКА,
пирующаго съ товарищами (*).
Алленъ-э-Дель, не домкомъ поживаетъ,
Алленъ-э-Дель, рукодѣлья не знаетъ,
Алленъ-э-Дель не оретъ и не сѣетъ, —
Но Алленъ-э-Дель отчасу богатѣетъ.
Послушайте сказки моей непростой:
Разгадайте — кто Алленъ-э-Дель удалой?
И гордъ, и богатъ Ревенсвордскій Баронъ:
Въ Акернвалѣ владѣетъ угодьями онъ;
Становитъ мерёжи въ привольныхъ прудахъ;
Гоняетъ звѣрей въ заповѣдныхълѣсахъ;
Не озерною рыбой, не горной козой
Потѣшается Алленъ-э-Дель удалой.
Алленъ-э-Дель хоть не рыцарь на взглядъ —
За то остеръ клинокъ, за то шпоры язвятъ;
Алленъ-э-Дель хоть ни Лордъ, ни Баронъ —
За то двадцать имѣетъ наѣздниковъ онъ.
Передъ нимъ задрожитъ и вельможа большой:
Разгадайте — кто Алленъ-э-Дель удалой?
Алленъ-э-Дель сталъ жену промышлять.
«Гдѣ живешь ты?» спросила невѣстина мать.
Хоть замокъ Ричмондскій красивъ на холму,
А мой въ красотѣ не уступитъ ему;
То лазуревый сводъ съ сребристой луной! —
Отвѣчалъ ей мой Алленъ-э-Дель удалой.
Но мать — что кремень и отецъ — что булатъ!
Молодца безъ чиновъ, проводили назадъ.
На утро стенанья раздалися у нихъ:
Поддѣлъ черноглазую дѣву женихъ. —
(*) Изъ Поэмы Вальтера Скотта: Матильда Рокби.-- Размѣръ подлинника.
21.
ОТРЫВОКЪ ИЗЪ ПОЭМЫ.
На Кашемирскихъ благовонныхъ,
Зелено-шелковыхъ лугахъ.
Дитя съ румянцемъ на щекахъ,
Сребристымъ потомъ орошенныхъ,
Напрасно жаждетъ изловить
Царицу бабочекъ восточныхъ;
На листикахъ тюльпана сочныхъ
Она садится влагу пить.
Малютка облагать мечтаетъ
Прелестницею голубой;
Уже въ немъ сердце замираетъ;
Уже дрожащею рукой
Схватить плѣненную стремится;
Но — крылышкомъ шумя драгимъ,
Промчалась бабочка надъ нимъ
И въ ясной вышинѣ клубится.
Кропитъ алмазная слеза
Малютки черные глаза.
Не такъ ли дѣва молодая,
Въ невинной рѣзвости порхая
Красой безпечною блестя,
Манитъ возросшее дитя?
Его забота — нить мечтаній,
Надеждъ игривыхъ и терзаній!
Начавъ забавою пустой,
Онъ кончитъ горькими слезами. —
Но равными грозитъ бѣдами
Лишенье вольности драгой —
И бабочкѣ, и дѣвѣ красной!
Ихъ ожидаетъ рокъ злосчастной:
Прости, блаженство, тишина!
22.
КЪ МИЛОЙ ДѢВѢ.
(Въ восточномъ вкусѣ!)
Вижу я прелестную
Гурію небесную,
Съ черными очами!
Дѣва улыбается,
Дѣвы развѣвается
Чудо-покрывало —
Златомъ перебранное,
Цвѣтомъ несказанное:
Ярко-изумрудно.
Молвитъ гласъ плѣнительный:
Ратникъ восхитительный,
Къ Гуріи стремися!
Съ огненнымъ лобзаніемъ,
Съ страстнымъ упованіемъ
Друга ожидаю.
Райская жизнь сладостна,
Пламенныя радости
Храброму награда!
23.
ВЕСНА.
По снѣгу, ясною порой,
Въ саняхъ на двойкѣ быстролетной,
Блистая дужкой золотой,
Не мчится ужъ Корнетъ залетной;
И ученикъ съ замерзнувшимъ лицомъ,
Забывъ урокъ, въ веселости завидной,
Уже рѣки зеркаловидной
Не рѣжетъ брызжущимъ конькомъ.
Уже. извощикъ бородатой
Отъ стужи не дрожитъ,
И лошади его косматой
Ужъ иней яркой не сребритъ.
Ужъ вечеромъ вокругъ театровъ не пылаютъ
Огни трескучіе костровъ:
Не слышно ропота озябшихъ кучеровъ,
Въ каретахъ сладкій сонъ безпечные вкушаютъ.
На Невскомъ рой мущинъ, младыхъ и зрѣлыхъ дѣвъ
Въ убранствѣ утреннемъ толпится,
Подъ тѣнію замерзшихъ древъ.
Весеннимъ воздухомъ какъ сладостно упиться!
Въ плащѣ причудливомъ бѣжитъ
Всѣхъ модныхъ чудаковъ законодатель,
Учтивыхъ Галловъ почитатель,
Знакомыхъ дамъ привѣтствіемъ даритъ;
За нимъ толпится рой надменный
Копистовъ жалкихъ и смѣшныхъ:
Списать оригиналъ священный.
Вотъ пара нѣжныхъ дочерей:
Maman, едва.тащась, гулянье проклинаетъ,
Papa, смотря на платьица дѣтей,
Модистокъ въ тартаръ посылаетъ.
Какъ Лелева прелестна и умна:
Съ ней вѣчно двѣ ея сестрицы,
У нихъ ужаснѣйшія лица! —
Оттѣнка прелести нужна.
Затянутъ, хлыстикомъ играя,
Вотъ щеголь отставной идетъ:
Онъ гордо голову несетъ, —
Не тяжела она, пустая.
24.
ЧЕРТЫ ИЗЪ ЖИЗНИ ПОЭТА.
I.
Когда мнѣ было три весны,
Плѣнялъ я нѣжными кудрями,
Плѣнялъ веселыми очами
И тѣломъ снѣжной бѣлизны.
Съ привѣтомъ ласковая Джени
Младенца робкаго брала,
Меня сажала на колѣни,
Касалась губками чела.
Что бы утѣшить плачъ досадной,
Прельщая взоръ безпечный мой,
Катала персикъ наливной,
Играла кистью виноградной.
Рукою жадною хваталъ
Добычу лакомка счастливый,
Разсѣивался гнѣвъ плакливый;
Я улыбаться начиналъ.
II.
Я возрастъ юный проводилъ
Въ тиши угрюмой кабинета,
Съ перомъ и стклянкою чернилъ
Позабывалъ утѣхи свѣта.
Я былъ пресчастливъ: дѣтскій умъ,
Борьбѣ смѣясь ученыхъ мнѣній,
Прельщался нѣжностію думъ
Парнасскихъ пламенныхъ твореній.
Дитя-Поэтъ уже маралъ
Бумагу вялыми стихами,
Въ нескладныхъ пѣсняхъ прославлялъ
Киприду съ ясными очами.
Но гдѣ блаженство первыхъ лѣтъ?
Съ запасомъ вѣтреныхъ желаній,
Смѣшныхъ понятій, ожиданій,
Я гордо выступилъ на свѣтъ.
Плѣненный роковою славой,
Надѣлъ я наконецъ мундиръ;
Я не считалъ любви отравой,
И дѣвы были — мой кумиръ,
Съ охотой въ вихрѣ котильона
Поэтъ неловкій танцовалъ,
Во время отдыха игралъ
Пречудно ролю Селадона.
Однажды, съ томностью въ очахъ,
Съ улыбкой хитрой на устахъ,
Въ углу наполненнаго зала,
Люблю, Фаншетта мнѣ сказала,
И черезъ пять счастливыхъ дней,
Кляняся въ вѣрности своей,
Мнѣ локонъ черной подарила.
Я въ восхищеньи весь горѣлъ,
Языкъ мой бѣдный онѣмѣлъ;
За то рука вмигъ начертила
Прелестной дѣвѣ мадригалъ;
Ея подарокъ я лобзалъ,
И сочинилъ въ жару признанья
Четыре локону посланья.
Но чѣмъ тиранка воздала
За риѳмы страстныя Поэту?
На завтра богачу Корнету
Съ весельемъ руку отдала.
Когда на локонъ я взираю,
Печаль и стыдъ волнуютъ кровь,
Я болѣе не уповаю
Вселить въ красавицу любовь.
25.
МЕЧТЫ ПОЭТА
Мнѣ памятно блаженство лѣтъ,
Когда я, полный упованій,
Сквозь радугу очарованій,
Глядѣлъ съ улыбкою на свѣтъ $
Младенецъ, въ существахъ тѣлесныхъ
Я видѣлъ Ангеловъ небесныхъ,
Создателя благословлялъ;
Но дѣтскія промчались лѣта,
И съ сердцемъ грустнымъ я взиралъ
На грозную пучину свѣта.
Открылся юношѣ обманъ:
Предъ нимъ клубился Океанъ,
И волны ярыя бѣлѣли
И тучи бурныя чернѣли;
Едва межь гибельныхъ валовъ
Мелькала роскошь острововъ.
Въ то время старца я узналъ —
Въ рѣчахъ глубокій умъ блисталъ;
Но злобный сей путеводитель
Не былъ мой Ангелъ-утѣшитель.
Онъ въ сердцѣ нѣжномъ хладъ разлилъ:
Взирая на добро святое,
Сердитый, пасмурный Зоилъ
Одно безуміе смѣшное
Или коварство находилъ.
Не орошало сожалѣнье
Его пронзительныхъ очей;
Онъ въ дерзкой мудрости своей
Не уповалъ на Провидѣнье!
Внимая гибельнымъ словамъ —
Хладѣлъ я къ Творческимъ дарамъ.
Съ слезой отрадной состраданья —
Небесная явилась мнѣ,
И въ мрачной сердца глубинѣ
Блеснула искра упованья.
Плѣняла дѣва красотой,
Плѣняла лирой золотой,
Страдальца ею подарила
И радость напѣвать учила.
Уроки старца я забылъ,
Я ожилъ — съ жадностью ловилъ
Волшебной сладкое ученье.
" Все въ мірѣ — счастье — красота, "
Шептали милыя уста.
И душу мучило-ль сомнѣнье?
Смущалъ — ли старика совѣтъ —
Я видѣлъ дружескій привѣтъ
И слѣпо вѣрилъ въ наставленье.
Съ тѣхъ поръ не рѣдко въ часъ ночной
Сижу я съ Музой молодой:
Она мой Ангелъ-утѣшитель!…:
Веселой рѣзвости любитель,
Пиры товарищей люблю.
Но часто, робкій и смущенной,
Въ бесѣдѣ ихъ непринужденной
Я муку страшную терплю.
Вездѣ курятся ароматы
Богинѣ злата и чиновъ:
Бѣднякъ, мечтами лишь богатый,
Презрѣнье вижу средь пировъ.
У Ларовъ силюся напрасно
Унять волненье мрачныхъ думъ,
Поэта страждетъ гордый умъ.
Вдругъ… улыбаюся, несчастной;
Волшебница передо мной!
Сіяетъ грозной ополченье,
Оковано груди волненье
Желѣзомъ брони боевой
И на главѣ шлемъ оперенной,
И гнѣвъ во взорахъ ополченной.
Хватаю лиру, весь горю,
Во струны звучно ударяю,
Надъ полемъ ратнымъ я парю
И гимнъ военный запѣваю,
Пою огонь лихихъ коней,
И встрѣчу блещущихъ мечей,
И воевъ кровію облитыхъ,
Побѣды лаврами увитыхъ!
Пою веселый шумный станъ
И клики славы горделивой,
Бивака пиръ неприхотливый
И дружбы круговыя стаканъ.
Въ мечтаньяхъ пылкости счастливой,
Забывъ о гнусности людей,
Пою товарищей — друзей!….
Какъ часто, шумъ оставя бала —
Гдѣ пылкая душа страдала,
Гдѣ красоты презрѣнный взглядъ
Вливалъ мнѣ въ сердце горькій ядъ —
Ищу покоя въ нѣгѣ ложа;
Но память злая, духъ тревожа,
Пугаетъ благотворный сонъ.
Не спитъ пѣвецъ, и видитъ онъ
Небесной дѣвы посѣщенье;
Зажглось въ груди его томленье;
Онъ. видитъ чудо красоты:
Одежда въ легкости небрежной
Не защищаетъ бѣлоснѣжной
Плечей роскошной наготы.
И страстный глазъ нетерпѣливый,
Едва провидя стройность ногъ,
Клянетъ хитона шелкъ ревнивой.
Язвительный крылатый богъ
Съ насмѣшкой вьется надо мною.
Покоясь юною главою
На жаркихъ раменахъ моихъ,
Мнѣ Муза шепчетъ стройный стихъ,
И я пою измѣнъ игривость,
Раскаянья, мольбы, упрекъ,
Прощенье, миртовый лѣсокъ,
Невѣсты пылкой боязливость!
Несчастный! позабылъ опять
Что не дано ему плѣнять.
26.
МОЛИТВА КАЩЕЯ.
О Боже! милостью, могуществомъ богатый!
Невѣрія мольбы, ты чудомъ утиши:
Да въ сундукахъ моихъ набитые гроши
Мгновенно-обратятся въ злато!
Когда жъ отвергшіе Подателя всѣхъ благъ,
Такого чуда не достойны,
Ты накажи людей, носящихъ ядъ въ сердцахъ,
И обожающихъ обманъ, злочестіе, войны!
Да голодъ извлечетъ раскаянія гласъ!
Благоговѣющій предъ волею святою,
Я буду продавать мой въ житницахъ запасъ
Лишь самой дорогой цѣною.
Когда же, Господи! въ незлобіи Твоемъ,
Желаешь Ты за зло всѣмъ воздавать добромъ,.
Источника щедротъ, молить посмѣю,
Откупщика мѣстечко дай кащею.
37.
АРФА.
Я дикимъ, своенравнымъ слылъ,
Рѣзвиться въ дѣтствѣ не любилъ,
Всегда я тихъ и скрытенъ былъ;
Дичась людей,
Въ мечтаньяхъ радость находилъ
Да въ арфѣ сей.
Прельщенный Минстрёлямъ хвалой,
Я презрѣлъ домъ въ тиши лѣсной,
Гдѣ жилъ бѣднякъ родитель мой,
И нашъ ручей.
Что льстило гордости пустой?
Видъ арфы сей.
Любовь зажглась въ груди глупца
Я трогалъ арфою, сердца,
И дочь Барона, безъ отца,
Внимала ей.
Что дерзкимъ сдѣлало пѣвца?
Видъ арфы сей.
Я возмужалъ, прошли мечты.
Досадны цѣпи красоты!
Бранилъ я сердца суеты
Въ тоскѣ моей,
Мнѣ замѣнилъ надеждъ цвѣты
Звукъ арфы сей,
Настала нищета, съ войной:
Все раззорилъ мятежникъ злой;
Сожегъ и бѣдный домикъ мой
И хлѣбъ полей.
Чѣмъ вымолю пріютъ ночной?
Лишь арфой сей.
Увидѣлъ я, что слава — сонъ;
Извѣдалъ сердца тяжкій стонъ;
Я бѣденъ, я всего лишёнъ:
Въ бѣдѣ моей
Отрада нынѣ — томный звонъ,
Звонъ арфы сей.
28.
ИЗЪ ВОДЕВИЛЯ.
Въ военной, поваромъ служилъ,
Бой видѣлъ съ бариномъ кровавый,
И аттестатъ мой подтвердилъ,
Что должность правилъ я со славой.
Я на убитыхъ нападалъ
Съ безстрашіемъ послѣ сраженья,
И деньги бравши, оставлялъ
Имъ кошельки изъ сожалѣнья.
Ужаснымъ храбрецомъ я слылъ
Въ кустахъ и вообще засадахъ;
Послѣднимъ — въ приступахъ я былъ,
И самымъ первымъ въ ретирадахъ.
И такъ привыкъ быть подъ ружьемъ,
Что пушкою воображаю,
Бутылки съ пѣнистымъ виномъ
Когда я пробку вынимаю.
Враговъ, мнѣ кажется, колю,
Когда я рябчиковъ шпигую;
Котлеты же когда рублю,
То будто съ саблею воюю.
Хотя трактирщикомъ я сталъ,
Но разницы не примѣчаю:
Я прежде мертвыхъ обиралъ,
Теперь здоровыхъ обираю.
29.
правитьМанжетинъ, франтъ.
Румянина,
Лиза, дочь ея.
Румянина.
Какъ, Поликарпъ Лукичъ, я благодарна вамъ,
Что наконецъ вы вздумали пріѣхать къ намъ.
Манжетинъ.
Ахъ! нѣтъ, мадамъ, я васъ ужасно почитаю;
Въ разсѣяньи своемъ о васъ я вспоминаю
И изъ Москвы я къ вамъ нарочно прикатилъ.
Хоть время тамъ свое пріятно проводилъ
Съ борзыми, гончими, съ лихими бѣгунами; —
Но всѣмъ пожертвовалъ, увидѣться чтобъ съ вами.
Румяиниа.
Ахъ! такъ! вы принесли большую жертву мнѣ,
Во всѣхъ забавахъ тѣхъ отказывая себѣ.
Вамъ скучно будетъ, думаю, въ деревнѣ нашей.
Манжетинъ.
Какъ думать можете съ любезностію вашей,
Чтобъ было скучно мнѣ у васъ въ деревнѣ жить,
Напротивъ…. такъ! я буду время здѣсь дѣлить
Съ мамзель Лизетою, съ своими лошадями,
Съ собаками и наконецъ, мадамъ, и съ вами.
Румянина.
Какъ милы вы…. Ахъ! нѣтъ, хотѣла я сказать,
Какъ вы добры….. Но, вы изволили назвать
Лизету, кажется…..
Манжетинъ.
Восторгъ мой не вините,
Мнѣ откровенность, я надѣюсь, вы простите;
Въ, мамзель Лизету я безъ памяти влюбленъ.
Румянина.
Вы развѣ видѣли ее? (какъ онъ уменъ!..)
Манжетинъ.
Къ несчастію, я не видалъ еще Лизету;
Но красоту ея, я знаю по портрету.
Румянина.
Мнѣ кажется, ея нигдѣ портрета нѣтъ?
Манжетинъ.
Ошиблись; предо мной ея портретъ.
Румянина.
Не вижу я.
Манжетинъ.
Себя не можете вы видѣть.
Румянина.
Такъ стало это я?
Манжетинъ.
Я долженъ былъ предвидѣть,
Что дочь похожа на свою прелестну мать.
Румянина.
Она вторая я. — Ужь нѣчего сказать,
Она совсѣмъ не-въ мужа моего родилась.
Манжетинъ.
Но вѣрить не могу, чтобъ столько расщедрилась
Природа къ ней…. портретъ быть долженъ страшной льстецъ:
Румянина.
(Ужь нѣчего сказать, преловкій молодецъ!)
Манжетинъ.
Ахъ! быть не можетъ въ ней прелестной сей осанки!
Румянина.
Она вѣдь молода; скажу вамъ безъ утайки:
Она не такъ осаниста, не такъ плотна.
Манжетинъ.
Сей важности въ чертахъ…..
Румянина.
То правда, что она
Немножечко не такъ бѣла, не такъ румяна…
Манжетинъ.
За то стройна должна быть, какъ Діана.
О станѣ я ее по вашему сужу.
Румянина.
Ну, не совсѣмъ, безъ лести вамъ скажу:
Она немножечко горбата, кривобока,
Хоть не видать; но говорю, что бы упрека
Отъ васъ мнѣ за нее не заслужить.
Maнжетинъ.
Но выразительность въ глазахъ Должна все замѣнить.
Румянина.
Но развѣ въ глазѣ, вѣдь она крива немного.
Манжетинъ.
Я восхищенъ; она походитъ на любови бога.
Румянина.
Хоть глазъ у ней одинъ, за то ужь пребольшой.
Манжетинъ.
Въ семъ глазѣ -то, природа щедрою рукой
Разсыпала всѣ прелести опасны.
Румянина.
Ахъ! Лизаньку свою люблю я страстно,
Полмилліона ей въ приданое даю.
Мажетинъ.
Въ Лизетѣ вашей, васъ, мадамъ, боготворю!
Съ тѣхъ поръ, какъ вашу къ ней привязанность я знаю,
Ее еще гораздо болѣ обожаю.
Но скоро ль буду счастіе имѣть
Увидѣть ту, кто вѣчно будетъ мной владѣть.
Румянинина.
Сей-часъ къ вамъ приведу свою Лизету.
Оставлю васъ на часъ, но неучтивость эту
Простите мнѣ
Манжетинъ.
Прощенья можно ль въ томъ просить?
Ахъ! въ томъ, за что я долженъ васъ благодарить.
Манжетинъ.
Такъ рѣшено!… женюсь я на уродѣ:
Тушъ нѣту страннаго — я сдѣлаю по модѣ,
Полмиліона вѣдь приданаго за ней!
Невѣсты быть не можетъ прибыльнѣй;
Теперь я расплачусь съ своими должниками,
А то было пришлось въ тюрьмѣ быть за долгами.
Но вотъ онѣ идутъ…..
Румянина.
Желали, сударь, вы
Увидѣть дочь мою….
Манжетинъ.
Богиня красоты!
Ась! я желалъ мамзель увидѣть съ нетерпѣньемъ,
За муку награжденъ желанья исполненьемъ.
Не обмануло воображеніе меня.
И представлялъ ее точь въ точь такою.
Лиза.
(Онъ кажется прельщенъ фигурою моей).
Румянина.
Но цвѣтъ лица… (Засмѣйся понѣжнѣй.)
Манжетинъ.
Ахъ! въ немъ нельзя природѣ не дивиться;
Красою бѣлою, лить бѣлой могъ, прельстишься,
А черная прельститъ Арапа одного,
И не плѣнятъ онѣ другаго никого.
Но въ ней сіи цвѣта природа съединила;
И красотой ее всеобщей надѣлила;
Засаленой Калмыкъ, Негръ-черный, какъ сапогъ,
И закопченой весь Лапландецъ — всѣ — у ногъ
Лизетиныхъ, горѣть любовью будутъ страстной:
Для всѣхъ покажется она равно прекрасной.
Румянина.
(Что скажешь?)
Лиза.
(Онъ въ меня безъ памяти влюбленъ.)
Румянина.
Но бокъ ее?
Манжетинъ.
Ась! такъ, мадамъ, я пораженъ,
Природы тонкимъ и разборчивымъ искуствомъ,
Чтобъ добродѣтелью сильнѣе тронуть чувства,
Реѣ сочинители въ Трагедіяхъ своихъ
Противополагаютъ ей порокъ другихъ.
Природа лѣвой бокъ нарочно исказила
И правой тѣмъ чудесно оттѣнила,
Чтобъ выказать всю стройность, красоту его.
Лиза.
(Въ восторгѣ онъ отъ боку моего).
Румянина.
Къ несчастію, глаза….
Манжетинъ.
Природа истощила
Всю щедрость въ нихъ свою.
Лиза.
(Какъ говоритъ онъ мило)!
Манжетинъ.
Мнѣ нравятся глаза, исполненны огня;
Но столько же прелестна для меня
Красавица, какъ спитъ, съ сомкнутыми глазами.
Двѣ прелести сіи заключены здѣсь вами.
Румянина.
(Ну, что, каковъ?)
Лиза.
(Ахъ! быть нельзя милѣй.)
Румянина.
Но горбъ ее…(Немножко стань прямѣй.)
Манжетинъ.
Есть множество вещей, которыя въ одномъ
Противны намъ, но нравятся въ другомъ.
Вотъ напримѣръ: усы — гусару такъ пристали;
Но дѣвушкѣ красы немного бы придали.
Верблюду и мамзели горбъ весьма присталъ.
Лиза.
(Я вижу, что мой станъ его очаровалъ!)
Румянина.
И такъ вамъ нравится моя Лизета?
Манжетинъ.
Я не видалъ еще столь милаго предмета.
Когда меня вы не хотите умертвить,
Съ Лизетой милою должны соединить.
Румянина.
Но будетъ ли она на то согласной?
Манжетинъ.
Божественна богиня красоты прекрасной!
Скажи, чего ждать долженъ я?
Скажи, иль умерщвлю себя!
Румянина.
Скажи жъ, душа?
Лиза.
Ну, вы мнѣ не противны.
Манжетинъ.
Кому мое блаженство не завидно!
Румянина.
Все завтра кончимъ; ужинать пора теперь,
Пойдемте въ эту дверь.