Стихотворенія А. И. Полежаева, съ біографическимъ очеркомъ, портретомъ и снимками съ рукописей Подъ редакціей И. Ефремова. Изданіе А. С. Суворина. Спб., 1889 г. Цѣна 2 руб. 80 коп. Сила таланта Полежаева давно опредѣлена и поставлена на подобающую высоту статьями Бѣлинскаго и Добролюбова. Трудно сказать, до какой высоты могъ бы развиться этотъ талантъ, если бы несчастныя обстоятельства не смяли и не изуродовала только что начинавшейся жизни молодого поэта. А. И. Полежаевъ скончался 32 лѣтъ 16 января 1838 года, пробывши двѣнадцать лѣтъ солдатомъ. Надо знать, что такое была солдатчина пѣхотнаго армейскаго полка шестьдесятъ лѣтъ тому назадъ, чтобы понять весь ужасъ положеніе молодого высокодаровитаго человѣка, съ университетскимъ образованіемъ, попавшаго въ солдаты за наказаніе. Въ теченіе пятидесяти лѣтъ біографы поэта почему-то обходили молчаніемъ нѣкоторыя обстоятельства его жизни, и только теперь въ изданіи г. Суворина мы находимъ собранными воедино всѣ свѣдѣнія о томъ, кто былъ Полежаевъ, какъ воспитывался, за что пострадалъ и какъ жестоко страдалъ. Но и въ этой сравнительно полной біографіи есть, все-таки, нѣкоторыя пропуски, дополнить которые было бы желательно. Причины недомолвокъ, конечно, уже не тѣ, какими обусловливались умолчанія прежнихъ біографовъ. Это уже не внѣшнія, «независящія обстоятельства», а простой недостатокъ свѣдѣній о томъ, напримѣръ, какими «семейными интригами» мать Полежаева, дворовая дѣвушка Леонтія Николаевича Струйскаго, «вопреки волѣ послѣдняго», была выдана замужъ за саранскаго мѣщанина. Или еще о томъ, за что отецъ поэта, Л. Н. Струйскій, пензенскій помѣщикъ, былъ сселенъ на населеніе въ Тобольскъ. Не случись перваго, Александръ Ивановичъ Полежаевъ былъ бы, вѣроятно, усыновленъ Струйскимъ, какъ на то указываетъ его біографъ, и весьма правдоподобно, что вся жизнь его сложилась бы для него иначе, болѣе счастливо. За то въ лежащей передъ нами біографіи вполнѣ выяснены обстоятельства, приведшія Полежаева къ солдатчинѣ. Передъ окончаніемъ курса въ Московскомъ университетѣ Полежаевъ написалъ шуточную поэму Сашка, въ которой описывались студенческіе кутежи и было двѣ-три строфы, крайне рѣзкихъ въ политическомъ отношеніи и очень циничныхъ, однако, не настолько циничныхъ, какъ нѣкоторыя произведенія Лермонтова и Пушкина. Въ двадцатыхъ годахъ кутежи студентовъ и офицеровъ не ставились въ большую вину молодежи и нѣсколько вольные стихи въ смыслѣ циничности ихъ не вызывали особенно строгихъ каръ. Сашка Полежаева, къ тому же, и извѣстна-то была лишь въ самомъ тѣсномъ кружкѣ товарищей. «Въ другое время, — справедливо замѣчаетъ его біографъ, — авторъ поплатился бы за свою шутку легкимъ выговоромъ или карцеромъ, но въ половинѣ 1826 г., черезъ полгода послѣ событія 14 декабря 1825 г., когда соглядатайство, подозрительность и преслѣдованіе свободы мысли и слова были доведены до высшей степени напряженія, когда всю прошедшую смуту приписывали исключительно вредному направленію образованія юношества и распущенности общественнаго и домашняго воспитанія, дѣло приняло совсѣмъ иной оборотъ». Тетрадка стиховъ попала въ руки начальства, не университетскаго («И друзья, злодѣи скрытные, злобно предали меня», — писалъ впослѣдствіи Полежаевъ), и была представлена самому Императору Николаю Павловичу. По личному приказанію Государя, Полежаевъ былъ зачисленъ въ бутырскій пѣхотный волкъ унтеръ-офицеромъ съ признаніемъ за нимъ правъ личнаго дворянства и класснаго чина (XII класса), по университетскому образованію. Далѣе слѣдуетъ (въ 1827 г.) самовольная отлучка Полежаева изъ полка, разжалованіе его въ рядовые «безъ выслуги», пьянство съ горя, оскорбленіе словами фельдфебеля, за что Полежаевъ просидѣлъ почти годъ въ кандалахъ на гауптвахтѣ, но былъ прощенъ (ему грозило прогнаніе сквозь строй) и переведенъ въ московскій ползъ. Вскорѣ московскій полкъ былъ отправленъ на Кавказъ, и тамъ Полежаевъ за отличіе въ дѣлахъ противъ горцевъ, поднятыхъ Капы-муллою, произведенъ въ унтеръ-офицеры. Въ 1838 г. полкъ воротили въ Москву, и для Полежаева исчезла всякая надежда на производство въ офицеры. Тутъ, въ 1834 г., свѣтлымъ лучемъ, но почти мимолетнымъ видѣніемъ, промелькнулъ передъ несчастнымъ поэтомъ блестящій образъ дѣвушки, 16-ти лѣтней Екатерины Ивановны Бибиковой. Въ своемъ «біографическомъ очеркѣ» г. Ефремовъ передаетъ, съ дозволенія Е. И. Бибиковой, въ высокой степени интересный разсказъ ея о пребываніи Полежаева въ подмосковномъ Ильинскомъ, принадлежавшемъ тогда графу Остерману, родственнику Бибиковыхъ. Разсказъ этотъ есть «единственное живое слово, дошедшее до васъ о Полежаевѣ», и въ немъ, дѣйствительно, Полежаевъ является совершенно живымъ человѣкомъ, и, вмѣстѣ съ тѣмъ, ярко выступаютъ нѣкоторыя черты барскаго быта за 55 лѣтъ назадъ. Тутъ же, въ Ильинскомъ, Екатериной Ивановной нарисованъ портретъ Полежаева. «Портретъ этотъ писанъ акварелью, ученическою рукой, — читаемъ мы въ. разсказѣ Б. И. Бибиковой, — но онъ разительно похожъ, тогда какъ, оба портрета, изданные при стихотвореніяхъ Полежаева, ни мало его не напоминаютъ». Превосходно исполненная гравюра съ этого портрета приложена къ изданію г. Суворина. Воспоминанія объ Ильинскомъ и о дѣвушкѣ, очаровавшей измученнаго жизнью поэта, мы находимъ въ нѣсколькихъ его стихотвореніяхъ Е. И. Бибиковой, напримѣръ, въ небольшомъ стихотвореніи:
«Зачѣмъ хотите вы лишить
Меня единственной отрады»…
или въ другомъ, написанномъ 11 іюля 1834 г.:
«Таланты ваши оцѣнить
Никто не въ силахъ, безъ сомнѣнья!…» и т. д.
Вотъ конецъ этого стихотворенія: 0
…"Я передъ вами…
Вы мой рисуете портретъ —
И я мирюсь съ жестокими врагами,
Мирюсь съ собой! Я вижу новый свѣтъ!
Простите смѣлости безумной
Пѣвца, гонимаго судьбой,
Который, послѣ бури шумной,
Въ емали неба голубой
Слѣдитъ звѣзду надежды благосклонной
И, счастливый, въ тѣни привѣтливой садовъ,
Пьетъ жадно воздухъ благовонный
Ароматическихъ цвѣтовъ!"
Въ концѣ книги приложенъ снимокъ съ рукописи стихотворенія, написаннаго къ рисованному Е. И. Бибиковой портрету, затѣмъ снимокъ съ стихотворенія Божій судъ (Тайный голосъ), написаннаго тоже въ Ильинскомъ. Съ тому же времени относится большое стихотвореніе Черные глаза, про которое Бѣлинскій, «съ своею обычною проницательностью, замѣтилъ, что „черные глаза“, очевидно, были важнымъ, хотя безвременнымъ фактомъ въ жизни Полежаева, но что слишкомъ поздно и слишкомъ не въ пору явившееся мгновеніе было для поэта не вѣстникомъ радости и блаженства, а вѣстникомъ гибели всѣхъ надеждъ на радость и блаженство, и исторгнуло у его вдохновенія не гимнъ торжества, а страшную похоронную пѣснь самому себѣ».
Въ концѣ книги имѣются очень обстоятельныя библіографическія указанія прежнихъ изданій стихотвореній Полежаева, статей о Полежаевѣ и его стихотвореніяхъ, примѣчанія въ отдѣльнымъ стихотвореніямъ и замѣтка о стихотвореніяхъ, приписываемыхъ Полежаеву. По изяществу и полнотѣ, изданіе г. Суворина не оставляетъ желать ничего лучшаго, и назначенную за него цѣну нельзя назвать слишкомъ высокою.