II
Фёдор Сологуб. Пламенный круг. Стихи. Книга 8-я. Издание журнала «Золотое Руно». Ц. 1 р. 25 к.
Странным свойством обладают стихи Сологуба. Их прочтёшь в журналах, в газетах, удивишься их изысканной форме и забудешь в сутолоке дня. Но после, может быть через несколько месяцев, когда останешься один и печален, вдруг какая-то странная и близкая мелодия зазвенит на струнах души, и вспоминаешь какое-нибудь стихотворение Сологуба, один раз прочитанное, но всё целиком. И ни одно не забывается совершенно. Все они обладают способностью звёзд проявляться в тот или другой час ночного безмолвия. Я объясняю это тем, что Сологуб избегает случайного, жемчуг его переживаний принесён из глубин, где все души сливаются в одну мировую. В своём творчестве он следует заветам Шопенгауэра: отрекается от воли ради созерцания. Но в каждой фразе его, в каждом образе чувствуется, как была трудна эта победа, и чуткий читатель на каждом шагу находит окаменевшие, но ещё не остывшие молнии страсти и желания. Успокоенность Сологуба ранит больнее, чем мятежность других.
В «Homo Sapiens» Пшибышевского мельком говорится о человеке, во взгляде которого чудились надломленные крылья большой белой птицы. Несколько лет тому назад это казалось идеалом судьбы человека. Могучий взлёт, беспощадное падение, а потом безмолвие отчаяния.
Но Сологуб не пошёл по этому пути. В долине скорби он обрёл нежное, нежалящее солнце и нашёл сладость в соке горьких подземных трав. Вот призывает он людей полюбоваться его сокровищами: окровавленным идолом полинезийских деревень, гибкими стеблями полыни и грешной алостью рубина. Он уже не светлый и могучий, стремящийся к Богу, он ворожащий колдун, у которого есть свой рай на звезде Маир. Перешедшее предел огня, где погибает всё живое, его творчество живёт иным бытием, оно похоже на свинцовые воды заколдованного озера, где отражается весь мир, но отражается преображённым, и, вглядываясь в него, кажется, что всё иное — тень и бредовое безумье.
Переходя к формальной стороне творчества Сологуба, прежде всего останавливаешься на сложном механизме его приёмов. Темы его вечно-близки и вечно новы: ласкающая смерть, любовь без желанья, грусть и порыв к мятежу. Но для каждой есть новый образ, слова, волнующие своей неожиданностью. Как все большие художники, Сологуб избегает называть вещи их именами; часто он даёт только одну черту какого-нибудь события, но настолько сильную и меткую, что она заменяет страницы описания.
Стих его, мягкий и певучий, лишён и медной звонкости брюсовского стиха, и неожиданных поворотов блоковского. Но зато он и менее подвергся влиянию старых мастеров, в нём при той же пленительности чувствуется меньше литературности.
В книге «Пламенный круг» есть стихотворения старые и по тому одному менее сильные. Но они удачно вплетены в общий строй книги и служат скрепами, связующими её отдельные моменты.
Книга издана так, как ей и следует быть изданной: красиво и просто.