Стихотворенія А. Н. Апухтина. Спб., 1886 г. Нашъ вѣкъ справедливо называютъ «желѣзнымъ вѣкомъ», и очень многіе считаютъ вѣкомъ неблагопріятнымъ для поэзіи. Это послѣднее мы считаемъ не совсѣмъ правильнымъ. Стиховъ пишутъ теперь никакъ не менѣе, чѣмъ пятьдесятъ или тридцать лѣтъ назадъ; напротивъ, намъ кажется, что ихъ пишутъ больше и печатаютъ больше. Правда, стихи не поэзія, и большинство тѣхъ стиховъ, что теперь появляются въ печати, не имѣетъ ничего общаго съ поэзіей. Но самая потребность, охота писать стихами доказываетъ, что поэзія не утратила ничего изъ своего былаго обаянія, несмотря на кризисъ, пережитой ею въ шестидесятыхъ годахъ отрицанія прежнихъ формъ, какъ устарѣлыхъ и негодныхъ. Этотъ періодъ «отрицанія» перервалъ старую традицію, преемственность поэтическаго творчества. Протестъ «реализма» противъ «романтизма» выразился у насъ иначе, чѣмъ на Западѣ, и борьба между ними имѣла совсѣмъ другой характеръ, главнымъ образомъ, потому, что на сторонѣ такъ называемой «натуральной школы» сразу очутились всѣ силы молодости и таланта; да и самый «романтизмъ» не успѣлъ пустить у насъ прочныхъ корней, онъ былъ заимствованнымъ, чужимъ и мало подходящихъ къ русскому духу. Вслѣдствіе этого въ литературѣ вообще совершилась простая эволюція безъ ожесточенной борьбы на жизнь и смерть двухъ началъ. Но такъ было лишь относительно прозы, благодаря тому, что за Гоголемъ, Пушкинымъ, Лермонтовымъ, какъ прозаиками, слѣдовали такія громадныя силы, какъ Герценъ, Тургеневъ, Л. Н. Толстой, такіе удивительные стилисты, какъ Гончаровъ и Мельниковъ, и необыкновенный, совершенно особнякомъ стоящій талантъ Достоевскаго. Рѣзкій перерывъ традиціи всею тяжестью отразился на стихотворной формѣ поэтическаго творчества. Одинъ Некрасовъ не могъ представить собою связующаго звена между старымъ и новымъ; имъ однимъ не могла совершиться «эволюція», о которой мы говоримъ. Напротивъ, по самому свойству своего таланта, онъ не менѣе рѣзко, чѣмъ «отрицатели», оборвалъ съ прошлымъ и не могъ заложить прочныхъ основъ для будущаго. Его Муза пѣла очень своеобразныя пѣсни, увлекавшія современниковъ; по «пѣсня ея спѣта», и пройдетъ, вѣроятно, много времени, прежде чѣмъ явятся новые мотивы для такихъ же пѣсенъ и новый пѣвецъ, способный ихъ пѣть съ такою же силой. Одно время могло казаться, что и вообще стихотворная форма поэтическаго творчества отжила свой вѣкъ въ Россіи. къ счастью, такое мнѣніе оказалось ошибочнымъ, и въ его ошибочности насъ вполнѣ убѣждаетъ лежащая передъ нами книга стихотвореній А. Н. Апухтина; она же доказываетъ, что порваны далеко не всѣ традиціи блестящаго періода русской поэзіи. Достаточно прочесть Годъ въ монастырѣ, повѣсть, названную авторомъ отрывки изъ дневника, чтобы получить твердую увѣренность въ томъ, что поэтъ, подобно «мудрымъ дѣвамъ» притчи, пронесъ неугасимымъ драгоцѣнный свѣтильникъ, блиставшій такимъ лучезарнымъ свѣтомъ въ рукахъ Пушкина и столь рано угасшій въ рукахъ Лермонтова. Правда, въ немъ сила свѣта много слабѣе; но сердце чуетъ, что это тотъ же свѣтильникъ и горитъ въ немъ тотъ же «елей» чистой поэзіи, свято охраненный отъ всякихъ примѣсей узкой тенденціи и заказнаго утилитаризма. Въ стихотвореніяхъ г. Апухтина нѣтъ, или почти нѣтъ, ничего такого, что было бы непонятно старику, доживающему свой вѣкъ, и юношѣ, въ головѣ котораго лишь неясно начинаютъ бродить мечты о чемъ-то прекрасномъ, манящемъ къ жизни, или чего бы не поняли будущіе внуки этого юноши, когда всѣ пережитыя и переживаемыя нами тенденціи и «злобы дня» утратятъ всякій смыслъ. Въ поэзіи г. Апухтина преобладающее мѣсто занимаетъ общечеловѣческое и вѣчно живое, и въ этомъ-то заключается вся ея прелесть и все ея значеніе. Таковы стихотворенія: Моленіе о чашѣ, Оглашенніи изыдите!…, вопль измученной души человѣка, которому «съ дѣтства твердили»:
«Сколько-бъ ни встрѣтилъ ты горя, потерь,
Помни, что въ мірѣ все мудро, прекрасно,
Люди всѣ братья, — люби ихъ и вѣрь!
Въ юную душу съ мечтою и думой
Страсти нахлынули мутной волной…
„Надо бороться“, сказали угрюмо
Тѣ, что царили надъ юной душой.
Были усилья тревожны и жгучи,
Но не по силамъ пришлася борьба:
Кто такъ устроилъ, что страсти могучи?
Кто такъ устроилъ, что воля слаба?
Много любилъ онъ, любовь измѣнила,
Дружба… увы, измѣнила и та…»
Въ господствующемъ, общечеловѣческомъ тонѣ этой поэзіи постоянно звучитъ, однако же, нашъ русскій, народный мотивъ, какъ, напримѣръ, въ стихотвореніи Приселокъ:
По Руси великой, безъ конца, безъ края
Тянется дорожка, узкая, кривая,
Чрезъ лѣса да рѣки, но лугамъ, по нивамъ,
Все бѣжитъ куда-то шагомъ торопливымъ,
И чудесъ хоть мало встрѣтишь той дорогой,
Но мнѣ милъ и близокъ видъ ея убогой…
На трехъ-четырехъ страницахъ г. Апухтинъ умѣетъ разсказать цѣлый романъ, глубоко трогающій за душу, какъ мы это видимъ въ стихотвореніяхъ, озаглавленныхъ: Старая цыганка, Письмо и Съ курьерскимъ поѣздомъ. Надо, однако же, сказать правду: между многими превосходными стихотвореніями г. Апухтина попадаются нерѣдко и такія, которыхъ лучше было бы не писать, или, невзначай написавши, не печатать. Конечно, подобные же грѣхи можно найти и въ собраніяхъ сочиненій величайшихъ поэтовъ; но тутъ-то именно, — въ качествѣ и въ количествѣ этихъ грѣховъ, и въ ихъ соотношеніи съ лучшими произведеніями, какъ равно въ достоинствѣ послѣднихъ, — оказывается почти неуловимая разница, на основаніи которой опредѣляется мѣсто поэта въ ряду другихъ писателей. При всѣхъ несомнѣнно очень крупныхъ достоинствахъ большинства стихотвореній, при всей симпатичности и величинѣ таланта г. Апухтина, онъ едва ли въ правѣ занять первенствующее мѣсто въ нашей литературѣ; даже между современниками онъ не настолько выдается, чтобы первенствовать безспорно, хотя мы опять-таки признаемъ за нимъ и еще за очень немногими ту великую заслугу, на которую указали выше.
Со стороны внѣшности, изданіе Стихотвореній г. Апухтина оставляетъ желать многаго; при хорошей бумагѣ и четкой печати въ этомъ изданіи недостаетъ чего-то такого, что придаетъ книгѣ красоту и изящество.