XIX
[1]
Вячеслав Иванов. Cor Ardens. Часть первая. К-во «Скорпион». Москва. 1911 г. Цена 2 р. 40 к.
Если верно, — а это скорее всего верно, — что пламенно творящий подвиг своей жизни есть поэт, что правдивое повествование о подлинно пройденном мистическом пути есть поэзия, что поэты — Конфуций и Магомет, Сократ и Ницше, то — поэт и Вячеслав Иванов. Неизмеримая пропасть отделяет его от поэтов линий и красок, Пушкина или Брюсова, Лермонтова или Блока. Их поэзия — это озеро, отражающее в себе небо, поэзия Вячеслава Иванова — небо, отражённое в озере. Их герои, их пейзажи — чем жизненнее, тем выше; совершенство образов Вячеслава Иванова зависит от их призрачности. Лермонтовский Демон с высот совершенного знания спускается в Грузию целовать глаза красивой девушки; герой поэмы Вячеслава Иванова, черноногий Меламп, уходит в «бездонные бездны», на Змеиную Ниву созерцать брак Змей-Причин со Змиями-Целями.
Вот пейзаж Пушкина:
…Люблю песчаный косогор,
Перед избушкой две рябины,
Калитку, сломанный забор,
На небе серенькие тучи…
Вот пейзаж Вячеслава Иванова:
Ты помнишь: мачты сонные,
Как в пристанях Лорэна,
Взносились из туманности
Речной голубизны
К эфирной осиянности,
Где лунная сирена
Качала сребролонные,
Немеющие сны.
Как видите, полная противоположность.
Конечно, и Вячеслав Иванов говорит иногда о вещах и явлениях, не настаивая на заключённых в них и вскрытых рентгеновыми лучами его прозрения идеях, и названные выше поэты возвышали свой голос для передачи сокровеннейших тайн, — но как тот, так и другие не могли не чувствовать себя гостями, пусть желанными, в чуждой им области.
Я назвал образы, даваемые Вячеславом Ивановым, призрачными. Действительно, они так полны, все составные части их так равномерно и напряжённо ярки, что внимание читателя, не будучи в силах охватить целое, останавливается на подробностях, только смутно догадываясь об остальном. Это вызывает чувство неудовлетворённости, но это и заставляет перечитывать вновь и вновь уже известные стихи.
Язык… к нему Вячеслав Иванов относится скорее как филолог, чем как поэт. Для него все слова равны, все обороты хороши; для него нет тайной классификации их на «свои» и «не свои», нет глубоких, часто необъяснимых симпатий и антипатий. Он не хочет знать ни их возраста, ни их родины (рядом «в вешнем плеске клик лесных вещуний» и «Гарпий свист в летейской зыби ларв»). Они для него, так же, как и образы, — только одежда идей. Но его всегда напряжённое мышление, отчётливое знание того, что он хочет сказать, делают подбор его слов таким изумительно-разнообразным, что мы вправе говорить о языке Вячеслава Иванова, как об отличном от языка других поэтов.
Стих… им Вячеслав Иванов владеет в совершенстве; кажется, нет ни одного самого сложного приёма, которого бы он не знал. Но он для него не помощник, не золотая радость, а тоже только средство. Не стих окрыляет Вячеслава Иванова, — наоборот, он сам окрыляет свой стих. И вот почему он любит писать сонеты и газеллы, эти трудные, ответственные, но уже готовые формы стиха.
О самом главном в поэзии Вячеслава Иванова, о той золотой лестнице, по которой он ведёт очарованного читателя, о содержании я буду говорить, когда выйдет второй том Cor Ardens’a, долженствующий составить одну книгу с первым.
[2]
Антология. К-во Мусагет. 1911 г. М. Ц. 2 р.
Из тридцати имён, находящихся в этом альманахе стихов, половина неизвестных. И в то же время нет ни Бальмонта, ни Брюсова, ни Сологуба, ни Гиппиус, не говоря уже о многих, уже зарекомендовавших себя «молодых». Поэтому несправедливо по этой книге делать какие-нибудь общие выводы о судьбах русской поэзии. Здесь редактор не пожелал быть режиссёром: выделить умелым распределением материала общее из частного, обдуманным выбором имён оттенить какое-нибудь одно направление; он был только цензором грамотности и хорошего вкуса. Эту скромную задачу он выполнил хорошо.
Альманах открывается впервые печатаемым стихотворением Владимира Соловьёва, не принадлежащим однако к числу его лучших вещей.
Витольд Ахрамович дал четыре стихотворения: первое навеяно А. Белым, второе — Блоком, третье — Сологубом, четвёртое — Кузминым.
Александр Блок является в полном расцвете своего таланта: достойно Байрона его царственное безумие, влитое в полнозвучный стих.
Валериан Бородаевский не очень интересные темы рассказал не очень хорошими стихами. В нём заметен уклон к механическому деланию стихов, чего не было в его книге.
Прекрасно стихотворение Андрея Белого «Перед старой картиной»; из двух выходов из романтизма — в сторону Гейне и в сторону Готье — душой этого стихотворения послужил второй, более трудный.
Юрий Верховский ребячится, но без грации. Одна строка заимствована у Брюсова.
Восемь стихотворений Максимилиана Волошина. Семь из них — цикл «Киммерийская весна».
Стихи Сергея Городецкого датированы 1908 г. Поклонники его поэзии прочтут их с удовольствием, противников они ни в чём не разубедят.
Четыре абиссинские песни автора этой рецензии написаны независимо от настоящей поэзии абиссинцев.
Газэлы Вячеслава Иванова — великолепная мозаика слов; его «Духовные стихи», может быть, слишком отчётливо красивы для этого жанра.
П. К. неумело, но откровенно подражает Кузмину и С. Соловьёву.
Бледное стихотворение С. Киссина по крайней мере самостоятельно.
Сергей Клычков сделал успехи со времени выхода своей книги. Хорош его «Пастух», слышен морской запах в его «Рыбачке».
В цикле М. Кузмина «Осенний май» есть прекрасные, классически-безупречные стихотворения, как нельзя лучше опровергающие пессимистические строки автора:
Бледны все имена, и стары все названья,
Любовь же каждый раз нова.
Могу ли передать твоё очарованье,
Когда так немощны слова?..
Неровны, как всегда, стихи Петра Потёмкина, хотя теперь удачных выражений у него больше, чем неудачных.
Великолепно первое стихотворение Вл. Пяста, построенное на гипнотизирующих, но не утомляющих повторениях. Два остальные значительно слабее — как будто писал другой человек.
Католические сонеты Сергея Раевского невыдержаны, фальшивы и скучны.
Такие стихи, как у Григория Рачинского, можно встретить теперь только в мелких еженедельниках и иллюстрированных приложениях к провинциальным газетам.
Возбудивший было надежды Дмитрий Рем дал только-только недурные стихи; от него хотелось бы ждать большего.
Неприятно-боек, почти развязен Семён Рубанович; отсутствие вкуса у него не искупается новизной образов; но он несомненно умеет писать стихи.
Сергей Рюмин не возбуждает никаких мыслей, ни опасений, ни надежд; его стихи плохи, просто и откровенно.
М. С. — искренен, умён, чувствует глубоко, но, кажется, у него мало сил, как у поэта, хотя он и знает многие стилистические приёмы, делающие стих живым.
Стихи Маргариты Сабашниковой, очевидно, порождены мистицизмом автора, но они не убедительны ни как мистические прозрения, ни как поэзия.
По-прежнему безличен, по-прежнему старателен Борис Садовской. У него есть и умение, и вкус, и любовь к стихам — мало одного: таланта.
Скучный рыцарь из Нивских иллюстраций — у Алексея Сидорова, такая же скучная принцесса; стих вял; непонятна рифма «жених» и «поник».
Есть прекрасные среди четырнадцати стихотворений Сергея Соловьёва; как всегда, стихотворения на античные темы ему удались больше современных.
Смелы, сильны и закончены стихи Любови Столицы, но в них есть какое-то сюсюкающее сладострастие, производящее неприятное впечатление.
Свободными и верными штрихами, серьёзностью и затаённой печалью пленяют стихи Владислава Ходасевича, к тому же безупречные по форме.
Два стихотворения Марины Цветаевой не прибавляют ничего к впечатленью, полученному от её книги, недавно вышедшей.
Эллис пишет длинно, скучно, с претензиями на изысканность и с большими промахами.